Man From The Magazine — HAIM
POV Camille Импрессионизм. Родная Франция. Такой любимый Моне. Мысленно подметив достаточно не скудный репертуар новенькой галереи, в которой мы провели уже около часа в ожидании подруги, аккуратно подхожу к Фиби, которая уставилась на одну неприлично броскую картину. — Только не смей шутить про размер груди, — тихо рычу ей на ухо, зная как пагубно на неё влияет шампанское и его обилие. — Сиськи улётные, согласись, — её австралийский акцент грубеет, она всё больше и больше начинает звучать как сёрфер с повышенным тестостероном. Иронично. Усмехаюсь про себя, ведь сейчас две плоскогрудые девушки пялятся на картину пышной дамы с грудью явно аппетитнее, чем у обоих. — Нам не понять, — издаю громкий смешок, слегка опрокидывая голову, встречаясь с наигранным грустным взглядом брюнетки. Видимо, своими действиями я привлекаю нового собеседника, боковым зрением замечаю приближающуюся к нам высокую фигуру. Именно он смотрел на меня на протяжении всего нашего визита. — Дамы, — низкий голос, подтянутая фигура, необычный акцент — интригующе, — Вижу, вы заинтересованы в данной картине,— он подарил вежливую улыбку, задержав искрящие карие глаза на мне, отплатив ему демонстрацией своей, отвлекаюсь на Фиби, — Нас больше привлёк её размер, — абсолютно не фильтрует свои мысли подруга. — Что конкретно привлекло в её размере? — он деликатно ведёт разговор в нужное русло. — Зависть, — моя игривость одолевает мной перед тем, как я успеваю остановить брошенную фразу, усмехаясь. — Вовсе не вижу причин, в моей практике женщины с утонченной грудью всегда более чувственные, страстные, — он мимолётно опускает свой оценивающий взгляд, словно сканирует меня, явно удовлетворившись видом, поднимет свой взор на мои настоящие глаза уже со сдержанной ухмылкой. Не могу понять располагает ли он к себе или нет, поэтому позволяю этой откровенной ремарке пролететь мимо, не дав ему желаемого. — Позвольте поделиться своими весьма скудными знаниями? — после выдержанной паузы он вежливо предлагает. — Просветите нас, сэр, — готова закатить глаза от опьянения Фиби, но это весьма забавно, а особенно интересно, как он себя проявит, поэтому возвращаю свой взор на высокого шатена, демонстрируя свой интерес. — Ваши желания — закон, — галантный зараза, — Эта весьма экспрессивная картина носит вероятное название, “Reclining Nude”, 1917 год, Амедео Модильяни, — он с лёгкостью углубляется в детали написания картины, делится яркими моментами из биографии художника. Я же не столь внимательно всматриваюсь в картину, предпочитая изучить его сконцентрированные черты лица. Удивительно, он не пользуется нашим слегка опьяневшим состоянием, по-настоящему помогая нам узнать детали этого творения. Он явно увлекается своим делом. Безымянный незнакомец не то что не представился, он не дал ни малейшей информации о себе — ничего. Словно он подошёл к нам действительно обсудить искусство, но учитывая орган между его ногами и то, как он на меня смотрит, я в этом очень даже сомневаюсь, просто красуется. Отведя заинтересованный взгляд с его профиля, замечаю сконцентрированное выражение Фиби, котороя ещё чуть-чуть и приоткроет рот, словно под гипнозом, она так внимательно изучает картину, следуя глазами каждому движению его длинных пальцев, подмечающих на первый взгляд не заметные детали. Пучеглазая русалка явно под впечатлением. Под конец его объяснений Тонкин даже умудряется задать пару вопросов, на которые он без каких-либо трудностей отвечает. — Ваши знания оказались вовсе не скудными, — держу пристальный зрительный контакт, на который он отвечает также уверенно, словно мы меряемся достоинствами. — Рад быть полезным, — не отрывая мудрых карих глаз от моих, он медленно отпивает шампанское. Он не любит излишне трепать языком, подмечено. — Камилль, Фиби! — восклицания наших имён заставляет повернуть голову в сторону обладателя звонкого голоска, на моё удивление искусствовед также резко адресовывает свой взор Даше. Жукова стремительно подбегает к нам на высоченных чёрных шпильках, как всегда, готова к очередному светскому выходу. Она с лёгкостью приобнимает меня, оставляя шлейф дорогих духов в воздухе. Такое же приветствие получает и Фиби. Новый кавалер Даши терпеливо ждёт пока женский визг стихнет. После он вежливо протягивает руку, — Ставрос, — его лицо кажется подозрительно схожим с незнакомцем, который решил так бескорыстно нас просветить. Реализация не успевает достигнуть моего мозга, как её перехватывает Даша, — Девочки, вы уже успели познакомиться с Тео? Тео. Интересное имя, впрочем, как и он сам. Мы были приглашены Дашей на открытие новой галлереи семьи её парня, а как я поняла Тео — часть этой семьи. Впечатляет. Он показался образованным, воспитанным, сдержанным и в меру кокетливым, так ещё и неприлично богат. — Не совсем, но думаю, самое время. C'est incroyablement agréable de vous rencontrer. Théo, — на моё удивление практически идеальный французский льётся из его уст, а затем он приподнимает мою руку и оставляет еле ощутимый поцелуй на тыльной стороне ладони. — Mutuellement. Camille, — пленительно обнажаю зубы его умению. — Что-то на языке любви, — шутливо глаголет Фиби. — Мы с братом выросли в Париже, французская культура сыграла огромную роль в нашей жизни, — умеренный, спокойный тембр отвечает Тонкин, однако его глаза также остаются на мне, словно весь вечер он пытается написать картину моего образа, хватаясь взглядом за каждую деталь моего существа. Два грека, француженка, русская и австралийка в галерее — звучит как начало плохого анекдота, однако это весьма приятный состав нашей сегодняшней компании. Что же, Тео, есть ли тебе чем ещё меня удивить?***
POV HarrySummer Breeze — Seals and Crofts
Общение с Грейс приносит насчитанное количество красок в мою жизнь, мы делимся книгами, поэзией и музыкой. Меня поразили её начитанность и шикарный вкус в искусстве, что достаточно редко для такой молодой девушки. У неё пессимистичный взгляд на жизнь и слишком уж тяжелые суждения о большинстве современных проблемах нашего общества, думаю в её красивой голове происходит куда больше химических реакций, чем в моей кудрявой, я в этом практически уверен. Но, к сожалению, эта реализация пришла ко мне не сразу, только после того, как мы провели одну из последних июльских ночей, разговаривая о смерти и горе до рассвета. Так сложилось, что в её возрасте я потерял отчима, это разрушило меня, буквально. Мне не приходилось сталкиваться со смертью настолько близкого человека до того момента, и только тогда я смог осознать, что смерть — это не что-то неосизаимое, она не находится на «той стороне» баррикады, смерть — это неотделимая часть нашей жизни, некая грань, которая даёт жизни сеять на контрасте, она является её компонентом, а никак не противоположностью. Возможно, я понял это слишком поздно, но именно эту характеристику мне дала Грейс несколько дней назад. Моё осознание того же терялось в нехватке слов для описания этого явления, однако у неё это получилось с такой лёгкостью и обыденностью, что поразило меня. Мне откровенно нравится проводить с ней время, поскольку мы полезны для друг друга. Это не просто секс или бессмысленные походы в кафе, мы помогаем друг другу расти в духовном, моральном плане. У меня есть отношения с людьми, от которых я получаю эффективную мозговую нагрузку, однако такое в романтическом плане было лишь однажды, и я до сих пор пытаюсь это забыть. Грейс, сама того не осознавая, помогает моим открытым ранам заживать, не моментально, но всё же эффект есть. Я не могу остановить свой мозг, который как назло прикидывает то, как бы лицо Камилль смотрелось в том или ином освещении, в котором находится Грейс в данный момент, как бы она отреагировала на ту или иную шутку, как бы она слегка опрокинула голову назад перед тем, как издала свой очаровательный заразительный смешок. Грейс смеётся совершено по-другому, как-то... не так? Нет, не то чтобы мне не нравится её смех, это один из самых приятных звуков, которые я слышал за последнее время, но он не тот, к которому я так привык, не тот, который остался играть в моём мозгу как заевшая пластинка, не тот, который я иногда слышу перед сном или в болезненно реалистичных снах о златовласой француженке, владычице моих самых безумных сновидений. Однако смех чуткой американки помогает хоть временно забыть об образовавшейся пустоте в главном органе истощённого организма. Я пытаюсь избегать сравнений и воспоминаний, как безответственный папаша алименты, но я всего лишь человек. Жалкий и скучающий. — Гарри! — она начинает громко смеяться, когда я слегка заезжаю мимо ногтя, окрашивая кожу тонкого пальца светло-пурпурным, — Ну ты же обещал, — Грейс начинает откровенно ныть, дуясь как дитя, я лишь хитро ухмыляюсь. — Я отвлёкся на твои ноги, — нагло заявляю, бросая повторный взгляд на вытянутые конечности девушки, она мимолётно закатывает глаза, но её лицо приобретает пленительную улыбку,— Мы можем продолжить начатое утром, —приближается близко к уху, раскручивая несколько длинных кудряшек на моей голове, я закрываю глаза от приятного контакта, — Только закончи по-нормальному, и я дам закончить тебе, — двусмысленная фраза, покалывание на мочке уха от белоснежных зубов, формирующих её яркую улыбку. Издавая повторный мелодичный смешок, она отдаляется от меня. Чувствую, как постепенно начинаю возбуждаться, а в штанах становится тесно, быстро выдохнув, поднимаю взгляд на её лицо, — Теперь точно буду стараться, — аккуратно наклоняясь, оставляю поцелуй на верхней части обнажённого бедра, не прерывая зрительного контакта. Грейс высказала своё недовольство об «ошмётках» на моих ногтях и предложила перекрасить их, на что я с радостью согласился, предложив свои услуги маникюра взамен, убеждая её в своём профессионализме, как оказалось, зря. Я правда ужасен, как будто пятилетний ребёнок впервые пытается нарисовать что-то левой рукой, будучи правшой. Аккуратно вытягивая её мизинец, довожу дело до конца, добавляя последние штрихи, я так стараюсь и пытаюсь сконцентрироваться, что непроизвольно хмурюсь и высовываю кончик языка. Ощущая пристальный взгляд на себе, я поднимаю на неё глаза, — Ну вот что ты смеёшься? — с наигранным недовольством фыркаю, замечая её светящейся лицо, — Сама жалуешься, что я плохо крашу, а потом ещё не даёшь сконцентрироваться, — смотря в мои глаза её улыбка всё растёт. — Прости, просто ты сейчас похож... — она прерывает себя собственным вырывающимся смехом. Мы сидим на балконе её дома, в котором я умудрился найти временное убежище. Солёный воздух вбивается в нос, смешиваясь с её цветочным парфюмом от Гуччи. Я успел поделиться с ней маленьким секретом о предстоящей съёмке в Италии, как только узнал о таком приятном совпадении. Умеренные волны океана кажутся в миллионах миль от нас, однако на самом деле до берега минут пятнадцать ходьбы. Первые дни моего любимого месяца радуют художественными розово-коралловыми закатами и ненавязчивым звуком жизни, доносящимся с пляжей и улиц округа. — Говори уже, — дуя на её ногти заявляю, заражаясь хорошим настроением. — Ты похож на старого пса моих родителей, — я мгновенно опускаю челюсть вниз, пару раз моргая, усиливая драматичный эффект. — На красивую версию старого пса моих родителей, — быстро добавляет она, аккуратно, стараясь не смазать лак, ущепнула меня за щёку, оттянув щетинистую кожу, — Такой же лохматый и с высунутым языком, — снова этот звук, зарождающий так не хватающий в моём организме серотонин. Я целую тыльную сторону её ладони, а затем оставляю лёгкий укус на нежной коже, — Эй! — звонко восклицает она. Мне кажется, у меня сейчас треснут щёки, а ямочка стала размером в Марианскую впадину. — Плохой мальчик, — она грозно заявляет, хмурясь. — Не дашь оценку моим умениям? — гордо уточняю у Грейс её мнение о маникюре моего авторства. Она быстро бросает взгляд на свои пальцы отдаляя их от себя и сгибая, чтобы получше рассмотреть. После долгой паузы она готова озвучить свой вердикт. — Гарри... — она пытается выстроить серьёзное лицо, — Если честно, это объективно худший маникюр, который у меня когда-либо был, но мне странным образом очень даже нравится, такой лёгкий артхаус, — высокие скулы напрягаются в улыбке с обложек. — Сочту это за комплимент, — перехватываю её на свои коленки и, просунув пальцы под её шёлковую бирюзовую рубашку, начинаю поглаживать бархатную плоть, устремляя взгляд на темнеющий с уходящим солнцем океан, мысленно представляю, как бы звучали волны, будь бы я там, стоя на берегу, на пересечении двух миров, вслушиваясь в непредсказуемый шум природы. Томные поцелуи на шее, доносящаяся из дома пластинка Вана Моррисона, наполовину расстёгнутая рубашка, кажется, я нашёл свою временную нирвану.***
Movement — Hozier
Пар душа заполняет лёгкие, осушая горло, охватывая его преобразовавшейся формой воды, делая первобытную задачу обмена углекислого газа на кислород ещё сложнее. Хаотичные движения бёдер, сталкивающихся с её не делают задачу легче. Я буквально задыхаюсь, но при этом получаю какое-то неописуемо садистское наслаждение от этого, словно моё косвенное состояние получает свою экранизацию. Гортанные стоны отдаются эхом, смешиваясь с её сдержанными, но высокими. Жадно впиваюсь мокрыми губами в изгиб её такой же влажной шеи, дабы избежать проникание убивающего меня пара в пылающую от агонии глотку. Сильная струя горячей воды превращается в жесточайшие удары хлыстом по широкой спине, готов поклясться, у меня останутся ожоги, словно я отбываю наказание за что-то, но мне неважно. Тонкая грань между блаженством и болью то, что заводит меня больше любой позы или любого партнёра, глаза закатываются за орбиту, грубая хватка на её талии усиливается, выдавливая из неё тонкий звук, который полностью не доходит до моего слуха, я слишком сконцентрирован на порочном звучании сливания двух тел воедино под сопровождение тысячи столкновений капель с плиткой душевой кабинки. — Гарри! — восклицание прерывается очередным стоном, — Чёрт, мне больно, — грязно ноет она. До меня только сейчас доходит, насколько сильно я вбиваюсь в неё, входя до предела и полностью выходя. — Мне тоже, малыш, — нескладно рычу в её мокрые волосы. Движения только усиливаются, заставляя Грейс выкрикивать моё имя снова и снова. Тонкая рука сильнее впивается в мои волосы с силой оттягивая их. — Блять, — моё шипение переполнено удовольствием. Задираю её ногу выше, проникая в неё всё глубже и глубже. Думаю, она уловила фишку, начиная выцарапывать сумбурные линии на моей пылающей спине. Уверен, её руки также обжигаются, забирая часть боли себе. Готов кончить только от одной лишь мысли. Её узость и тепло не прекращают меня поражать, каждый раз я проникаю в неё с таким же трепетным ожиданием и с таким же удовольствием. Она опускает ладонь на мою задницу впиваясь острыми ногтями в ягодицу, приближая меня вплотную, — Хочу тебя полностью, до конца, — она затрудняется произнести это полностью, но как только до меня доходит смысл её слов, я теряю все понятия о ласки и осторожности, давая высвободится заложенным инстинктам первобытного человека. Я откровенно начинаю трахать её. Возможно, слишком грубо. Её крики доносятся всё громче и громче какой-то из них выдаётся настораживающе болезненным, заставляя меня поднять свой одурманенный взор от процесса проникновения моего пульсирующего члена на лицо Грейс, которое быстро демонстрирует улыбку, сигнализируя, что она в полном порядке. Кому-то нравится пожёстче. Как кажется, миллионы стонов, рычаний укусов, царапин спустя я изливаюсь в неё, рукой оперяясь на стену для удержания равновесия. Пару ленивых толчков и её утончённая кисть скользит по затуманенной стеклянной дверки душа, оставляя за собой кристально прозрачный след. Кульминация в виде финального вымаливания моего имени сопровождается самым красивым и самым божественным, что мне когда-либо приходилось видеть — искрящими глазами в результате женского огразма.***
Украденная у меня или как она говорит «позаимствованная» книга Алена де Баттона красуется между её пальцами, которые с особой осторожностью переворачивают страницы. Не знаю почему расслабляюсь, наблюдая за тем, как она читает, но это так. Прямые брови слегка сводятся при каких-то особо жестких высказываниях философа, уголки губ тянутся вверх при особо тёплых. «Курс любви» — аттракцион, который каждый должен посетить хоть раз в жизни, оно того стоит. — Он мне нравится больше, — не отрывая глаз цвета листвы из глубинных чащ от книги, она убивает нашу тишину. Мокрые волосы и всё ещё покрасневшие щёки от недавнего совместного душа — приятные временные сувениры. — Больше кого? — мягко произношу и тянусь убрать явно мешающий ей локон ещё более тёмных от влаги волос. — Буковски, — она по-детски корёжит его имя, вызывая у меня приглушённый смешок. — Я же не говорю, что согласен с его суждениями на сто процентов, плюс я был мелким когда начал его читать, многого ещё не понимал, — я начинаю нашептывать ей оправдания, словно втираю второсортный продукт по акции. — Кто бы мог подумать, что у человека с TPWK головного мозга любимый поэт — грёбанный мизогинист, — она закатывает глаза, но не может скрыть улыбки с издёвкой. — Ну ты уже преувеличиваешь, — бубню, зарываясь носом в её волосы и воротник махрового халата. Аромат персикового геля для душа уже привычный, поскольку за всё это время я и сам начал им пользоваться. — «Мне всегда больше нравилось самому гостить у женщин, а не когда они гостят у меня. От них всегда можно уйти.» — внезапно заявляет она, сбивая меня с толку и заставляя остановить всякие поцелуи на собо чувственном участке изгиба шеи. — Это твоя любимая цитата Чарльза Буковски? — продолжает она, шепча. Я, опираясь на костяшки пальцев, поднимаюсь с лежачего положения, встречаясь обескураженным взглядом с ней. Автоматически формируется недовольная линия на моей переносице. И вправду, последний месяц превратился в отчётливую рутину. Сессии в студии, работа Грейс, встречи у неё дома. Я стараюсь как можно меньше проводить времени у себя дома и отчасти я согласен с Буковски, но не с целью моих визитов. Я это делаю не с целью имения возможности сбежать в любой момент, я этого вовсе не планирую. Просто не могу снова слышать женский смех в бездушной вилле на дорогой горе Лос Анджелеса, я чувствую себя ублюдком, словно изменяю ей, хотя она давно уже встречается с тем придурковатым шведом и ей так глубоко всё равно с кем я и как я. Глаза Грейс небрежно блуждают по моему лицу, и неожиданно она начинает смеяться, запутывая меня ещё больше, — Боже, видел бы ты своё лицо, — она комично хмурится, пародируя мои черты. Опускает свои холодные ладони на моё лицо и аккуратно приближает его к своему, оставляя невесомый поцелуй на приоткрытых губах. — Ш-у-т-к-а,— воздушно проговаривает, целуя линию моего подбородка, — Можешь гостить сколько угодно, ты хороший гость, — мягко заявляет она. Я заметно расслабляюсь, однако непонятный осадок всё ещё остаётся. Неужели она чувствует эту раздробленность моего состояния? Конечно. Я же неоднократно убеждался в её остром уме и способности читать людей. Но я не готов, не готов с ней делиться этим. Несколько страниц спустя её веки тяжелеют, выключая лампочку на её тумбочке, Грейс погружает нас в атмосферу сна. Я же несмотря на позднее время и предстоящий ранний подъём не могу найти покой при блуждающих мыслях. Я так привык находится в её компании, что кажется, не смогу выдержать и недели без сопровождения кого-либо. Одиночество — состояние, в которое я загонял себя слишком часто. Я не хочу снова быть один, не хочу снова утопать в своих поглощающих мыслях от нехватки общения с живой душой. Не хочу эту разъедающую меня изнутри пустоту снова. — Спокойной ночи, Гарри, — она оставляет нежный поцелуй на моей щеке, а затем переворачивается на свою сторону. Я же нахожусь слишком глубоко в своих мыслях и душевных терзаниях, как мне кажется, вечность спустя прерываю гробовую тишину импульсивным предложением, сформированным в моей голове из-за страха. — Грейс, поезжай со мной в Италию.