— А когда тебя не было, ты где-нибудь был?
— Угу.
— Где?
— Там, — сказал Ежик и махнул лапой.
— Далеко?
Ежик съежился и закрыл глаза.
Сергей Козлов — «Все-все-все о Ежике»
Следующие недели прошли в осаде. Гарри так и не понял, жалел ли он о своем решении открыть этому конкретному вампиру дом. Так уж повелось, Гарри сначала нырял в омут с головой и только потом вспоминал, что не умеет плавать. С одной стороны, решать повисшую между ними недосказанность, очевидно, было лучше не посреди школьного коридора. С другой, он уже неделю просыпается с первыми лучами рассвета от упрямого взгляда, сверлящего затылок. Завернувшись в одеяло и на мгновение зарывшись носом в восхитительно прохладную ткань, он вынырнул, повернулся, готовясь в очередной раз встретить грудью последствия своих действий. — И тебе доброе утро, — поздоровался он с замершим на треногом стуле вампиром. — Если не возражаешь, я предложил бы тебе пересесть за стол. Каллен, хранивший в себе абсолютно невероятный коктейль этикета и вопиющей бестактности, молча последовал его совету, все так же не отрывая внимательного взгляда от его лица. Это уже стало почти привычным. Поднявшись с дивана и натянув валявшуюся неподалеку кофту — Гарри еще на второй день перестал стесняться и продолжил спать в затертых пижамных штанах — он протопал в ванную. Наскоро умывшись и собрав непослушные волосы резинкой на затылке, оттянул нижнее веко и покосился на заветную коробочку. Линзы, ждавшие его внимания, зазывно блеснули из чудо-жидкости. Первые пару дней они дико жгли глаза, но, как оказалось, и к этому ощущению можно привыкнуть. В последнее время Гарри ощущал себя подвешенным за щиколотки второкурсником. Сначала он злился. Нет, не так, он был в ярости. Еще курса с пятого у него была настоящая аллергия на легилименцию без согласия. Поэтому получить такую подлянку от и без того чересчур назойливой личности он был не готов абсолютно. Гарри злился, плевался ядом и сарказмом, но так и не вернул на дом защиту. Сам не знал почему, то ли из-за гриффиндорского упрямства, то ли еще по какой-то причине. Он не понимает, зачем Каллен влез в его тетрадь. Не понимает, зачем вампир каждый вечер, как по расписанию, с упорством, достойным лучшего применения, продолжает таскаться к нему домой, чтобы просто помолчать. И совсем не понимает, почему сам позволяет ему это. Гарри не понимает так многого, что это начинает утомлять. Закончив с установкой диоптрии, он принялся старательно замазывать шрам маггловским кремом, и вот уже из зеркала смотрел парень, у которого нет на лбу надписи «смотрите все, я — Гарри Поттер». Человек с очевидным недосыпом. Может быть, студент, а может сбежавший из дома подросток. Таких тысячи, сотни тысяч. Этот бежевый крем принесла ему Анжела после того, как выяснила, что волосы он свешивает на лицо не как дань моде. Теперь можно было спокойно собирать их в хвост. Только пришлось избавиться от привычки постоянно потирать лоб — это не добавляло гриму стойкости. Наскоро переодевшись, Гарри снова вышел на суд этих невозможно желтых дул. Надо было что-то с этим делать. *** Следующие недели прошли в осаде. Накрученные уши скрытницы Элис позволили стребовать договор — теперь за транспортировку семьи до школы и обратно отвечала она, а Эдвард занимался последствиями ее выбора. Он думал, что просто распутает очередную загадку, но сам того не заметив, стал ценить то молчаливое время, которое проводил в маленькой волшебной хижине. Мелочи. Тысячи мелочей, что открывались ему просто из-за продолжительного присутствия рядом. Он собирал их как ценные камни, еще сам не зная для чего. Эдвард знал, что Гарри любит обжигающий чай вместо кофе, а травы часто собирает и сушит сам. Знал, что при любой возможности тот ходит по дому босиком, сверкая острыми птичьими щиколотками. Что Гарри не любит спать, потому что тогда ему снятся кошмары. Что забавно щурится сквозь огромные очки, пытаясь разглядеть что-то в книге, которые читает по вечерам до тех пор, пока глаза не закрываются сами. Что встрепывает волосы, когда чувствует себя неловко. Что любит настежь окна, старые вещи, утренний туман и сильный дождь, шумный шелест в вековых кронах, пыльные книги, сухое печенье и запах луговых трав, которые ставил в вазы как букеты. Этот домашний Гарри одновременно походил и разительно отличался от того Поттера, что Эдвард каждый день видел в школе. И вот однажды... *** — Каллен, — зовет Гарри вечером и Эдвард мгновенно поднимает на него глаза. Это первый раз, когда Гарри обращается к нему по имени, или хотя бы по фамилии. А сам Гарри не уверен, правильно ли поступает, но знает, что ходить придется именно ему, даже если без правил и вслепую. — Зачем? «Зачем ты приходишь сюда?» «Зачем ты ведешь себя, будто тебе не все равно?» «Зачем ведешь себя так, если мы друг другу никто?» Эдвард замолкает, обдумывая ответ. — Мне любопытно, — осторожно говорит он и, видя, как что-то изменилось во взгляде напротив, быстро продолжает. — Поначалу. Сейчас… Гарри молча ждет, не отводя прокалывающего, умного взгляда от его лица. Кажется, весь фокус его внимания впервые сосредоточен на Эдварде. Все, что тот сейчас видит, внимательно подмечает — мельчайшие изменения в позе, выражении глаз, немного сведенных, нахмуренных в раздумье бровей. И Эдвард продолжает. — Сейчас мне кажется, что тебе это нужно. Кто-то рядом, я имею в виду. — Ясно, — говорит Гарри. И спрашивает как-то тоскливо: — А тебе? Тебе-то это зачем? — Мне? — Эдвард не совсем уверен, как на это ответить, поэтому говорит правду. — Тоже. Думаю, мне нужно именно это. Слова выходят неуклюжими и мокрыми. Эдвард сам это чувствует, но лучше сказать не получается. А Гарри молчит. Долго, на самом деле очень долго, Эдвард начинает нервничать, но когда все-таки слышит ответ, то давится ненужным воздухом. — Ты разочаруешься, — говорит Гарри. — Что? — Во мне. Ты разочаруешься. — На его лице спокойная убежденность. Он словно бы говорит что-то простое и общеизвестное, наподобие «вода мокрая» или «люди не любят умирать молодыми». Эдвард не знает, что на такое можно ответить, но точно с ним не согласен. Разочаруется? С чего бы? До настоящего момента каждая мелочь, которую удавалось выяснить, только доказывала правильность изначального решения обратить более пристальное внимание на, тогда еще просто, «Поттера». — Не думаю, — наконец говорит он, все еще взвешивая каждое слово, чтобы ненароком не спугнуть желание Гарри, наконец, поговорить. — Позволишь мне решить самому? — Что-то вроде «не думай за меня»? — либо Эдварду кажется, либо во взгляде напротив мелькает интерес. В мыслях парня все замирает и скручивается, хотя лицо остается почти спокойным. — Или «попытка не пытка»? Эдвард пожимает плечами. — Что-то вроде того. Эдвард почти чувствует еще одно повисшее в воздухе «Это для кого как», хотя и не до конца понимает, почему. Удивительный талант, конечно, так красноречиво молчать, чтобы у собеседника и шанса не оставалось понять тебя неправильно. Гарри долго смотрит ему в глаза и у Эдварда внутри все замирает. Такое чувство, словно сейчас решается что-то важное, что-то, что он сам еще пока не в силах оценить до конца. Неожиданно лицо Гарри преображается. Взгляд неуловимо теплеет, уголок рта ползет вверх и ухо забавно топорщится из-под заломленных угловатых кудряшек. — Ладно, — просто говорит Гарри и Эдвард понимает, что что-то важное наконец решилось хорошо.