Say Yes To Heaven — Lana Del Rey
Пейзажи меняются слишком быстро. Такая неземная красота раскрывалась моим глазам лишь однажды, но это было. Это уже было. Степи и сухие горы каньона, редкие кусты и засуха. Мутная картинка видимого отдаёт белыми бликами. Всё вокруг так легко, так воздушно, словно я нахожусь в невесомости. Окружение выглядит снятым на витнажную камеру, и мы главные герои этого фильма. Её волосы небрежно разлетаются, поддаваясь ветру, незнакомая мне композиция доносится из динамиков автомобиля. Мой любимый Мерседес-Бенц 1966 года, я бы сказал, жемчужина моей нескудной коллекции. Ей он тоже нравится. Уверенней хватаюсь за руль, обтянутый кожей, бросая мимолётный взгляд в её сторону. Она всеми силами пытается сдержаться и не начать петь слишком веселую, слишком уж психоделическую песню, кусая нижнюю губу. Она знает слова, она определённо их знает, но хитрая ухмылка пытается это скрыть. — Гарри, — её обращение доносится словно из бездны, всепоглощающий ветер не даёт её расслышать. Я пытаюсь уловить речь, ведь я вижу, вижу, как её губы двигаются при формировании предложения, однако как бы я не пытался расслышать, не могу. Я попросту не слышу её. Невыносимое шуршание ветра усиливается до абсурда, словно мы находимся в песчаной буре. Уши пробирает то и дело появляющийся свист, я даже не могу уловить эту грёбанную хиппи-композицию, которая секундой ранее играла безумно громко. Хаос поселяет во мне панику, а она же желание давить на газ всё сильнее. И я снова делаю то, что делаю всегда. Я убегаю, поджав хвост, когда ситуация становится запутанной, сложной, устрашающей. Магистраль удлиняется с каждой секундой. Я откровенно начинаю паниковать, вновь обернувшись в её сторону от резкого прикосновения на плече, я вижу, как она всё также пытается мне что-то сказать, но четно. По жестикуляции и выражению лица я понимаю что она кричит, точнее, кричала бы, если бы я её слышал. Каждое моргание сопровождается долгими секундами темноты в глазах, всё вокруг ускоряется, но словно замедляется. Отворачиваю обескураженный взгляд от её лица, фокусируясь на дороге и приближающейся пустоте. Секундну назад казалось, что эта дорога бесконечна, от чего становилось странным образом спокойно, однако сейчас я ощущаю, как ослепляющий белый свет начинает поглощать всё вокруг. Маленькие блики становятся единственным, что видится мне. Мгновение. Звон в ушах. Тишина. Словно кто-то нажал на кнопку убавления звука, ведь завывание ветра стихло, вместе с ним и песня. Вакуумная тишина и белая пустота. Однако таковым всё остаётся ненадолго. Её голос как никогда чётко отдаётся из уголков пространства. — Гарри? — быстрая пауза в разговоре сопровождается самым звонким и заразительным смешком, — Малыш, куда мы ехали? — она озадачено спрашивает, родной голос снова обрывается в чарующем смехе. В горле пересыхает, я пытаюсь найти себя, опустить взгляд на свои руки, ноги. Но я ничего не вижу. Я будто ослеп, потерял себя. Лишь белизна мелькает перед глазами. Я пытаюсь идти на её голос, но он отлетает от различных уголков моего сознания, словно убегает от меня. Однако теперь я слышу её так чётко, этот голос внутри меня. Она — единственное, что я слышу или хотел бы слышать. Собрав все оставшиеся силы в кулак, я дрожащим голосом проговариваю истину. — Домой. Мы ехали домой. Подняв взгляд, я встречаюсь с потолком. Белый вакуум мгновенно сменяется обстановкой отеля. Я судорожно хватаюсь за белоснежные простони, замечая, что я один в кровати. Ощущая мягкий текстиль кончиками пальцев, я выдыхаю, наконец-то осознавая, что выбрался. Я могу видеть свой бешеный взгляд в рядом стоящем зеркале. Встав с постели, я оказываюсь полностью обнаженным. По непонятной причине меня магнитом тянет к полуоткрытому окну. Не смотря на хоть какой-то источник света номер, выполненный в классическом стиле, полностью поглощён темнотой. Я всё медленней подхожу к окну, дрожащими руками аккуратно отодвигая тяжелые шторы. Мои глаза мгновенно освещаются лазурной голубизной неба, ни единого облака, ничего. Оно никогда не выглядело настолько чистым. Только кристальные краски и высота Эйфелевой башни. Но я не останавливаюсь на этом, полностью отодвинув шторы, я замечаю на другом конце ракурса античный Колизей. Не веря своим глазам, я снова опускаю взор но свои руки, тщательно осматривая их. Однако растущая потерянность уходит на незначительный план, когда я ощущаю холодные пальцы на своей напряжённой спине. Она подходит вплотную и обволакивает меня своим хрупким телом, проводит носиком по моему плечу, мило нашептывая непонятные фразы. Её прикосновения дарят мне то забытое, утерянное в глубинах моей души чувство. Лёгкий мандраж и желание непрерывно смеяться, забыться и уплыть с ней куда-то очень далеко. Возможно, по такому же кристальному течению, как это небо. Я хочу навсегда остаться в этом моменте. Пускай мир остановится, люди прекратят своё движение, плевать. Я хочу остаться с ней, никогда не уезжать. Хочу остаться тут, в странном пересечении Парижа и Рима, быть переполненным этим чувством навеки. Однако одна деталь не даёт мне покоя. Какой бы красивой не была эта идиллия, это не наш дом. А я просто хочу домой. Домой с ней. Меня разъедает желание снова увидеть её лицо, прикоснуться подушечками пальцев к её губам, провести след мурашек по еле заметным веснушкам на носу. Я резко поворачиваюсь, всё ещё дрожа при её холодном прикосновении, но я не встречаюсь с её ангельским лицом. Я всё дальше и дальше отдаляюсь, двигаясь против своей воли, я чувствую, как по щекам начинают течь обжигающие слёзы. Я не хочу её терять, почему она уходит от меня? Почему я ухожу от неё? Куда она уходит? Неужели она не хочет домой? Атмосфера снова кардинально меняется, заставаяя меня врасплох. Мокрые щёки встречаются с лёгким дуновением ветра. Знакомый аромат летних растений заполняет воздух. Осмотревшись, я понимаю, что нахожусь в нескончаемом подсолнечном поле. Солнце вот-вот зайдёт, а я так и не нашёл её. Внезапно мне слышится задорный детский хохот. Ни секунды не задумываясь, я бегу со всех сил к источнику звука. Повреждая стебли и убивая беззащитные растения. Моё сердце замирает при раскрывшейся картине. Золотистые локоны отливают медовым оттенком при попадании уже угасающих лучей света. В её хрупких руках кружится кудрявая малышка, издавая те самые звуки радости. — Моя маленькая Дарси, — она пропевает это с такой заботой и лаской. Пока я замираю в изумлении, до моих ушей доносятся различные разговоры на заднем плане. Тут все мои близкие: Джемма, мама и Майкл сидят на постеленном пледе, что-то обсуждая, их улыбки сверкают ярче, чем сотни звёзд, Джефф и Гленн в свадебных нарядах обговаривают какие-то детали со священником, Митч и Сара возятся со своим малышом — Всё кажется безумным, но это безумие возвышает меня до непостижимых высот благодати. Я словно остаюсь сторонним наблюдателем, однако восклицание Дженни втягивает меня в эту мечту. — Гарри, пора забирать Робина и Мэри из школы, — жена Тома лучезарно улыбается мне, а я не могу поверить, что это моя реальность. Я сдержано киваю ей, стараясь переварить сотни эмоций. — Папа! — Дарси неуверенными шагами топает ко мне, отойдя от мамы. Она маленькими ручками обнимает мои ноги, и я понимаю, что ради этого малыша я готов на всё. Она моё продолжение, моя душа и плоть, олицетворение нашей любви. Я аккуратно поднимаю хрупкое тело и усаживаю её в своих руках. — Дарси, — медленно проговариваю, любуясь самым очаровательным созданием на этой планете с огромными зелёными глазами и светлыми кудряшками. — Она вся в тебя, — любимая произносит с особенным трепетом, тихо убирая выбившиеся кудри с лица нашей дочери, —Робин и Мэри полные ей противоположности. Сосредоточенные и сдержанные. Может, потому что они уже выросли, а может, потому что они в меня. Но этот лучик солнца, наш маленький подсолнух, такая же озорная как папа. Правда, детка? — наклонившись, чтобы смотреть прямо ей в глаза, она обращается к нашему малышу. На что Дарси давольно кивает. — А я хочу к бабушке! — она внезапно восклицает детским лепетом, мы же смеёмся умилительной настойчивости. Поставив её на землю, я держу за маленькую ручку, которая тонет в моей ладони. Дарси доходит до бабушки и тёти, я же возвращаюсь к ней. Птицы удалённо поют свои песни, ветер колышет насчитанное количество пёстрых подсолнухов. — Камилль, неужели это всё правда? — оглядываясь по сторонам, я пытаюсь сдержать нахлынувшие эмоции непоколебимого счастья. Я никогда так себя не ощущал, сердце никогда так не цвело. Она меняется в лице и спустя пару мгновений дарит мне тяжёлую улыбку, но не отвечает. Нет, нет, нет это не так. Пытаюсь отогнать всяческие мысли, которые так нагло смеют заставить меня сомневаться в реальности моего рая. — Всё могло бы быть так, — я готов скулить от её пронзающих слов, — Но ты предал меня, Гарри. — Ками, нет...***
Я задыхаюсь. Меня словно ударяет током безжалостно отрывая от оазиса, который был создан моим подсознанием. Я больше не чувствую того тепла, внутренности не порхают при каждом вздохе из-за нахождения рядом с ней. По телу бегают неприятные мурашки, и стекает холодный пот. Запускаю кисть в мокрые волосы, сильно зажмурив глаза. Сердце бьётся с настораживающей силой, словно оно готово выбраться из грудной клетки, и своим действием положить конец оглушающей боли. Русые волосы стекают ручьём по соседней подушке. Она мирно спит, купаясь в собственных грёзах. Понимаю, что моя громкая отдышка рано или поздно может разбудить девушку. Аккуратно приподнимаясь со скрипучей кровати, я пытаюсь прийти в себя, попутно надевая первую попавшуюся рубашку, лежащую на стуле. Мне становится чертовски холодно, но не от температуры комнаты, а от попадания в правдивую реальность, где не существует ни Дарси, ни Робина, ни Мэри, а рядом со мной вовсе не Камилль. Выходя в холл, вижу приглушённый свет, проникающий через щель в нижней части двери комнаты Джеффа. Если сильно напрячь слух, то можно услышать его тихие разговоры по фейс-тайму с Гленн. Посмотрев на весящие старинные часы, узнаю, что сейчас три часа ночи. Он высчитал время для звонка в ЛА. Состояние до сих пор ватное, но я отчаянно пытаюсь прийти в себя. Однако кинжал в сердце углубляется при прокрутке в голове её последней фразы. — Ты предал меня, Гарри. Она права, я передал её. Каким образом я могу даже зарекаться о той боли, которую мне причинило наше расставание, если я уже обжимаюсь с другой? Но, чёрт, чем она лучше? Как я мог предать человека, который сам убежал к двухметровой альтернативе, как только появилась возможность? Вся эта ситуация, скорее, нечестна по отношению к Грейс. Я затащил её на этот отдых, а сам умираю при сновидениях о другой. Я понимаю, что веду себя как последний мудак, ведь вчера был такой невероятный вечер. Она так хорошо вливается в мою компанию, в мою жизнь. Но я не могу ничего поделать с собой, со своим подсознанием. Спустившись вниз по каменной лестнице, я беру пару салфеток с кухни и ручку, удобно лежащую на стеклянном столе. Полная луна проникает через окна, принося с собой тихое гудение машин снизу и еле слышные звуки цикад. Выйдя на веранду, я поражаюсь светлоте. Словно кто-то сверху зажёг серебряную лампочку. Вода бассейна приятно отображает блики, успокаивая. Опустив мокрое лицо в ладони, я больно сжимаю пальцы у кожи головы. Я был уверен, что мне стало лучше, что раны потихоньку затягиваются. Мне казалось, я нашёл своё лекарство в образе улыбчивой мечтательницы, которая готова дарить свою заботу этому миру безвозмездно и бескорыстно. Но я не могу долго находиться в этой сладкой лжи, мне нужна помощь. Уже глупо это отрицать. Я не могу пытаться исцелиться, вредя ей. Моё сознание всё также возвращает меня к тому времени, проведённому под луной калифорнийского каньона также ярко освещающей степи, как и в данный момент меня. “I keep thinking back to a time under the canyon moon”— еле разборчивым почерком черкаю на тонкой салфетке, копаясь в урагане мыслей.***
POV GraceMichelle — The Beatles
Витербо и Алессандро Микеле. Точно не так я планировала проводить обычный августовский вторник, но жизнь интересная штука, не так ли? За несколько дней нахождения в Италии я успела привыкнуть к этой ошеломляющей красоте, но когда мы приехали на локацию съёмок, я снова была поражена: старинный замок, заходящее солнце, поселяющее свои лучи в высушенные растения и сухую песочную траву, экстравагантные наряды и яркие личности. Неповторимая атмосфера Гуччи: сочетание классики и ретро, грубых аксессуаров и воздушных блузок, ослепляющих узоров и сдержанных дизайнов, сочетание сочетаемого и несочетамего. Гуччи — кэмп в его кристальном появлении. Именно по этой причине Гарри так полюбил высказывания Сьюзан. Мы с Джеффом сидим рядом со съёмочной группой, которые дружелюбно поделились с нами стульями. Солнце светит достаточно ярко, но никак не напрягает, приглашая купаться в своих лучах. Половина диалогов на итальянском с лишь незначительными английскими вставками, поэтому как единственные американцы тут, мы жутко напоминаем недалёких туристов. — Не скучаешь? — внезапно спрашивает Джефф, кидая свой взгляд на моделей, чьи образы поправляют стилисты. Странно, ведь я даже ни на минуту не задумалась, что подобные съёмки раньше были константой в моей жизни. Слишком уж это далеко мне. — Поверь, те, в которых участвовала я, мало чем походили на эту, — откровенно заявляю. Ведь у празднующего все проявления стандартной и нестандартной красоты бренда мало чего общего с «разнообразием» Виктории Сикрет. Джефф грустно кивает, понимая о чём я говорю. Замечаю вдалеке поля Гарри, обсуждающего что-то с остальными моделями. Знаменитые ямочки появляются после того, как он сказал что-то рассмешившее тёмненькую девушку в красном платье с обилием различных узоров. Не могу сдержать улыбки при виде хоть каких-то счастливых эмоций на его лице. Эти несколько дней он очень замкнут, тщательно пытается замаскировать своё истинное состояние, но не делится переживаниями, предпочитая их искусно скрывать. Иногда его актёрские способности вредят ему самому. Я неоднократно давала намёки, что готова его выслушать, но не имею права напрямую нагло встревать в его проблемы. Это может быть что-то слишком личное, и если он предпочитает со мной этим не делиться, я не буду заставлять его делать это насильно, даже если мне неспокойно на душе. — Джеффри, мать его, Азофф! — мы оборачиваемся на громкое обращение приближающейся фигуры. Я сразу узнаю человека, который просто покоряет меня своим талантом. Харрис Рид — Харрис, — Джефф протягивает руку, но Рид обнимает его. — Познакомься, это Грейс, — Рид вежливо пожимает мне руку, улыбаясь. Харрис отмечает, что я знакома им, на что я напомнила о своём участии в фотосессии с их дизайнами. Мы недолго успели поговорить, перед тем, как всех фигурирующих в кадре позвали на более отдалённую локацию. Завораживающе кадры. Я подглядываю за Гарри через камеру режиссёра, а он замечая это, еле видимо подмигивает мне. Вся передаваемая атмосфера и Гарри в роли предводителя некой секты поражают. Им снова удалось сделать что-то необычное и непохожее ни на единый бренд. Когда солнце оставляет за собой лишь тёмно-оранжевые следы, на площадке объявляется перерыв. В Италии даже обычные перерванные сэндвичи вкуснее. Именно это мы подмечаем с Джеффом, когда к нам подходит задумчивый Гарри и Алессандро. Не могу скрыть лёгкую панику при виде второго. Ведь это действительно человек, которым я восхищаюсь. Он показался мне достаточно дружелюбным при приветствии, но шанса пообщаться с ним так и не было до данного момента. — Гарри, bellissimo! — он протягивает первую гласную его имени, утрируя ударение на ней. Словно по-отцовски хлопает его по плечу, адресуя похвалу. — Спасибо, — почему-то застенчиво проговаривает Гарри и опускает свой взгляд на траву. — Моделька, — единственное, что произношу я, наслаждаясь довольным сиянием зелёного взгляда на мне. — Алессандро, я бы хотела выразить своё восхищение, — поворачиваюсь к длинноволосому мужчине. — Мне? Почему? Я лишь делаю свою работу, делясь видением искусства и мира, гармонирующего с ним, — у него достаточно сильный итальянский акцент и интересная тактика рассуждения. Именно таким я его и представляла. По мудрым тёмно-карим глазам можно понять, как сильно он дорожит своим делом. Приятный разговор обрывается Гарри, который незаметно для остальных участников беседы, дотрагивается моей талии. — Мы можем отойти? — он шепчет еле слышно, делая вид, что заправляет прядь моих волос за ухо. Я медленно киваю ему, нуждаясь в моменте наедине. Бросив пару слов и извинившись, мы отходим на нелюдимую часть поля. Я вижу, что он чем-то обеспокоен, взглядом ментально ищет поддержку в моих глазах. Не знаю, что именно он хочет увидеть, но я пытаюсь показать ему это. Всё, что он только попросит. Я готова на это и мне плевать на осуждения и гордость. Он несколько секунд молчит, словно переживает битву внутри себя. Я не знаю, какая сторона побеждает, но он хмурится ещё сильнее, бережно кладя руку на мою щеку. Не теряя ни секунды, трусь об неё, бережно обхватывая своей. — Гарри, ты хотел что-то сказать? — бархатно шепчу, желая навсегда запечатлеть то, как его лицо светится при попадании тёмно-розового оттенка солнца. Иногда кажется, что сам Адонис выступал личным скульптором его черт, непременно испытывая гордость по отношению к своему творению. — Да, — он тяжело выдыхает, а я впервые не могу понять значения его выражения. Что он сейчас чувствует? Что у него на душе? — всё это загадка. Затем следует ещё одна длинная пауза, но я терпеливо жду, показывая свою поддержку. — Поцелуй меня, — он произносит это меж обрывистых выдохов. Его ладонь сильнее обхватывает моё лицо, но он не смеет приближаться сам, ожидая этого от меня. Я же аккуратно кладу руку на заднюю часть его шеи и, подарив ему глубокий взгляд прямо в эпицентр чарующих изумрудов, чувствую, как наши губы сталкиваются в сладострастном поцелуе, и я горько осознаю, что именно к этому моменту мой мозг будет возвращать меня до самого последнего вздоха, ведь я люблю его.