Чистые души

Тоусен пробуждается в ее опочивальне спустя несколько часов, исцеленный, но совершенно измученный. События уходящего дня кажутся кошмарным бредом, но правая рука, напоминающая чудовищную клешню, лишает возможности списать произошедшее на игру воображения. Тоусен пытается подняться. Безуспешно, но не напрасно: в какой-то момент он бросает взор на устланный ковром пол и замечает ее. Орихимэ лежит свернувшись калачиком и временами вздрагивает, словно пытается развеять назойливое наваждение. Ее солнечные волосы совершенно растрепаны и покрыты густым слоем пыли, глаза опухли от слез, а по щеке сползает вниз тонкая струйка слюны, но, глядя на нее, такую трогательную и измученную, Тоусен внезапно понимает, что ему совершенно не жаль расставаться с новообретенным зрением: самое прекрасное, что существует ныне в старом мире, он уже видел. При мысли о старом мире он вспоминает о Владыке, но Орихимэ, словно ангел-хранитель, вновь устремляется ему на помощь, прежде чем его поглотят стыд и недоумение. Она просыпается с тихим стоном и по-младенчески трет глаза, и от созерцания этого довольно обыденного, но такого сердцещипательного зрелища душа Тоусена наполняется тем, о чем он не мог и помышлять последние несколько сотен лет, – нежностью. – Господин Тоусен? Она подползает к кровати, не решаясь сесть на нее и потревожить таким образом его покой. – Как Вы себя чувствуете? – Я слишком слаб. – его голос звучит неуверенно и надломленно, и на лице Орихимэ готов отразиться испуг, но он огорошивает ее, не давая возможности ее сердцу наполниться страхом. – Но я рад тебя видеть. Он улыбается. Растерянно и несмело, словно пробуя, каково это – улыбаться после стольких лет безрадостного существования. И глядя на эту едва различимую, но искреннюю улыбку Орихимэ не может не улыбнуться в ответ. – Как я здесь очутился. Ты меня спасла? – Ну... – Орихимэ смущается. – Я Вас исцелила, так будет точнее. Капитан Комамура доставил Вас сюда через Гарганту, которую открыл Владыка Айзен. Ему кажется, что он вот-вот лишится чувств. Это не может быть правдой. – Саджин здесь? Он жив? – Нет, он ушел, – голос Орихимэ приобретает совершенно не свойственную ему твердость, – отправился обратно на битву с Владыкой Айзеном. И не думайте, что я дам Вам отправиться за ним следом. Считайте, что перепоручив Вас мне Владыка назначил меня Вашим командиром, и как Ваш непосредственный командир я заявляю Вам, что с битвами для Вас покончено навсегда. Она сердито хмурит брови. – Владыка «перепоручил» меня? Тоусен сам не узнает своего голоса. – Да, – Орихимэ охотно делится воспоминаниями о произошедшем, и, видя, как дрожат ее руки от череды пережитых кошмарных событий, Тоусен наконец-то в полной мере постигает, насколько тяжкую ношу взвалила на себя эта кажущаяся сотканной из солнечного света девочка, – он открыл Гарганту прямо за Вашей спиной, а в его глазах я явственно различила призыв позаботиться о Вас, а поскольку, формально, я оставалась его пленницей, то о непослушании не могло быть и речи. Орихимэ улыбается, но ее улыбка остается безответной и быстро испаряется. Его же раздирают довольно противоречивые чувства: он не принял должного участия в построении нового мира и подвел своего Владыку, и этот позор, вероятно, будет мучить его до скончания века; но, поскольку он не успел в полной мере познать прощение Шинигами, то Владыка не обязан был прерывать его жизнь, как поклялся много лет тому назад, а то, что он принял косвенное участие в его спасении, скорее всего, говорит о том, что он предусмотрел для своего Генерала иной путь, доселе скрытый от понимания последнего... Ее ладонь ложится поверх его. Этого невинного жеста достаточно, чтобы на корню обрубить и бесследно развеять все его душевные терзания. – Господин Тоусен... – ее голос мягок, но непоколебим, – Я... Я собиралась Вам сказать кое-что. Вы сказали мне о том, что Ваша жизнь оборвется в тот самый момент, когда будет свергнут старый мир и воцарится новый... Я уважаю Вас, но мне кажется, что Вы не правы... Она набирает воздуха в легкие, и по тому, как вспотела ее ладонь, Тоусен понимает, насколько она взволнована. – В новом мире рано или поздно вновь появятся свои тучи, ведь даже искусственное небо Лас Ночес, как выяснилось, оказалось несовершенным и сейчас нуждается в капитальном ремонте. Каждое небо будут неизменно застилать свои тучи, ведь даже самая ясная звездная ночь не может длиться вечно. И когда совершенство нового мира окажется под угрозой, когда черные тучи вновь будут разъедать звездное небо, кто, как ни Вы, обладающий столь чутким сердцем и острым чувством справедливости, поможет избавиться от них? Вы можете стоять на страже нового мира, тем самым храня память об убеждениях Вашего друга. Она не переняла его убеждения и не отказалась от собственных, но от понимания того, что она готова не задумываясь пожертвовать ими, дабы наполнить его существование хоть каким-то смыслом, у Тоусена впервые за долгое время защипало глаза. – В мире, где будешь ты, Орихимэ, мое небо будет безоблачным вечно. – настал его черед ответить жертвой на жертву, ибо что есть справедливость, как ни равноценный обмен самопожертвований? – И, каким бы ни был новый мир, возведенный Владыкой, без тебя он будет казаться мне бездонно пустым и безнадежно печальным, ведь ты единственная, кто смог бы пролить на мое в нем существование хоть чуточку радости... Он всеми силами пытается приподняться. Как и ранее, безуспешно. Но Орихимэ, его ангел-хранитель, вновь устремляется ему на помощь и льнет к нему прежде, чем он успеет в изнеможении рухнуть на спинку кровати. Она плачет, и Тоусен, сперва пальцами левой руки, а затем и губами благоговейно собирает окропившие ее покрытые грязью щеки слезы. Осознание того, что его новый мир воцарился скромно и без неуместной помпезности приходит спустя несколько секунд.