KARRY. Книга вторая. «2x2» и cлавная игра

      воскресенье, 24 февраля 2013       — Я присяду? — Спросила я у кухонного стола (но тот не ответил).       — Конечно, — Тимофей на мгновение прекратил шинковать шампиньоны и улыбнулся. — Чувствуй себя как дома.       — Как дома? — Я изобразила интерес к стене. — Что будем рисовать на этой плитке?       Парень поднял карие глаза на меня.       — Ты тоже рисуешь?       Долго же я ждала, чтобы это сказать.       — Кроме пары альбомов волков и Чародеек, у меня на кухне сменяются целые коллекции рисунков. Последняя — со всякими штуками из разных стран, а сначала были автомобили, потом бабочки…       — Давай рисовать мотоциклы.       Я выдохнула слишком шумно.       — Или гитары. — Добавил Тим. — Когда-нибудь ты расскажешь мне про мотоциклы, да?       Догадался, значит, что здесь что-то не так? Можно я тоже буду такой же смекалистой в конце универа? И желательно рыжей. И талантливой. Заранее спасибо.       — Когда-нибудь. — Я прислонилась к спинке стула, пытаясь отогнать мотоциклистские воспоминания из снов детства. — Так… ты и вне работы готовишь?       — Да. Мне нравится домашняя еда, люблю её готовить. Ты — нет?       Люблю я только есть!       — Обычная готовка надоедает, — призналась я. — Только новые блюда с Гарри было интересно готовить, но он наверняка посчитал, что русские долго думают, что готовить: я смотрела в холодильник вечность. Тебе легко выбирать?       — По жизни — нет, в готовке — да. Я просто отталкиваюсь от того, что хочется.       — Мне часто хочется либо всё, либо ничего. Но печь мне нравится, кстати. Наверное, из-за того, что выпечка не кажется чем-то обязательным. Меня угнетают рамки повседневной еды.       — Кто ставит эти рамки? — Спросил Тимофей от шипящей сковороды.       — Мой хронический гастрит.       — Сочувствую. Ешь что-то особенное?       — Скорее не ем что-то особенное. А выпечку мне можно любую, кроме слишком сладкой и жирной.       — Сёма тоже больше на сладостях, как он выражается, — Тим сделал пальцами воздушные кавычки: — «специализируется».       — Мастер слова, — заметила я. — Да вы оба помешаны на еде. И оба худые.       Парень усмехнулся:       — Парадокс.              — Итак, сегодня есть особенная тема урока? — Поинтересовалась я, едва войдя в комнату.       — «Перебор», но сначала я хочу тебе кое-что отдать. — Тимофей остановился у белоснежного стола. — Ты говорила, тебе нужно что-то рыжее.       Он раскрыл ладонь.       — Рыжее!       — У мамы ателье, и она поделилась этим шнурком.       — С узелками! — Воскликнула я снова.       Кто здесь гиперэмоционален? Лена гиперэмоциональна.       — Я сделал скользящий узел, и теперь это браслет.       — Он регулируется? — Я протянула правую руку. — У меня очень тонкие запястья.       — Скользящий узел как раз для этого. — Парень надел браслет, не успела я и глазом моргнуть. — Вот этот узел двигается, меняя размер, и ты можешь легко снять его.       — Я его не сниму!       — Можно и не снимать, но он потускнеет.       — Зато я теперь с рыжим!       — Ты со мной, — рыжеволосый улыбнулся.       Я нервно засмеялась.       — Не всегда. А это можно носить всегда! И мне теперь подходит та рыжая гитара!       И ты.       — Я рад, что тебе нравится, — Тимофей убрал непослушную чёлку со лба, и та по обыкновению вернулась на место. — Но гитара даже не моя. Зачем тебе нужно было рыжее ради неё?       Да не ради неё, а из-за тебя!       Я пожала плечами.       — Давай-ка лучше теперь учиться перебирать перебор! — Заявила я, но вскоре призналась: — Знаешь, ты промахнулся с темой урока. Это не перебор — это страдания.       — На самом деле, — наставник наклонился ближе, а я автоматически отклонилась, — ты просто не… — тёмные глаза блеснули. — Почему ты так реагируешь?       Потому что ты свой взгляд видел? Вот почему!       — Ты смотришь очень… проникновенно.       — Это плохо? — Тимофей заглянул мне прямо в душу. — Или всё же хорошо?       — Так хорошо, что не очень хорошо, — выпалила я неожиданно даже для себя.       Парень опустил задумчивый взгляд на гриф с зажатым мной аккордом «Am» — даже пальцы онемели.       — Я знаю, что мы можем сделать, — заговорил он.       — Что?       — Репетировать. Ты учишь свой текст?       — Нет.       Тимофей улыбнулся.       — Мне некогда! Я читаю социологические статьи почти каждый день и логарифмы решаю. Есть какой-то лайфхак по заучиванию ролей?       — Конечно. Репетировать — в процессе всё запоминается само.       — Ты хочешь репетировать… здесь?       — Да. Диван есть. Вместо кресла — тоже диван.       — А как же перебор?       — Тебе нужно больше тренировать перестановку, а потом уже переходить к перебору. Попробуй дома разный бой.       — Ладно…       — Репетируем?       — Попробуем.              — Это слишком сложно! — Воскликнула я минут через десять.       — Если б это было легко, — ответил Тим, — не было бы это скучно?       — Я не знаю. Для начала, думаю… нет! А ты что думаешь?       — Для начала, может. Но меня простые роли не вдохновляют. Должно быть что-то… вызывающе трудное, чтобы можно было чему-то научиться. Может, даже что-то пугающее или непривычное. Например, у меня была роль беззубого парня, и я должен был говорить, словно у меня нет пары зубов, хотя они были, конечно. Думаю, в этом суть: в чем-то новом в каждой роли.       — Что новое в этой роли? — Спросила я. Тимофей смотрел куда-то позади меня. — Рома достаточно… обычен, — прибавила я.       — Да, но… я бы… в этом спектакле есть кое-что, что облегчает и усложняет игру одновременно, кое-что… другое. Есть все шансы у этой роли получить статус одной из лучших, но я могу быть не прав.       — Да? Что это?       Тимофей наконец отвлёкся от моего заднего плана и загадочно улыбнулся мне.       — Не могу пока сказать. А знаешь, есть ещё часть танцев! Я не танцор…       — Странно!       — Странно?!       — Ты много чем увлекаешься. Прости, если это глупо, но ты так умело играешь в театре и на гитарах, готовишь, рисуешь и пишешь картины — ощущение, что ты можешь всё.       — Нет, — журналист покачал рыжей головой, — далеко не всё.       — Такое множество успешных увлечений поражает как раз настолько, серьёзно.       — Спасибо. Танцы в этой пьесе действительно доставляют трудности. Приходится осваивать абсолютно незнакомую область. К тому же, мой герой учит других персонажей танцам — он должен делать это лучше всех.       — У нас есть прекрасный и грубоватый учитель, — вспомнила я незабываемое. — И почему он не поставил себя на главную роль?       — И у него тоже много хобби. — Заметил Тимофей. — К тому же герои Кленового сиропа — подростки, по его задумке, но он хотел сделать взрослую версию.       — Да, у него бы получилось: харизмы у него тоже хоть отбавляй. Но ты впечатляешь сильнее.       За дверью застучали собачьи когти, и мелькнул серый хвост. Холодное прикосновение к руке отвлекло. Тим поднялся на ноги, и я — следом.       — Я не уверен, — парень направил меня на разворот в танце,— что хочу попросить тебя: перестать хвалить меня… — мы повторили разворот намного медленнее, чем в спектакле, — …или продолжать.       Через пару секунд я снова смотрела в почти чёрные глаза. Музыкант шагнул назад, не отпуская мои пальцы, — я сделала то же, — и вперёд.       — Получилось! — Воскликнула я, пока улыбающийся партнёр убирал от себя пряди моих прилипчивых волос. — Давай теперь все сцены, с первой?!       — Эй, ребят! Что… — Семён запнулся и пролепетал конец вопроса: — …делаете?       Я случайно начала заикаться:       — Ррр-репетируем.       — Круть! Я посмотрю!       — Мы уже закончили, — отрезал Тим, расцепляя наши руки.       — Уже? — Расстроено вопросил дирик.              Закончили мы, правда, только с танцевальной сценой. Два новых вопроса закрались в моё сознание после этой репетиции. Первый: «Как Тимофею удаётся быть таким разным, оставаясь собой?» Он и так далеко не мой каменный одногруппник: отражает эмоции на лице очень отчётливо и разнообразно, если на сцене; а на репетициях его мимика не поддаётся описанию! Он использует все свои внешние данные, выражая сотню эмоций и захватывая дух. Второй вопрос: «Где способ допустить такой же минимум ошибок на реальной репетиции, как в этой домашней, с ним?»