***
Реджина спустилась по ступенькам и оказалась в прохладном помещении. В воздухе витал аромат, отдалённо напоминающий запах больницы. Жёлтый свет потолочных ламп и белый от настольных освещали комнату. Изобилие искусственного света объяснялось отсутствием окон. — Нил? — позвала брюнетка, вслушиваясь в гробовую тишину. Мёртвую, в буквальном смысле этого слова. — Я здесь, — послышался приглушённый мужской голос, и Реджина обернулась, сквозь толстое стекло наблюдая патологоанатома за работой. — Привет, сестрёнка, — заштопывая чьё-то тело, Кэссиди поприветствовал вошедшую к нему женщину, и та в ответ кивнула, наблюдая, как ловко его пальцы штопают кожу, словно портной соединяет детали кроя в готовое изделие. — Не помешаю? — остановилась в нескольких шагах от стола с лежащим на нём трупом. — Нет, я закончил, — Нил стянул с рук одноразовые резиновые перчатки и отправил их в урну. — Это её нашли в парке? — Реджина бросила беглый взгляд на бездыханное тело девушки и подняла на мужчину глаза, живых было лицезреть куда приятнее. — Да, и она — не жертва твоего душителя, — поспешил успокоить сестру. — Краска на волосах, как минимум, недельной давности, лак другого оттенка, и её не удушили — суицид. Девушка повесилась на ветке дерева, нужно внимательнее осматривать место преступления и иногда смотреть наверх, — ткнул указательным пальцем в потолок, а Реджина облегчённо выдохнула, что не осталось без внимания мужчины. — Ты чего такая взвинченная? — окинул брюнетку взглядом, под струёй тёплой воды натирая кисти рук с мылом. — Он звонил мне. Дважды. Душитель, — поймала откровенно удивленный взгляд Нила. — И был в моей квартире. — Что? Ты в порядке? — обеспокоился Нил. — Он… — Нет, он не трогал меня, — поспешила успокоить брата. — Он играется с нами. Убивает, а потом ухмыляется, говоря, что он прямо у меня под носом, а я его не вижу. Он меня раздражает и бесит. Он забрал мой дневник из квартиры, мой личный дневник, и выбил меня из колеи, — протараторила на одном дыхании, а после тяжело вздохнула, заглядывая брату в глаза, и подала ему вафельное полотенце, когда Нил прокрутил барашки смесителя, закрывая воду. — Там написаны слишком личные вещи, слова, которые не предназначены для посторонних глаз и ушей. У меня такое чувство, будто он залез ко мне в душу. И теперь он везде: в моей голове, в моих мыслях, в моей квартире… У меня ощущение, будто он стал моей тенью и ходит у меня по пятам. Нил промочил полотенцем ладони, подошёл к женщине и заключил в крепкие объятия. Реджина обвила руками его торс, кладя подбородок ему на плечо. — Отец знает? Что говорит? — Твой отец отправил меня к Хопперу, — не скрывая недовольства, пояснила Миллс. — Мой отец? — уточнил, чётко выделив местоимение, и правый уголок губ слегка дёрнулся вверх. — Я начинаю думать, что было ошибкой встревать в вашу семью, — грустно протянула она. — Ты часть этой семьи, — улыбнулся он, отстраняясь, но не размыкая до конца объятий, и с добрым взглядом заглянул в карие глаза. — Он рассказал тебе про Мэриан? Реджина удивлённо уставилась на мужчину. Нил с первых минут знакомства нашёл общий язык с ней и всегда остро чувствовал её, понимал с полуслова, чему Миллс всегда удивлялась, и стал не просто сводным братом, а самым лучшим другом. — Почему ты никогда не говорил мне про сестру? — Потому что отец бы убил меня, — оставив женщину без объятий, Нил накрыл тело белоснежной тканью. — Прости, наверное, я должен был рассказать тебе, — искренне почувствовал себя виноватым. — Мэриан была его любимицей, папиной принцессой, — брызнул ядом на последнем слове и погасил свет, выводя сестру в соседнее помещение. — А я был оболтусом, который не слушает родителей, позволяет себе прийти домой под утро и хватает трояки по важным предметам в школе, — уселся за рабочий стол, и Реджина присела напротив него, сложив ногу на ногу. — Мэриан строила из себя пай-девочку, пускала отцу пыль в глаза, а он слепо верил каждому её слову. Любые проделки ей сходили с рук, и это жутко бесило. Мы никогда не ладили, она была занозой в моей заднице, и я не любил её, — ответил откровенно, придвигая к себе какие-то бланки. — Когда я съехал от родителей, мы встречались лишь по семейным праздникам и каждый раз устраивали ссору прямо в разгар торжества. — Папа сказал, что она была доброй и весёлой, как ваша мама, и смелой и отважной, как я, — Нил лишь рассмеялся на её слова. — Доброй, да, но далеко не со всеми. Весёлой, возможно, но скорее, раскрепощённой и ищущей приключений на свою задницу. Мэриан была вспыльчивой и импульсивной. Но при папочке, конечно же, она была белой и пушистой. Отец никогда не знал её настоящей. — А ты знал Локсли в то время? — поинтересовалась Реджина. — Пересекались несколько раз. Робин тогда только начинал строить свой бизнес, много времени проводил на работе, ему было не до семейных посиделок. К тому же, отцу он не нравился, а мать не могла повлиять на его мнение. — Как думаешь, это правда? — поймала взгляд брата. — Робин мог… — осеклась на полуслове. — Убить Мэриан? — закончил за сестру. — Эту жабу и я бы с удовольствием придушил собственными руками. — Между желанием придушить сестру, потому что она заноза в твоей заднице, и реальным убийством — большая разница. — Хотел бы я помочь тебе, Реджина, но я правда плохо знал Робина. Они с Мэриан встречались какое-то время, потом съехались, а что там между ними происходило, и было ли это убийство или действительно несчастный случай, я не имею ни малейшего представления. Реджина тяжело вздохнула, поджав губы. Как же сильно она желала, чтобы Нил пролил свет, но чуду сбыться, видимо, не суждено. — Он тебе нравится? Робин? — Что? Нет! — возмутилась Миллс и тут же поймала довольную ухмылку мужчины. — Я не знаю, — честно ответила Реджина, хотела бы она за долю секунды разобраться в собственных чувствах, жаль, что этого нельзя сделать по щелчку пальцев. — Он смотрит на меня так, будто я смысл его жизни, и мне это нравится. Мне приятно его общество и… — задумалась Миллс. — Чёрт, я влипла, да? — О, да, сестрица, — растянул улыбку брат. — Знаешь, нет ничего страшного в том, что он тебе нравится. Честно говоря, зная тебя, я вообще удивлён, что кто-то смог тебя зацепить. И совершенно точно уверен, что ты бы не пропиталась симпатией к какому-нибудь отморозку. Вопреки всеобщему мнению, людям свойственно меняться, и, кто знает, может быть, Робин один из них. — Спасибо, Нил, — лёгкая улыбка коснулась её губ.***
Два небольших диванчика цвета капучино разделял маленький журнальный столик. Реджина сидела напротив Арчи Хоппера, закинув ногу на ногу и сложив руки на бедре. Корпус был слегка повёрнут вправо, а тело расслабленно опиралось на спинку дивана. Психолог, нудный и дотошный, прожигал женщину взглядом. Сначала он испытывал её терпение своим долгим молчанием и пристально-изучающим взглядом, а затем чересчур личными вопросами, от ответов на которые Миллс уклонялась, отвечая косвенно. — Вам не нужно скрывать ваши чувства, Реджина, — монотонно протянул Арчи. — Я на вашей стороне, — сменил тон на более убедительный. Реджина издала короткий смешок, который вылетел произвольно, подобно случайному выстрелу. Перед ним сидела женщина, которая обнажала душу лишь на накрахмаленных страницах толстого блокнота, именуемого личным дневником, и пусть Арчи этого не знал, но считать, что она озвучит каждую свою мысль после весьма неубедительной фразы «я на вашей стороне» было, как минимум, глупо. — При всём уважении, мистер Хоппер, — холодная улыбка появилась на губах, — я знаю, как это работает. Если я сейчас психану, вы напишите, что я не пригодна для службы, но я в полном порядке. Реджина прожигала мужчину надменным взглядом, желая поскорее отсюда убраться. И вовсе не потому, что она чувствовала себя некомфортно в компании мозгоправа, просто где-то там, за пределами четырёх стен, в которых она заперта на ближайшее время, кипит жизнь, и происходят вещи, заслуживающие куда большего внимания, чем её эмоциональное состояние. — И я понятия не имею, что здесь делаю, — продолжила Реджина. — Пока вы тут пытаетесь копаться в моей голове, прошу заметить, безуспешно, убийца сейчас, возможно, подыскивает себе новую жертву, и завтрашнее утро может поприветствовать меня очередной удушенной девушкой. Так что давайте вы перестанете пытаться влезть в мою голову, и мы перейдём к тому немногому, что имеет для меня значение, — к работе. Царившие в кабинете тишина и умиротворение бесили её сильнее, чем толпа начинающих агентов, которые боятся отступить от поставленных правил даже на долю миллиметра. Атмосфера у Арчи навеивала тоску и чувство одиночества вместо положенных спокойствия и расслабления. Стены со звукоизоляцией не пропускали внешний шум, а внутри было тише, чем у Нила, работающего с трупами. Там и то, наверное, интересней. — Я задам вам несколько вопросов, мисс Миллс, и прошу отвечать честно, мистер Голд считает, что последние недели дались вам нелегко. — Мистер Голд вправе считать, что угодно, но это вовсе не означает, что так и есть на самом деле. — Роберт намекнул, что этим утром у вас с ним состоялся некий разговор, который мог слегка подкосить вас. Давайте об этом поговорим. — Подкосил — нет. Заставил открыть глаза — да. Я поняла, что пора перестать принимать Роберта Голда за того, кем он не является. — Реджина, я знаю, что… — Давайте следующий вопрос, — перебила Миллс, не желая углубляться в подробности, никто не знает, что Голд её отец, а все внутренние тревоги завязаны именно на родственных отношениях. Доктор Хоппер сделал пару пометок чёрной ручкой на листке формата А4 и вернул своё внимание женщине, сгорающей от желания свалить отсюда. — Поговорим о деле, которое вы ведёте. Убийца установил с вами некий контакт, затем вторгся в ваше пространство, — продолжал Хоппер. — Как бы вы описали своё состояние? — Выбита из колеи. Зла, — спокойно ответила Реджина, не отводя взгляда от мужчины, который снова чиркнул стержнем по бумаге. — А другое ваше дело? Робин Локсли опасен и может представлять для вас угрозу. Как вы себя ощущаете, когда находитесь рядом с ним? Чувствуете ли вы страх или, может быть… — В безопасности, — перебила психолога, желая остановить этот угрюмый спектакль. — Находясь рядом с ним, я ощущаю себя в безопасности. Хоппер настойчиво продолжал смотреть на женщину, взглядом намекая, что стены этого кабинета, как и его уши, привыкли слышать более развёрнутые ответы, и если она хочет допуск к работе и документ на столе у Голда с пометкой «пригодна», то придётся немного почесать языком, дабы удовлетворить профессиональное любопытство доктора. — Робин не принижает меня, принимает такой, какая есть, и не пытается что-то во мне исправить. Он не всегда открыт, но всегда предельно честен. Он считается с моим мнением и идёт навстречу моим желаниям. Он беспокоится обо мне и защищает меня. Он готов убить: из-за меня, ради меня, для меня. Он чуть не застрелил человека у меня на глазах, я видела всю его злость, ощущала его ненависть, но… Представляет ли он угрозу для меня? Нет. Я отдыхаю душой и телом, когда нахожусь с ним. Его присутствие рядом помогает расслабиться и отвлечься. И я прекрасно понимаю, что этот человек творил и творит непозволительные вещи, он преступник, убийца и вор, но пока что я с уверенностью могу заявить, что Робин Локсли — лучший из людей. Лучший из тех, кто был в моей жизни. И я не обижусь, если вы скажете мистеру Голду, что я идеализирую преступника и возвышаю человека, убившего его дочь. А теперь, прошу простить, у меня совещание, — подскочила с места, и стук направляющихся к выходу каблуков разорвал идеальную тишину помещения. — Но… Реджина, подождите, мы не закончили, — посмотрел вслед скрывающейся за дверью женщине.***
На большом экране плазмы, висящей на стене, мелькали картинки из видео. Киллиан, стоя у телевизора, щёлкал по кнопке пульта, нажимая то на перемотку, то на паузу. Эмма сидела возле Реджины и так же пристально изучала детали видео, как и Миллс, пялясь в экран на человека с рюкзаком за спиной и в чёрной толстовке с большим капюшоном, что полностью скрывал лицо. Ещё пара сотрудников присутствовали на совещании, делая необходимые пометки. На столе были разбросаны раскрытые папки с материалами дел, фото с мест преступлений и заключения судмедэкспертов, а в самом центре стоял высокий графин с водой, окружённый несколькими чистыми стаканами. — Камера напротив дома Кэтрин Нолан засняла нашего убийцу, когда он в спешке покидал место преступления, — пояснил Киллиан. — Мы запросили видеоматериалы со всех камер, в которые убийца мог попасть, и прочесали окрестности дорог по его маршруту, до водоёма, где собаки потеряли след. — Он предполагал, что мы пустим собак по следу, поэтому пересёк водную протоку, — заключила Миллс. — От дома Кэтрин до водоёма путь в три мили. Зачем проделывать такой длинный маршрут? — задалась вопросом Свон. — Чтобы запутать нас? — Возможно, у него где-то есть перевалочный пункт, — теребя меж пальцами шариковую ручку, предположила Реджина. — Место, где он переодевается, хранит какие-то вещи, возможно, трофеи с мест убийств. Определите все возможные точки, где он мог выйти из водоёма. Осмотрите окрестности, особое внимание уделите постройкам, заброшенным зданиям, гаражам и подвалам в открытом доступе, если такие есть, — на одном дыхании отчеканила Миллс и поспешила молча покинуть кабинет. Четыре пары глаз удивлённо проводили её взглядом. Обычно женщина более многословна и гораздо требовательна. Она докапывается до каждой мелочи, прощупывает каждый возможный вариант, разбирает каждое предположение и заставляет членов опергруппы, подчиняющихся ей, строить теории, и так продолжается до тех пор, пока каждая мельчайшая деталь не будет обговорена. Сейчас же Реджина закончила обсуждение, не успев его начать, чем заставила коллег обеспокоиться.***
Богатый торжественный интерьер поселял в душе ожидание чего-то необычного и грандиозного. Послушно, не толкаясь, толпа мужчин и женщин, девушек и юношей медленно продвигалась вперёд, сдавая в гардероб свою верхнюю одежду, а затем каждая дама считала обязательным привести себя в порядок у огромного, в полстены зеркала. Не спеша, толпа продвигалась в зал, рассаживаясь по своим местам. Рука Робина покоилась на талии Реджины, и он боролся с желанием опустить её ниже. Чёрное коктейльное платье с акцентами на талии и бёдрах создавало идеальный силуэт, а облегающий материал, очерчивающий женскую грудь, выделял её с помощью глубокого выреза и скошенных вытачек. Приглушённый свет, шорох заполняемого зала, негромкий гул голосов. Яркие лучи прожекторов упали на сцену. Вот-вот начнётся мюзикл — весёлая и трагичная феерия о романе бедного поэта и прекрасной, смертельно больной куртизанки, история про великую силу любви и искусства. Реджина впервые была на Бродвее и впервые в театре. Если бы у неё был выбор идти или нет, она бы отказалась, но Локсли «любезно» поставил её перед фактом. Миллс мысленно настроилась скучать ближайшие пару часов, но с третьим звонком зал вмиг затих, повисла гробовая тишина, такая, что было слышно тиканье чьих-то часов, а потом актёры вышли на сцену, и игра, которую сложно было назвать просто игрой, погрузила в мир великолепия и романтики, сногсшибательного блеска, величия и славы. Перед глазами словно оживали иллюстрации, настолько искренней, чувственной и проникновенной была актёрская игра. По окончанию живой картины зал не жалел громких оваций и бурных аплодисментов. Сцену закидали цветами, актёры в десятый раз поклонились в знак благодарности, свет прожекторов погас, а зал, наоборот, загорелся. — Что скажешь? — поинтересовался Робин, как и прежде, держа ладонь на стройной талии, когда они оказались в фойе. — Это великолепно! — восхитилась Реджина. — Я в восторге, правда. Спасибо, что заставил пойти. Я не пожалела. Робин улыбался, наблюдая за эмоциями на прекрасном лице. Женщину переполняли чувства, и каждая её восторженная мысль отражалась блеском в глазах, а алые губы растягивались в великолепную улыбку. — Признаться, я удивлена, что ты любишь театры, — медленно продвигаясь к гардеробу, Реджина заглянула в голубые глаза, будто ища в них опровержение её утверждению. — Моя мать всю свою жизнь посвятила работе в театре. — Она играла на сцене? — удивлённо приоткрыла рот и повела бровями вверх. — Главные роли в лучших спектаклях, — улыбаясь, произнёс с гордостью в голосе. — Ух ты! — не сдержала восхищения. — Учитывая твой характер и беря в расчёт твои увлечения и пристрастия, я представляла её немного другой. — Членом какой-нибудь байкерской банды? — игриво стрельнул глазами. — Или, — прислонился губами к ушку, — учитывая моё желание трахать тебя круглосуточно, писательницей эротических романов? — грубо, но так возбуждающе. — Робин! — одёрнула мужчину, а он лишь улыбнулся и сильнее сомкнул пальцы на её талии. — Мама оставила актёрскую игру пять лет назад. На одном из спектаклей получила пулю в ногу - кто-то заменил холостые патроны на настоящие. Теперь она режиссёр-постановщик, в том числе и этого мюзикла, — поймал удивлённо-восхищённый карий взгляд. — Если мы подождём примерно полчаса, то ты сможешь с ней познакомиться. — Я? Познакомиться? С твоей мамой? — запаниковала, как маленькая девочка, на что Робин тихонько рассмеялся. — Я думал, ты давно пережила тот возраст, когда знакомство с родителями парня бросает в дрожь, — улыбался он. — Парня? — брови взлетели вверх. Ещё немного, и её ни то, что бросит в дрожь, — тело будет биться в конвульсиях от волнения. Робин по-доброму усмехнулся её реакции и забрал их вещи из гардероба. Он придержал пальто, пока руки проникали в рукава. Реджина застегнула пуговицы, оставляя пару верхних расстёгнутыми, и встряхнула волосы, вытаскивая достающие почти до плеч пряди из-под воротника. Снова его рука опустилась на талию и слегка надавила, подталкивая в сторону выхода, и каблуки застучали в такт мужским ботинкам. Свежий воздух немного снял напряжение, они преодолели ступеньки у входа, и Робин остановил женщину. Реджина вопросительно заглянула в голубые глаза, а Локсли достал из кармана пальто небольшой бархатный мешочек. — У меня для тебя кое-что есть. Робин перевернул мешочек, и на ладони оказалось золотое украшение. На его пальцах повисла цепочка с маленькой на ней подвеской в виде короны, выполненной из белого золота и украшенной иссиня-чёрными сапфирами. — Для королевы моего сердца, — улыбнулся он. Сердце женщины бешено заколотилось, а бабочки, похоже, перелетели из живота в судорожно сжавшееся горло, потому что Реджина не смогла произнести ни единого слова, хотя так хотелось возмутиться, но она лишь очарованно, но с небольшим испугом, смотрела с ясные голубые глаза, в которых плясали искорки восхищения — он восхищался ею. — Это… я… — выдыхала прохладный воздух. — Я не могу это принять. — Можешь, — расстёгивая крохотный замочек, Робин обошёл женщину и встал у неё за спиной. Маленькая корона коснулась ключицы, и Реджина приподняла волосы, позволяя кручёной цепочке обвить шею. — Запомни, — вновь оказался перед женщиной, — я буду дарить тебе что захочу и когда захочу. Я очень богатый человек, могу себе позволить. — Дело не в этом, просто… — пальцами прикоснулась к короне. — Это слишком дорогой подарок, и… — Боишься, что не заслуживаешь его? — перебил он. — Ты заслуживаешь гораздо большего, — пальцем нежно провёл по матовой щеке. Реджина закусила нижнюю губу, сдерживая улыбку, и, как оказалось, выходил этот невинный жест чересчур сексуальным. — Господи, Реджина, пожалуйста, прекрати так делать. Я и так едва сдерживаюсь, чтобы не трахнуть тебя прямо здесь, — перевёл взгляд с пухленьких губ в глаза. — Давай уберёмся отсюда? Поедем ко мне, чтобы я мог вытащить тебя из этого чёртового платья, из-за которого каждый мужлан в зале считал своим долгом раздеть тебя глазами. Поедем домой? — Или… Ты можешь трахнуть меня прямо здесь, — повторила манипуляцию с закусыванием губы. — Твою мать! — Робин глубоко вздохнул и сглотнул напряжение. — Что? Разве мы не собирались ждать твою маму? Похоже, мужчина был зол, и Реджину заводило это. Его голубые глаза ничего не выражали и казались осколками льда. Внезапно Робин схватил стройное тело и прижал к себе. Удерживая одной рукой за спину, пальцы другой пропустил в тёмные волосы. Он целовал её страстно, грубо и сладко, раздвигая языком губы, и Реджина понимала, что пощады не будет. Кровь вскипала в жилах, и женщина возвращала поцелуй с не меньшей страстью. Она до безумия хотела его. Разорвав поцелуй, Робин схватил женщину за руку и увёл обратно в здание театра. Длинные ступеньки, широкая дверь, единицы, ещё толпящиеся у гардероба. Локсли втолкнул женщину в уборную, не обращая внимания, мужскую или женскую, да и какое это имело значение, когда желание обладать и дикое возбуждение захлестывали все остальные чувства, мысли и напрочь отключали разум. Реджина покорно, с охотой следовала за мужчиной, понимая, как безрассудно и как «по-детски» поступала. Робин — человек, который заставляет вести себя иначе, отклоняться от привычных норм морали и поступать опрометчиво, познавать неизведанное ранее и с лёгкостью решаться на глупые шаги, и ей это нравилось, потому что с ним не нужно было контролировать себя, не нужно притворяться, можно вести себя, как велят чувства и желания, не думать о последствиях, не загадывать на будущее, и пусть потом будет стыдно и неловко, зато сейчас хорошо. Робин толкнул женщину в сторону раковин. Не подтолкнул, задав направление, а именно грубо швырнул горячо желанное тело, так, что Миллс едва устояла на своих десятисантиметровых каблуках. Реджина ухватилась за края раковины, сжимая пальцами белоснежную, до блеска начищенную керамику. Робин на ходу скинул пальто, оставляя его на полу, расстегнул ремень на брюках, а затем, прижавшись к женщине телом, упираясь в неё своей эрекцией, виной которой была она, расправился с пуговицей и молнией на своих штанах. - Робин, дверь… — томясь в ожидании, судорожно проговорила она. — Да срать я хотел на эту дверь, — стянув с женщины пальто, отшвырнул его в сторону. — Кричи погромче, и тогда вряд ли кто-то осмелится сюда войти, — задрал вверх подол платья и с треском ткани стянул трусики вниз. Он резко вошёл в неё со словами: «Боже, детка, я так скучал». От его ласкового и одновременно жестковатого голоса бросило в дрожь. Реджина вскрикнула, издав стон, и немного прогнулась в спине. Мучительно медленно, растягивая минуты удовольствия, Робин начал двигаться в ней, потянув вниз замочек платья. Идеально ровная и нежная, как у младенца, кожа покрылась мурашками. Мужчина стянул лямки и оставил цепочку нежных поцелуев от одного плеча до другого, платье спустилось ниже, оголяя ровную осанку и открывая аппетитную грудь, обрамлённую чашечками бюстгальтера. Щёлкнул замочек и шершавые ладони почувствовали под собой набухшие соски, когда пальцы сжали округлые формы, оставляя от захвата красные отметины на нежной коже. — Ты идеальна, — прошептал во впадинку за ушком, пальцами сжимая соски. Реджина не смогла сдержать стон и наклонила голову вбок, подставляя шею под его поцелуи. Робин продолжал чересчур медленно двигаться в ней, даже слишком, низ живота стягивало, а желание получить необходимую разрядку нарастало с каждой проклятой секундой. Взгляды встретились в зеркале, его глаза блестели от удовольствия и желания, он был великолепен. Великолепен для неё. Вошёл до упора и остановился, смотря в отражение карих глаз, пристально, заворожённо. Убрал волосы за ушко и повёл пальцами вниз по шее, очертил линию плеча, спустился к ключице, провёл по ложбинке между грудей, нарисовал круг вокруг пупочка. Он проделал эту дорожку, ни на секунду не отпуская карего взгляда, восхищаясь. Он восхищался ею. Рука проникла между женских ног, пальцы нашли чувствительную точку, растирая которою, мужчина внезапно набрал бешеный темп. Реджина вскрикнула, цепляясь руками за раковину, как утопающий за соломинку. Острая боль смешалась с божественным наслаждением. Реджина, жадно хватая воздух, пропахший цветочным освежителем, откинула голову назад, и пышные подкрученные пряди рассыпались по спине. Робин, тяжело дыша, грубо входил в неё, сжимая талию, и женщина задвигала бёдрами, пытаясь поймать его такт. Они быстро нашли нужный ритм, и между рваными вдохами-выдохами её громкие стоны заполняли помещение. Приятное пульсирующее ощущение стремительно нарастало, и было невыносимо хорошо. Он принадлежал ей, а она — ему. И эта мысль лишь сильнее возбуждала обоих, приближая к финалу. Она сжалась вокруг него в сладкой судороге, выкрикивая его имя, а он схватил её бедра, прикрыл глаза, сжав челюсти, и тоже кончил. — Боже, весь день об этом мечтала, — тяжело дыша, врезалась затылком в его плечо. — О сексе? — О тебе, дурак, — цокнула Реджина.