Голгофа

и до старости вашей Я Тот же буду, и до седины вашей Я же буду носить вас; Я создал и буду носить, поддерживать и охранять вас. Кому уподобите Меня, и с кем сравните, и с кем сличите, чтобы мы были сходны? Высыпают золото из кошелька и весят серебро на весах, и нанимают серебряника, чтобы он сделал из него бога; кланяются ему и повергаются перед ним; поднимают его на плечи, несут его и ставят его на свое место; он стоит, с места своего не двигается; кричат к нему, — он не отвечает, не спасает от беды. Вспомните это и покажите себя мужами; примите это, отступники, к сердцу; вспомните прежде бывшее, от начала века, ибо Я Бог, и нет иного Бога, и нет подобного Мне. Я возвещаю от начала, что будет в конце, и от древних времен то, что еще не сделалось, говорю: Мой совет состоится, и все, что Мне угодно, Я сделаю. Я воззвал орла от востока, из дальней страны, исполнителя определения Моего. Я сказал, и приведу это в исполнение; предначертал, и сделаю.

Еле заметная дрожь в пальцах привлекает его внимание, и Савитар замирает, наблюдая, как неторопливо на полпути останавливается ладонь, сжимающая в кулак. Тоун очнулся: морщится от травмы, издаёт глухой стон, лелея больную руку за предплечье. Савитар выходит в свет. — Можешь противиться моему замыслу сколько угодно, однако ты бессилен в любом случае. Без возможности использовать Спидфорс всё будет заживать как у обычного человека. Я считаю, тебе стоит немного помучиться с вывихнутым плечом, ты это заслужил. Тоун усмехается и вздрагивает. — По-прежнему считаешь себя Богом, Барри? Даже после того, как не смог убить человека, что отправил твоего отца в тюрьму? — Возможно, в чём-то ты прав, Тоун. Пока что я не он. Но и не Барри Аллен. — Как угодно божеству, — смеётся Тоун. — Но Барри Аллен становится тобой, верно? Савитар неохотно кивает, ожидая услышать извращённую логику Тоуна, что тешил себя иллюзиями о том, что он всё ещё является Флэшем. — В любом случае… — Тоун замолкает, обдумывая мысль, а затем мягко улыбается. — Сейчас ты, будь ты даже увязшим в комплексе бога Барри Алленом, должно быть, собой гордишься. — Отчего же? Тоун разжигает в нём любопытство. Одну из тех эмоций, которых у него давно уже не было. — Я бы гордился. И будь на твоём месте, и будучи на своём. Что ты наконец превосходишь меня по силе и что подошёл так близко к тому, что задумывал. — Думаешь, я не вижу, что ты делаешь, Тоун? — Разве я пытаюсь выбраться? Ты сам меня опустишь, таков твой путь. — Значит, ты признаёшь меня. — О нет, я признаю в тебе Барри Аллена.