Чуть повыше облаков наливных
Только небо без краев и границ.
Там ты встретишь всех ушедших родных,
А еще людей с повадками птиц.
Андрей Макаревич — «Я возьму тебя с собой в небеса»
Когда-то очень давно, еще в детстве, Эдвард мечтал если и не стать волшебником, то хотя бы волшебника встретить. Что бы он творил чудеса, что бы был добрым и теплым. Что бы этот волшебник его любил. Сейчас, более века спустя, у него была любящая семья, дом и чувство безопасности. Но до сих пор Эдвард не мог найти по-настоящему близкого человека: чужое сознание для него было открытой книгой, в то время как сам он был вынужден оставаться загадкой. Для него же загадок не было. Поэтому он редко обращал внимание на людей. Конечно, все они были по-своему особенными, но лицемерие, непростительная жестокость и глупая наивность злили, а еще чаще просто разочаровывали. И вот он все-таки встретил своего волшебника. Судя по всему, исключительно благодаря своей чудовищной настойчивости, но тем не менее. Самого настоящего, из плоти и, как выяснилось, совершенно невкусной крови. Правда, без волшебной палочки и с поломанной магией, но доброго и теплого, прямо как мечталось когда-то в детстве. А еще он почему-то привязался к Эдварду. Это было очевидно даже без обычного чтения мыслей. В его присутствии Гарри расслаблялся, а однажды даже уснул. Сам парень по пробуждении, конечно, был в ужасе от такого расклада дел, но тем не менее уже ничего не мог изменить. А потому поступил как всегда: махнул рукой на то, что от него не зависело. Именно из-за этого совершенно детского желания чуда Эдвард, прикрывшись предлогом о дне рождении, попросил Гарри показать ему магию. Настоящую магию ради магии, а не прикладное ее применение. И тот согласился. *** Гарри привел его на совсем недавно еще сгоревшую поляну, жестом попросив остановиться на границе между двух высоких вязов. Месте, откуда прекрасно просматривался открывшийся вид. Цветы были повсюду. Его взору открылся ярчайший, изумительной красоты ковер, покрывающий все вокруг. Окруженный деревьями, чьи ветви спускались до самой земли, он поражал многообразием цветов. Казалось, даже сам воздух здесь теперь был другим: не жарким и обжигающим, а теплым и свежим, как ручей. После объяснения Гарри стало понятно, что его предыдущая авария дала неожиданный результат — поляну окружил прочный неощутимый купол, свойства которого пока что не были ясны до конца. Гарри прошел до центра своеобразного круга и встал лицом к Эдварду. Сложил ладони и прижал к груди. Словно в молитве, или нет, будто бы держал в руках светлячка. Сначала ничего не происходило, они стояли посреди поляны, в кронах деревьев на ее границе шуршал ветер. Гарри медленно вытянул руки перед собой и раскрыл ладони. В самой их середке слабо трепыхалась крошечная искорка. Дрожа, она становилась ярче, менялась. И вдруг, жидкий огонь заполнил ладони, взметая вверх капли, только для того чтобы поглотить их вновь. Разрастаясь, проникал сквозь пальцы и тек по предплечьям, пожирая закатанные рукава рубашки, срываясь горящими каплями на землю и прожигая траву. Отсветы пламени упали на лицо, запутались в раскаленных углях волос, загадочно мерцая на бледной коже. А Гарри закрыл глаза, закинул голову к небу, развел руки в стороны. Он вытянулся, заострился, истончился, словно потеряв связь с этим миром. И огонь взмыл ввысь. Чудесные птицы, срываясь с рук, кричали звуками пламени и треском костров. Взлетали, пожирая кроны на своем пути, и встречались уже там, в вышине, становясь чем-то большим. В центре хаоса, на земле, среди вьющихся огненных животных, запрокинув лицо к небу, кружился Гарри. Он танцевал, подцепляя пламя кончиками пальцем, чтобы мгновение спустя выпустить его на волю. Но вот он замедлился. И в открытых сейчас глазах Эдвард увидел что-то такое, смертельно красивое, плещущееся на самой глубине растекшегося по радужке зрачка. Гарри посмотрел ему в глаза и распахнул руки так, словно это были и не руки вовсе, а огромные горящие крылья. В ту же секунду все птицы и звери устремились к волшебнику, переплавляясь в водяной огонь, кружа над магом ревущей упорядоченной спиралью, соединяясь, растягиваясь, закручиваясь… И вдруг Эдвард понял, что над горящей, снова покрытой пеплом и съеденной пламенем поляной кружит огромный огненный дракон. В только начавших сгущаться сумерках он летел, как летит сон. Дракон мотнул рогатой головой, ударил по воздуху крыльями, и раскаленные капли сорвались с них, невесомо опадая на сожженную землю. Он достиг высшей точки, замкнувшей его победоносное пике, и вытянулся в небе, красуясь статью и гибкостью своего огненного тела. А спустя миг рассыпался на огненные капли, постепенно оседающие на протянутые к небу руки. И вот, когда последняя капля затухла на его ладонях, а последняя горстка пепла остыла под босыми — когда только успел — ногами, волшебник, Гарри, замер. И Эдвард только сейчас заметил, что стоит на единственном клочке земли, все еще нетронутом огнем. Он смотрел в глаза напротив, в эти невозможные колдовские глаза, в которых радужка — тонкое зеленое кольцо, и в эту самую долгую в его жизни и посмертии секунду понял, что окончательно и бесповоротно пропал. Просто сгорел в том пожаре, бушевавшем над поляной еще мгновения назад, до пепла. До обугленного каменного крошева. И Гарри улыбнулся.