Paradise

      Хёнджин голоден. Безумно.              Он уже второй день бревном валяется на кровати и пытается хоть как-то побороть свою круглосуточную апатию. Ещё и телефон сто процентов новый нужно купить. Попытаться не вспоминать о Сынмине, покинувшем его даже во снах. И наконец, сделать так как хотят его друзья, научится жить без Сынмина. Пора бы уже его отпустить, тогда-то может быть и легче станет, но Хван чувствует, что всё ещё не готов это сделать. А если сейчас, спустя два года не готов то, наверное, уже никогда и не сможет.       Его мысли прерывает громкое урчание и ему ничего не остаётся, как подняться с кровати и, приведя себя в порядок, идти в круглосуточный магазинчик рядом с домом, по новой затариваться всякой, не всегда полезной едой.       На дворе стоит жара, несмотря на то, что на часах уже два часа ночи. Хёнджин в который раз проклинает идею подняться и пойти. Кто вообще придумал движения? Почему нельзя просто ровно лежать, как какой-нибудь камень и радоваться до тех пор, пока тебя никто не пихнёт? Хван реально не понимал.       — Блять,— ругается парень, когда спотыкается о камень, жизни которого сейчас завидовал. Да даже ему не сладко, были бы у него чувства, ему, наверное, было бы больно.       В круглосуточном его встречает довольно таки приветливый паренёк, которого он впервые видит и лишь легко тому, кивнув в ответ, он пошёл бродить меж рядов с всякими вкусностями.       И даже здесь воспоминания о Сынмине его настигли, не удержавшись, он берёт целое ведёрко клубничного мороженного, которое, кстати, всегда ненавидел и, кинув его в корзинку, идёт дальше, потом набирает яблоки, рамён, и много всего другого, что так любил Ким. Благо родители при деньгах и есть кому его содержать. Потому что Хван забил на всё и на всех. Работа в компании родителей перестала интересовать, друзья раздражали, алкоголь после года употребления уже не лез, единственное его спасение сигареты. Но сегодня он их не берёт, Сынмин ненавидел когда он курил.       — Сколько?       — Хёнджин, ты меня не помнишь?— спрашивает незнакомец, ожидая от Хёнджина хоть какой-нибудь реакции. Тот присматривается, наклоняет голову сначала влево, потом вправо, затем снова становится ровно, и отрицательно машет головой, ничего знакомого.— Минхо, совсем вижу забыл, я сосед Джисона,— он берёт в руки протянутые ему купюры и тут же открыв кассу ищет сдачу.— Тебя кстати давно не было видно. Куда пропал?       — Слушай, не хочу показаться грубым, но я вообще не знаю кто ты такой, так что нечего ко мне лезть со своими вопросами. Бывай,— схватив в руки два до отказа набитых пакета, он быстро уходит из магазина, надеясь, что врал он правдоподобно, ибо говорить о жизни, да ещё и с Минхо, которого он действительно сначала не узнал, не особо то и хотелось.       Дом его встречает оглушающей тишиной, к которой он всё никак не привыкнет. Без Сынмина тихо, без него плохо, без него пусто, без него всё не так, в доме витает удушающая атмосфера, уже ничего не радует, ничего не хочется, и жить тоже. Не разгружая пакетов с едой, он устало плюхается на кровать, прикрывая глаза. Что-то в последнее время ему совсем плохо. И это замечает уже он сам. Точнее ему не становится со временем легче, а только хуже и это душит. И Хёнджин понимает, что он сам загнал себя в такое положение, сам дошёл до такого состояния, но выбраться в одиночку теперь сложно. А помощи ждать неоткуда. Он и здесь постарался, оттолкнул всех кого нужно и не нужно, приложил, как говорится максимум усилий.       Он тяжело вздыхает и распахнув глаза, смотрит на идеально белый потолок, уже в который раз, тщетно пытаясь понять в чём смысл жизни, без него. В который раз, понимает, что его нет.       И снова бы погрузился в свои гнетущие и съедающие его изнутри мысли, да только стук в дверь нарушает его идиллию одиночества. Он недовольно переводит взгляд на входную дверь, хорошо видневшуюся с его комнаты, и решает проигнорировать внезапного посетителя, да только у этого типа ключи от квартиры похоже есть. А были они только у нескольких людей. Точнее теперь остались только у одного. Он чёртовому Джисону зубы повыбивает, если он осмелится таки войти в его рай для самобичевания. И он заходит, тут же находя включатель, озаряя комнату светом, что больно режет глаза, привыкшему к потёмкам Хёнджину.       — Сука,— матерится, недовольно жмуря глаза, но в душе, сам себе признаётся, что рад такому внезапному появлению друга.       — За словами следи, хрен моржовый,— выдаёт без стеснения Хан, а за ним следом заходит Чанбин, которого Хван не очень то и хотел видеть, потому что лишний час своей и без того никчёмной жизни, слушать бессмысленные нотации Со не хотелось, только отнимают драгоценное время, что можно с пользой потратить, ещё раз порыться в себе, и свести всё к тому что без Сынмина, всё не то, и всё не так.       — Чья бы корова мычала,— дует губы Хван, но всё же думает, что рад обоим друзьям. Всё же он плохо старался, остались ещё те, кого он как бы не гнал от себя, всё ещё были с ним и поддерживали, именно тогда когда ему это нужно. Будто чувствуют засранцы.       — Мы к тебе по делу,— с ходу заявляет Чанбин, уже удобно располагаясь на стуле, в руках пакеты, а в пакетах много пива, судя по тому как тяжело уселся на стул Со, и по торчащему из пакету горлышку бутылки. Пьянка что ли будет? К такому жизнь Хёнджина не готовила, он уже и не помнит когда последний раз нормально выпивал, в компании друзей. Наверное, ещё тогда, когда Сынмин был жив.       Он забывает об алкоголе тут же когда вспоминает, какое сейчас время суток, и из этого вытекает абсолютно другой вопрос:       — Вы на часы вообще смотрели?! Сейчас же ночь глубокая, вам чего не спится?       — Аналогичный вопрос,— бурчит Джисон разгружая пакеты с которыми они пришли, и заодно решил разобрать и пакеты друга, решившего, похоже, запастись едой на год вперёд.       — Проголодался,— спокойно отвечает, обычно психующий Хёнджин. Раньше ещё до смерти Сынмина, он был просто очень активным и всегда отвечал колко но с приколом, веселье было его фишкой на пару с Джисоном, и никакая тусовка не обходилась без них, ведь если нет души компании нет и веселья, когда же Сынмин умер, отвечая, Хёнджин грубил, задевал за живое и обижал каждого кто проявлял инициативу с ним поговорить, сейчас же, ведёт себя чересчур спокойно, что удивительно, ведь несколько дней назад он и говорить с ними не хотел нормально, грубо обрывая их на полуслове, и сбрасывая вызов. А сейчас будто успокоился или что?       Джисону и Чанбину только догадываться остаётся, что с Хваном не так. Они оба смотрят друг на друга как-то странно, Хёнджин пока что не до конца понимает почему, и как-то подозрительно наблюдает за их гляделками, с подёргиванием бровей то вверх, то вниз. Но когда спустя минуту это не прекращается, он громко взвывает, привлекая к себе внимание.       — Прекращайте уже,— смотрит на друзей как-то осуждающе и натягивает больше на глаза капюшон любимой толстовки, которую ему подарил Сынмин. В этом доме всё напоминает о парне и только здесь Хван чувствует себя по настоящему защищённым, потому что только здесь есть хоть маленькая капелька Кима, что делает его немного, но счастливым, здесь есть тёплые воспоминания о нём, здесь его дух, что каждую ночь зализывает чужие раны, а на утро сам же их бороздит, но Хёнджин действительно не сожалеет о том, что решил остаться в их общем мире, после смерти одного из них, рад, что не решил оставить всё позади, как делает большинство, и он никогда больше не хочет выходить наружу, и сюда больше никого не пустит, это его место, до сих пор согреваемое Сынмином, которого увы уже нет.       — Ты странный просто сегодня,— заявляет Джисон и откупоривает одну из бутылок пива, тут же отпивая с горла. Хван кривится недовольно, а Чанбин пытается отобрать у Хана бутылку, ибо им же это потом ещё пить, а все они знают что Со немного брезгливый, поэтому так бурно реагирует. Их небольшая перепалка не могла не вызвать на лице Хёнджина лёгкое подобием улыбки. Он и не помнит когда улыбался в последний раз. Кажется, это было вечность назад, но до чего же приятно сейчас чувствовать по немного разливающееся тепло внутри. Всё же, как бы рьяно он не пытался отрицать, а Сынмина он понемногу от себя отпускает, вот прямо с этого момента делает это ещё упорнее, теперь смеясь во всю, и бросая в друзей подушкой. Со временем он встанет на ноги, начнёт жить по новому, и наконец, сумеет нормально вздохнуть воздуха без Сынмина. Но всё это будет со временем, а сейчас ему немножко хочется отпустить себя, развлечься с друзьями, и отдавшись моменту, наслаждаться им.       Те заприметив что их атакует третья сторона и схватив всё что успели выгрузить из пакетов в руки бегут прямиком на кухню, а Хван бежит за ними, с тремя подушками, и когда руки у парней освобождаются от закусок и пива, он вручает каждому по подушке, и первому по голове прилетает Джисону, так сказать маленькая месть за то что он вломился в его убежище без просу, а второй кто получает подушкой по наглой моське становиться как не странно сам Хван, и тут же удивлённо смотрит на открывшего атаку Чанбина, не зная убить его сейчас, или чуть погодя задушить во сне, потому что больно вообще-то было, и он решая отомстить уже во всю атакует Со, но куда ему против двоих бороться, да и чем когда подушки вскоре друг о друга ударившись разлетаются в пух, а кухню заливает яркий смех Джисона с ещё целой подушкой, и целая куча пуха, освободившегося из плена белоснежной ткани. Хан решает не прохлаждаться и бьёт уже обоих, пока и его подушка не претерпевает поражение, тогда то все устало валяться на пол и смеяться, так как раньше, и точно то до того самого момента пока Джисон не берёт горсть перьев в руки и не швыряется ими в Хёнджина. Тот будучи с открытым ртом ловит их своим языком и тут же давится, начиная жутко кашлять. И если Чанбин ещё сообразил что нужно делать, вручая Хвану ту самую многострадальную бутылку с пивом, чтобы он как следует это дело протолкал в себя, то Хан и вовсе по полу катается, не зная как успокоится, чтобы самому не умереть со смеху.       С этого самого момента и начинается мини пьянка, а уже вскоре Хан и Чанбин поют что-то на непонятном языке, а Хван подпирает максимально тяжёлую голову ладонью, но Джисон резко толкает парня, дёргаясь в своём непонятном танце и рука соскальзывает, в следствии чего, Хёнджин ударяется головой о стол, мигом приходя в себя, но не полностью. Ещё и часу не прошло с начала их дебоша, а они уже все в зюзю, один краше другого и завывают какие-то песни, пританцовывая, Хван и сам не замечал что тоже подпевал. А потом он вспоминает, что эти двое вообще-то с целью определённой пришли, и резко так обидно становится, что он прекращает петь и смотрит на друзей так презрительно, что те даже оборачиваются на его взгляд и тоже прекращают петь.       — Чего припёрлись то?— пьяненько выдаёт Хёнджин, губы которого расплываются в самой соблазнительной в мире улыбке, когда друзья всё же смотрят на него с интересом.       — Думаю уже можно,— почти трезво шепчет Чанбин Джисону в самое ушко.       — Что вы там шепчитесь, а я знать не заслуживаю?— вальяжно развалившись на стуле и слишком оживлённо и возмущённо жестикулируя руками, кричит на них Хван, всё так же улыбаясь. Его уже давно никто таким не видел, что даже немного непривычно, но его улыбка почему-то согревает всё внутри и становится немного спокойнее за своего друга, ведь всё же, даже и его можно вырвать из пучины боли и отчаяния, в которую он сам себя погрузил, а эта самая улыбка даёт на это надежду.       Чанбин и Джисон уверенно направляются к столу и усевшись на стулья по обе стороны от Хвана выжидающе смотрят на него.       — Говорите уже…— не выдерживает давящего молчания.       — Тут такое дело,— начинает неуверенно Джисон, но Чанбин быстро подхватывает его нелепые начинания, донести всё до Хвана как можно более понятнее,и уже сам говорит:       — Нам по зарез нужна твоя помощь,— тараторит как не в себя,— тут мой друг с Австралии скоро приедет, у Джисона однушка, места мало, да и соседи то ещё дерьмо, Минхо так вообще отбитый, ко всем пристаёт, а у меня семейство большое, да и сходка у нас намечается через неделю, все к нам приедут, и тётя, и дядя, и их вредные детишки, и ещё две тётки со своим потомством…       — Ближе к делу,— пьяно перебивает его Хван, ещё не до конца понимая чего от него конкретно хотят, и чем он вообще может помочь.       — Так вот, я ближе к делу и иду, а ты не перебивай больше,— ругается Чанбин, и пальчиком ещё помахивает у Хвана прямо перед глазами,— так это, ещё и дед с бабкой приедут, и это только родственники с маминой стороны, а есть ещё и с папиной, так что к нам его заселять не вариант, ему просто на просто места не хватит, да и семейство пробудет у нас две недели, и для меня это будут недели настоящего ада, а Феликсу такого желать не хочется. А у тебя трёхкомнатная квартира, и две комнаты пустуют, думаю, ты не будешь против соседа, нового знакомого, да и не откажешь же ты другу в помощи?!— Со замолкает, а Хвану кажется что у него уши в трубочку скрутились от постоянного бубнежа друга, и где-то с минуту он молча сидит тупо уставившись в пол переваривая всё что на него вывалил Чанбин, но как только понимает, он тут же откидывает руку Чанбина со своего плеча, и смотрит так презрительно что кажется, умей он убивать одним взглядом, Со бы уже сгорел заживо, и продолжал бы гореть в аду.       — Ни за что,— твёрдо отрезает, даже звучит теперь он более трезво, прожигая Чанбина взглядом.       — Помоги, пожалуйста, нам больше не к кому обратится,— уже молит о помощи Хан, хватая Хвана за руку своими обеими, и быстро перемещается со стула на пол, удобно усевшись, типа на коленях умоляет, но нет, ему ведь удобно и ничего не смущает, так что всё нормально.       — Нет,— снова твёрдо отказывает, выдёргивая руку. Он не намерен кого-то впускать в место, которое было создано только для них двоих, и плевать, что Сынмина теперь нет, а место рядом с ним свободно, он никого не пустит в их общий небольшой мирок постороннего, даже если об этом просят лучшие друзья. Никогда и ни за что.       — Ну Джинни,— умоляют теперь оба, а Феликс по ту сторону стены сидит на чемоданах и упрямо ждёт. Он не намерен отступать и уходить, раз уже тут. А в Чанбине и Джисоне он уверен. Если уж сказали, что позаботятся о его месте жительства рядом с его соулмейтом, то так оно и будет, пусть он и ждёт уже час, нервы у него железные, подождёт ещё немного, и ему абсолютно неважно как долго ещё придётся здесь сидеть. Сколько бы времени не пришлось потратить на уговоры, несговорчивого и ворчливого как старый дед Хван Хёнджина, он дождётся, когда чёртова дверь откроется и он переступит порог этого дома.