57

      Вероятность того, что Пятый вернется в год апокалипсиса ничтожно мал, но он использует этот шанс, ставит на кон собственную жизнь и выигрывает маленькую партию. Впереди у него восемь дней, чтобы найти причину конца света и избавиться от преграды, воссоединиться с семьей, хоть идея и кажется сомнительной, и зажить уже спокойно без ежедневных убийств, без страха, без постоянной тревоги, ставшей его извечной спутницей ровно как и смерть, так и ждущей, когда сможет, наконец, дотянуть до него свои костлявые пальцы.       Пятому везет. Он даже оказывается одного возраста со своими родственничками, что не может не радовать. Хоть радость в его случае весьма сомнительная штука. Пока он ведет машину, в надежде испить уже горького кофе, в голове исчисляются новые вероятности его последующих действий. Шансы пятьдесят на пятьдесят, что его не станут искать ручные собачки Куратора, шансы, что они уже отправились по его душу все же перевешивают чашу весов.       Да и хрен с ними.       Пятому не составляет труда вовремя скрыться, оставив за собой нескончаемый кровавый след, что хоть как ни заливай белизной, не отмоешь вовек. Он отделывается раненной рукой и испачканной рубашкой, пустяк. Пять подбрасывает монетку, решая, куда ему отправиться дальше. В свой сумасшедший дом к вечно спорящим братьям или проведать Ваню — единственного адекватного человека в этой семье. Он ловит монетку и убирает в карман, так и не посмотрев на нее. Желание увидеть сестру берет верх.       Пятый телепортируется к ее дому, без проблем попадает в маленькую квартирку и с сожалением обнаруживает, что его милая младшая сестричка еще не вернулась. Тогда он критично осматривает ее жилище и находит бутылку виски, откупоривает и жадно пьет прямо из бутылки. По телу разливается приятное тепло, и непрошенные мысли, оседающие свинцовой тучи в мозгах, уходят в небытие.       Ваня возвращается домой, когда бутылка наполовину пуста, а потерянный братец восседает в кресле в гордом одиночестве и… в расстегнутой рубашке.       — Тебе нужно поставить решетки на окна, — его голос звучит, удивительно, трезво и строго.       — Я живу на втором этаже, — отвечает Седьмая, вешая куртку на крючок.       — Маньяков это мало остановит.       — Судишь по себе? — Она выгибает бровь, присаживаясь рядом на диван.       Пятый лишь довольно улыбается. Ваня пытается дерзить, скрывая свое волнение от встречи с ним, однако, выходит отвратительно, и она это знает, поэтому забирает у него бутылку и делает хороший глоток.       Вероятность того, что Ваня все еще его любит ничтожна, просто катастрофически мала. Вероятность того, что он все еще влюблен в Ваню, уже не вероятность, а константа, необъяснимый факт.       — У тебя кровь.       — Ерунда, — отмахивается Пятый и закатывает глаза, когда Седьмая идет за аптечкой. И не признается ведь, что ему приятна ее забота.       — Где ты был? — Тихо спрашивает она, перевязывая рану.       — В будущем, — туманно отвечает он, выстраивая в голове новую цепочку действий.       — Так значит, у тебя получилось?       — К сожалению, или к радости, зависит от того, под каким углом посмотреть.       Ваня понимающе улыбается, хоть совсем не понимает, что он имеет ввиду. Да это и не важно сейчас. Пятый целует ее в губы резко и неожиданно, хватается за худые девичьи плечи, притягивая ближе к себе. Он не спешит, вспоминает, как они целовались тайком в кладовке, наивно полагая, что отец не узнает.       Вероятность, что Ваня его оттолкнет велика, тринадцать лет прошло, она имеет полное право зарядить ему хлесткую пощечину и выставить вон. Его догадки работают строго наоборот. Ваня отвечает на поцелуй немного робко, стеснительно; обнимает за шею, задевая кожу короткими ногтями. Ее невинные прикосновения, такие Ванины, взрываются внизу живота, и она это чувствует, жмется сильнее, не успевая понять, как уже сидит у Пятого на коленях.       Эмоции, чувства, ощущения зашкаливают. Пятый торопливо расстегивает мелкие пуговицы на рубашке, почти рывков стягивает ее с Вани и припадает губами к острым ключицам, сжимает тонкую талию так, что у Седьмой срывается дыхание. Она неосознанно елозит на его коленях, выгибается, когда влажный язык касается груди сквозь тонкую ткань лифчика.       Это похоже на вспышку, на заряд адреналина. Стоны Вани эхом стоят в ушах Пятого. Она даже не представляет, как долго он ждал этого момента, ждал их воссоединения. Пять валит ее на узкий диван, покрывает поцелуями живот, расстегивая ремень на ее раздражающих джинсах. Поднимает взгляд на красную девушку, пытающуюся прикрыть наготу руками, и улыбается уголком губ. Приближается к ее уху и тихо шепчет:       — Не прячься.       От него веет риском, опасностью и алкоголем. Ваня пьянеет от его пронзительного, жаждущего взгляда, и кусает губу от электрического разряда по телу. Пятый целует внутреннюю сторону бедра, поднимаясь все выше и выше. Девушка сжимает его плечи, краснея еще сильнее и не сдерживая протяжного стона, хочет сжать трясущиеся бедра, но Пятый крепко держит их разведенными, дразнится, не давая дойти до пика. Снова целует живот, небольшую грудь и шею. Наслаждается полностью затуманенным взглядом Вани и входит в нее быстро, сразу набирая темп.       Он утыкается носом куда-то в ухо, стискивает зубы от наслаждения, ведь его тело буквально горит, ускоряется все быстрее и быстрее, жадно целует нежную кожу везде, куда только может дотянуться, сминает грудь, чувствует, как внутри Вани становится тесно, слишком тесно. Ее дыхание на миг останавливается, а сама она дергается, получая долгожданную разрядку.       Пятый еле успевает выйти из нее и блаженно прикрыть глаза с глубоким стоном.       Вероятность, что он еще раз потеряет Ваню равно нулю.