Зарисовки

      Совсем недавно лето кончилось. Ещё достаточно тепло, но все же и туристов уже маловато, все люди спешат по своим делам, а на пляжах вообще редко кого увидишь.       На одном из шезлонгов расположился темноволосый мужчина. Федор Достоевский. Сегодня ночью должно произойти что-то важное для них. То, что никто, кроме Крыс мертвого дома не знает. По крайней мере они так думают. А перед таким делом, раз они находятся именно здесь, все решили сходить к морю.       Вода конечно же была холодная, но ещё терпимо, солнце почти не грело и часто заходило за облака. Прохладный пронизывающий ветер иногда прилетал со стороны моря и заставлял немного поежиться. Достоевский практически засыпал, наконец немного согревшись. Режим сна этого мужчины давно был сбит.       Около него мельтишили ещё две фигуры. Сигма рассматривал пляж и все вокруг, но отходить далеко боялся, а Гончаров постоянно спрашивал, нужно ли что-нибудь Господину, на что Федор уже совсем не реагировал.       Из дремоты его вывел весёлый голос. По пляжу буквально летел Николай с радостными криками. Первым делом он конечно же кричал: – Дост-кун, я вернулся!       Покосившись на пепельноволосого, Достоевский снова прикрыл глаза. В то время как Николай с разбега залетел в морскую воду. Не ожидаля такого холода, он сразу отскочил, но вскоре снова залез обратно по колено прямо в одежде. Брызги так и летели по сторонам, да и шуму от него одного было достаточно.       Вдруг на несколько минут установилась тишина. Гоголь что-то выискивал в воде, пристально вглядывался в почти прозрачную гладь, иногда перебираясь на другое место.       Приоткрыв один глаз от неожиданного затишья, Федор слегка вздрогнул,представив, какая вода холодная. Да и вообще, что может разглядывать Николай кроме камней?       Наплескавшись, Гоголь радостно вылез из воды, подняв со дна небольшой подарок. Ну как небольшой, булыжник. И с таким же энтузиазмом кинулся на берег.       Подскочив к лежащему Достоевскому, он навис над ним с этим же камушком. С него, да и с Николая капала прохладная вода, что заставила вздрогнуть Федора и широко открыть глаза от удивления. Но пепельноволосый не дал хоть немного опомниться ему, как на грудь Федора парень резко положил свой холодный булыжник.       С довольной улыбкой Николай заговорил: – Угадай, кто? А это я, а это мой друг, теперь это твой камень! – с волос капала вода, а те падали прямо на лицо бедного шокированого Федора.       Наконец у Достоевского нашлись слова, чтобы хоть что-то ответить Гоголю – Вынужден отказаться, убери это с меня, холодно! – как можно спокойнее говорил мужчина, спихивая с себя холодный предмет. Теперь одежда от этого была мокрая и ветер доставлял больший дискомфорт. – А зря, очень зря, – бормотал довольный Николай, уже схватив камень и прижав к себе, – посмотри, какой хорошенький, серенький. Чем-то даже на тебя похож, – продолжал он, поглаживая камень. – Если он так тебе нравится, держи у себя, – уже усевшись, проговорил темноволосый, прожигая Николая аметистовый взглядом, – каким-нибудь Шариком назови и играйся, – добавил тот, скрестив руки на груди и немного вздохнув. – А что? Пусть будет Шариком! – воскликнул Гоголь, посмотрев на булыжник на вытянутой руке.       Сигма просто наблюдал за этой картиной, особое понимая Николая. Настолько странно казалось все это, поэтому, даже не пытался влезть в эту непонятную сцену. Гончаров же, заметив на темноволосом мокрую рубаху, проговорил: – Господин, вам помочь, – рукой он показал на сырую одежду, на что Достоевский только отрицательно помотал головой.       Встав со своего места, Николай нетороплиза зашагал с пляжа долой, на что все сразу же обратили внимание. На выкрики нескольких голосов он лишь ответил, что лучше пойдет, искрылся за соседними зданиями, оставив ребят одних.