Немного о дружбе

      Алкоголь всегда давал ложное чувство счастья. С тех самых пор, когда Корбан впервые стащил у отца бутылку огневиски в четырнадцать лет и попробовал у себя в комнате — с Беллой, разумеется — с тех самых пор он понял, что опьянение даёт фальшивую радость.       Исключительно фальшивую.       Алкоголь как веселящее зелье — сначала тебе смешно, забавно и всё вокруг вызывает ненормальную радость, а потом действие проходит, и тебя накрывает тяжелый депрессивный отходняк, от которого впору вешаться.       Сначала хорошо, потом плохо, хорошо, плохо, хорошо, плохо…       Белла была именно такой. Гораздо крепче, чем бутылка огневиски на двоих. Гораздо горячее, гораздо больнее — после мимолётного ощущения счастья рядом с ней Корбана обычно накрывала похмельная усталая апатия, от которой было некуда деться, потому что опьянение Беллой было повсюду.       Словно вся его жизнь вертелась вокруг неё.       Когда они были помладше, то всё было гораздо, гораздо проще. Проще было сказать отвали, проще было поссориться, проще было обидеться, проще было поддерживать долбаный зож, в конце концов — это ведь Белла научила его курить на пятом курсе.       Кажется, в том году они вместе издевались над отличницей и Родольфусом, которых поставили старостами и учились курить одну сигарету на двоих. Смеялись постоянно, трепали друг друга за волосы и шептались о пятом-десятом, спрятавшись за гобеленом в коридоре.       Тогда всё было проще, но с каждым новым годом их общения Корбан прекрасно понимал, что они медленно идут в тупик.       В тупик самого настоящего ужаса к друг другу, когда любовь превращается в ненависть, а вместо объятий одаривают друг друга пощечинами. Когда вместо улыбки получаешь порцию яда, вместо привет желаешь сдохнуть, но всё ещё не можешь лишиться.       Не можешь лишиться Беллы и любви к Белле.       Когда вместо всех существующих слов на ум приходит только её имя, сказанное раздражённым приказным тоном, будто подзывает к себе нашкодившую собаку. Будто обиды копятся с каждым новым днем, чтобы в итоге выплеснуться на неё волной его агрессии.       И это выводит его из себя похлеще всего прочего. Наверное, именно поэтому он нажрался как свинья перед её помолвкой и приполз к Блэкам едва ли не на коленях, ослепляя всех вымученной и абсолютно пьяной улыбкой до тех пор, пока утреннее похмелье едва ли не пробило ему голову молотом её безудержных криков, проклинающих его за все людские грехи разом.       Какая же Белла была красивая, когда злилась… загляденье просто, взгляда нельзя оторвать. Ожог на сетчатке калёным железом, под кожу ладоней силой втиснуто гравировка её инициалом.       Бел-ла-три-кс.       Бел-ла.       Белла.       Белла.       Мерлин мой, Белла…       Каждое её ненавижу звучит как люблю, каждое нет — реальное да, каждое отвали — не уходи, каждое оскорбление — комплимент. И ему впору ненавидеть её в ответ, раз Белла знать его более не хочет, но Корбан просто не может. Не может её лишиться, чтобы она не говорила.