Еще не поздно, день уже прожит
Войди, прохожий, я тебе верю
Сдирая кожу, входит луна
В узкие двери…
Аукцыон — «Ещё не поздно»
Гермиона любила одуванчики. Желтые солнышки только-только распустившихся бутонов и шарики белого липучего пуха. Гермионе нравилось, что они такие вот, двуликие. Она их так называла. Весной, как только становилось тепло, она, пользуясь расположением мадам Пинс, уносила книги на небольшую полянку у самого края Запретного леса, откуда открывался вид на Черное озеро и величественные башни Хогвартса. Суковатый дуб, росший на ее опушке, раскидывал тень своих ветвей далеко вокруг. Там она любила бывать. Иногда они приходили туда втроем и такие дни Гарри запомнил лучше всех прочих. Солнце грело землю и Рон засыпал прямо на траве, прикрыв рукой глаза и ожидая появления новой россыпи веснушек, а Гермиона незаметно срывала травинку и щекотала ему нос. Рон отмахивался, чихал и просыпался. А после, долго и многословно жаловался Гарри, что его здоровый сон прервали, что если человек мало спит, у него котел на плечах не варит, «А ведь скоро экзамены, Гермиона, и кто теперь ведет себя безответственно?» Гермиона смеялась и дула на белый шарик, отчего по поляне разлетались мягкие зонтики семян. Подхваченные ветром, они улетали к небу. В то наступающее утро Хогвартс был тих. А у его подножия, укрытые белыми саваннами, лежали сто шестьдесят три человеческих тела. Гарри не видел, как она упала. К тому моменту, как вскочил, после оглушительно сильного удара в спину, ее тело уже лежало на земле. Он помнил, как окликнул по имени, но Рон уже спешил на помощь, а ему следовало устранить угрозу. Тот недобиток, напавший на них, теперь сам глухо упал на землю парализованной куклой. Он помнил, как закричал Рон. Хрипло, сквозь сбившееся дыхание и сжавшееся в ужасе горло. Наверное тогда он и понял, что уже все. Самое страшное случилось и поздно что-то менять. Иллюзия безопасности этого места сыграла с ними злую шутку. Как позже узнал Гарри, она спасала ему жизнь. Лучшая подруга, сестра, которую он так никогда и не назвал сестрой, послала ему в спину заклинание, отталкивая с линии внезапного огня. Вот только сама не успела уйти от последовавшей ей в грудь бомбарды. «Потенциально смертельно» гласили Чары за четвертый курс. Рон выл, страшно, по звериному, вжимаясь лбом в ее лицо. Солнце поднималось, и в его лучах подтеки красного на майских остатках белого пуха казались дикой картиной искусства. Рядом горело тело. Тот самый недобиток вспыхнул живым факелом и только утренняя роса на траве не позволила огню распространиться дальше. Скоро, боль сбила окаменение и в замерший на поляне ужас вплелись крики горящего заживо человека. Ни один из них не накладывал заклинания. Но ни один не снял.