*
В здании старого склада, куда Маркус пристроил их импровизированную команду, душно и тепло, пахнет пылью. Она искрами танцует в воздухе, подсвеченная солнечными лучами, стоит только кому-то пройти мимо или поднять что-то со стола. В этом районе города тихо, даже сквозь настежь открытые окна не долетает никаких посторонних звуков, кроме шороха изредка проезжающих машин. — Как вы познакомились? — спрашивает Саймон, мешая сомнацин в колбах. — Чувствую, это интересная история. Ричард хмурится. У него все пальцы в клею. Перед ним на столе уже третий макет, и ему пока не нравится ни один. — Клэйтон Пасифик наняли нас для промышленного шпионажа, — краем глаза он замечает колючую улыбку Гэвина и тут же огрызается: — Ну что? Тот лениво фыркает, раскачиваясь на стуле. — Ты не считаешь Сингапур? — Трудно назвать это первым знакомством. Ты выстрелил мне в шею дротиком с транквилизатором... — Ну, мне всегда нравилась твоя шея. — ...и потом обокрал меня. — Ничего личного, дорогой, просто работа! Мне заплатили за ту флэшку столько, что можешь быть спокоен, все твои неудобства были не напрасны. Я только потом как следует разглядел тебя и понял всю тяжесть своей ошибки. — Интересно, — с мстительным удовольствием интересуется Ричард, — это было до сломанных рёбер или после? — он поворачивается к Саймону, поясняя: — Мой брат потом отметелил его так, что почти половина этого хвалёного гонорара ушла на оплату больничных счетов. — Поделом, — без намёка на сочувствие кивает Саймон. Гэвин сползает вниз по стулу, старательно изображая страдание. — Никакой жалости в этом доме… Но кроме шуток, Коннор выследил меня буквально за полчаса! Я даже не думал, что такое возможно. Лежал потом в палате интенсивной терапии и думал, что всё-таки выбрал себе не тех друзей. — Скажи спасибо, что остался жив. Коннор лучший. — Я тоже весьма неплох, признай это. Это провокация и издёвка. Вызов, брошенный Ричарду в лицо, словно перчатка. Как будто Гэвину нужны подтверждения собственной значимости, как будто ему недостаточно всего, что и так происходит (продолжает происходить) между ними. Столько рубежей уже сдались его наглости и упорству, но ему всё мало. Ричард поджимает губы. — Ты отвратительно заметаешь следы: оставил всюду свои отпечатки, засветил лицо перед камерой, потом расплатился кредиткой. Даже ребёнок смог бы тебя найти. — Но ведь я всё-таки сумел незамеченным подобраться к тебе, — вкрадчиво спрашивает Гэвин. — Разве нет? Ощущение, будто кто-то загоняет иглы под кожу, а потом невидимой рукой тянется к запутанным клубкам мыслей в голове — и те послушно развёртываются, раскрываются. Защитные механизмы обговаривают условия сдачи. Ричарда постоянно мучает чувство, будто он ходит со сквозной дырой в груди, всеми своими тайнами наружу. Хочется прикрыть её руками. Хочется забрать назад каждое слово, которое он сказал Гэвину за эти годы. — Дважды такой трюк у тебя не пройдёт. — Даже и не мечтаю об этом, дорогой. Хотя не буду скрывать, тащить тебя на руках до мотеля было приятно. Надеюсь, вот эту часть у нас всё-таки получится повторить как-нибудь. — Гэвин, — проникновенно интересуется Ричард, как бы невзначай поигрывая канцелярским ножом, — что ты предпочитаешь — захлебнуться кровью или выпасть из окна? — Честно? Сначала вытащить тебя на ужин. Первый пункт в списке моих хотелок. — Жаль расстраивать, но ты — в самом низу моего списка. — Ничего, мне нравится быть снизу. Саймон смеётся, прикрыв рот ладонью. В его взгляде слишком много молчаливого понимания, и это бесит. Ричард сжимает нож так, что белеют костяшки, и ему как никогда хочется пустить его в дело, всадить тонкое лезвие Гэвину в шею — ровно в то место, где когда-то засел его дротик с транквилизатором. Это было почти пять лет назад. С тех пор утекло много воды. Тогда они действительно не знали друг друга, между ними не существовало ничего личного, и Ричард был для Гэвина просто ещё одним случайным лицом в толпе. Это странным образом никак не клеилось с тем фактом, что, заполучив ту проклятую флэшку, Гэвин не бросил Ричарда на улице, а зачем-то оттащил в ближайший мотель, назвал на стойке регистрации его настоящее имя и расплатился своей кредиткой — будто бы специально оставляя как можно больше следов и упрощая Коннору задачу. Говорят, первое впечатление определяет то, как развиваются отношения в дальнейшем. Первое впечатление о Гэвине навсегда отзывается в Ричарде резким уколом в шею и темнотой. Второе — нестерпимой жарой Момбасы и запахом сигаретного дыма у лица. Третье — перестрелками, погонями и солёным воздухом Окленда. Одно из последних — огнестрельным ранением в грудь. За годы в дримшеринге Ричард объездил весь свет, работал на многих влиятельных людей, видел десятки чужих секретов — постыдных, шокирующих, отвратительных, — но почему-то не запомнил почти ничего из этого. Он запомнил, как Гэвин предпочитает пить кофе. Запомнил его жесты и любимую кожаную куртку. Улыбку, которая вспарывает душу не хуже консервного ножа. — Вы оба надоели мне, — зло выпаливает Ричард, чиркая ножками стула по полу. — Катитесь к чёрту. Я пошёл работать. Саймон выглядит расстроенным. — Эй, погоди, мы… Хлопает дверь. На улице тепло и солнечно, ветер перебирает электропровода, словно струны. Ричард идёт и идёт вперёд, не разбирая дороги, пока не замечает на углу улицы книжный магазин. Он заходит, покупает себе карандаш и самый толстый альбом. Продавщица с непроизносимым именем на бейдже улыбается, протягивая сдачу. Почти во всех странах мира товары на кассах расставлены по одному и тому же принципу, сувениры всюду похожи — бесконечное дежа вю. Вернувшись в гостиницу, Ричард садится на кровать, открывает альбом и начинает рисовать лабиринты. Он надеется отвлечься. Через сорок минут у него заканчиваются чистые листы.*
Это сон. Только во сне дышится так легко и сладко, а реальность становится податливой, будто размякший от жара пластилин. — Обрати внимание на банк в конце улицы. — Да отъебись уже, запомнил я твой макет! — Хватит огрызаться. И хватит просто глазеть по сторонам, мы не на экскурсии. Запоминай всё до мельчайших деталей, если я замечу потом хоть одну ошибку… — Что, накажешь меня? Ричард холодно усмехается. — Уж явно не так, как ты себе представляешь. — О, Ричи, а откуда ты знаешь, как я… — Заткнись и запоминай. Они идут по главной улице. Проекции спешат мимо, город нежится под небом с белыми мазками облаков. Гэвин жадно скользит взглядом по огромным небоскрёбам, спицами уходящими ввысь, по чётким линиям зданий вокруг. Всюду много стекла и металла. Многотонные конструкции выглядят невесомыми. Всё сливается в единый архитектурный ансамбль так, что лучи солнца теряются в лабиринте окон и зеркальных вставок, бесконечно отражая друг друга. Этот нестерпимый блеск слепит. — Обожаю то, как ты строишь, — с придыханием говорит Гэвин, козырьком приставляя руку к глазам. — С другими так никогда не бывает. Ричард молчит. Ему дурно. Делать архитектору снов подобные комплименты — это нарушение границ, это вторжение в личное пространство. Как будто кто-то нашёл все его эрогенные зоны разом и прошёлся наждачкой по ним. Как будто кто-то откопал все его детские травмы и укутал их безусловным принятием. Только Гэвин может так — буквально иметь собеседника случайными фразами, даже не прикладывая усилий. Да будь он проклят. Ричард думает о том, что ему хотелось бы незаметно нырнуть в один из переулков и оставить Гэвина здесь одного, на растерзание проекциям. Не пройдёт много времени, прежде чем бессознательное отыщет лишнего участника сна и постарается защитить себя от чужака. Это будет больно, кроваво, но, возможно, научит Гэвина впредь держать рот на замке. Ричард думает о том, что ему хотелось бы совсем другого. Чтобы в этом городе, наоборот, не осталось никого, кроме них двоих. Чтобы Гэвин говорил-говорил-говорил, выложил ему всё, а потом раскрылся нараспашку, стонал и вскрикивал, не пытался сдерживать себя, подставляясь под прикосновения. Хотелось бы оставить тёмные кляксы засосов на этой шее, почувствовать эти руки у себя под одеждой. Ричард думает об этом наяву и во снах. Ричард думает об этом постоянно. — Так, а где здесь путь к гаражу с тачками? — Через квартал, надо будет свернуть в проулок у продуктовой лавки. Гэвин слегка хмурится, обдумывая что-то, просчитывая варианты. — Ладно, чёрт, главное не запутаться потом. Вечно мы носимся по снам, прям как крысы в лабиринте у этого, как его… Скиннера. — У Толмена. — Да не ебу вообще. Пошли нахуй все эти бихевиористы! Павлов был живодёром, Уотсон — просто мудилой. Торндайк — это вообще такая наивная и древняя херота, что даже не будем заикаться об этом. Бандура вроде ещё ничего, хотя и с ним тоже не без вопросов. Ричард с интересом смотрит на Гэвина. — Ты что, читал..? — Ради работы я делал вещи и похуже, — хмыкает тот, прямо из воздуха доставая уже зажжённую сигарету и затягиваясь. — Ну и вообще, в нашем деле полезно быть в курсе. Типа, озверевшие проекции вскрывают тебе череп камнем, а ты такой: «О, а вот и необузданные страсти Ид! Спасибо, дедушка Фрейд, ты меня к этому подготовил». — Я не знал. В файле, который Коннор собирал на тебя, не было ничего про образование. — Ты многого не знаешь обо мне. — Я знаю всё самое важное. Гэвин смеётся, и этот звук резонирует с голодной пустотой у Ричарда внутри. — Чёрт возьми, детка, ну вот поэтому ты никогда и не станешь хорошим имитатором. «Важное» — это субъективная хрень, понимаешь? Ты сам оцениваешь, что стоит внимания, а что нет, и потому пропускаешь половину, — он вздыхает, выпуская дым сквозь губы. — Чтобы узнать человека, надо верить в то, во что он сам верит. «И во что верю я?» — хочется спросить Ричарду. Уже в который раз у него возникает тревожащее, колкое подозрение, что в каких-то аспектах Гэвин понимает его лучше, чем он сам. Может, это иллюзия. Может, ему просто хочется думать так — это многое объясняло бы, если бы оказалось правдой. — Звучит слишком уж размыто. Лучше я останусь архитектором. — Ну и слава богу. Эта работа тебе идеально подходит. Серьёзно, блять, у тебя даже асфальт ощущается как настоящий! — Гэвин восторженно возит носком кроссовка по дорожке. — Если бы я не знал наверняка, что мы во сне, то ни за что не догадался бы. Ричард улыбается, отвернувшись. Что-то происходит в нём. Огромный механизм психики со скрипом запустился, обещая изменения. Это не сразу добирается до осознания, но в определённый момент уже не поддаётся отрицанию: Гэвин здесь, у Ричарда в голове, и это не вызывает у него отторжения. Он ненавидит пускать других людей к себе, в свои сны, и большую часть времени просто терпит чужое присутствие, сжав зубы. Ему всегда трудно быть сновидцем, и потому он предпочитает работать на подхвате. Обычно его проекции начинают волноваться уже на исходе первого часа, но на этот раз всё спокойно даже спустя полдня. Гэвин ослабил его защиты. Срезал замки, взломал пароли, усыпил бдительность, и это очень плохие новости. С Ричардом ещё никогда не происходило подобного. Он не знает, что делать. Ему хочется с мясом вырвать из себя эту жажду, выбросить этот окровавленный кусок прочь, чтобы вернуть всё как было. Он боится, что уже опоздал с этим как минимум на пару лет. Гэвин смотрит на часы у себя на запястье. — Чёрт, мы тут уже хрен знает сколько проторчали. — Сомнацина было многовато, наверное. Надо будет сказать Саймону, чтобы подправил дозировку. — Да, не хотелось бы загреметь в Лимб из-за его проёбов. Ну ладно, тогда что, просыпаемся? — Пожалуй. Выброс? Гэвин качает головой, подаваясь ближе. — Не, это ж надо на крышу тащиться, долго больно, — слегка безумная, полная адреналина улыбка. — Просто разбуди нас, дорогуша. Незачем усложнять. Ричард достает из кобуры пистолет и стреляет сначала Гэвину в голову, а затем себе.*
На извлечении всё летит к чертям с самого начала. Они даже не добираются до второго уровня сна. Их будто бы заранее ждали здесь, и от этой мысли холодеет внутри. Возможно, кто-то сдал их, возможно, прямо сейчас в реальном мире к ним подбираются наёмники с автоматами. Ричард не знает, кто именно учил их клиента защищать своё подсознание, но ему отчаянно хочется напроситься к этому человеку в стажёры. Все проекции вооружены до зубов, и против них не срабатывает ни один трюк, ни одна уловка. Даже лабиринт и ловушки не спасают — город насквозь прошивает военная техника, сминая все преграды на своём пути. Здания взрываются и рушатся, горят склады, плитка на мостовой летит во все стороны, когда кто-то бросает гранаты. Подорванные машины валяются брюхом кверху, перегораживая улицы. Всюду огонь, бетонная крошка, и над творящимся адом надрывно воют сирены. Ричард покрепче перехватывает пистолет и бежит. Они вчетвером договорились собраться у многоуровневой парковки, разделиться по машинам и отыскать клиента, но их место встречи взлетело на воздух вместе с половиной квартала в придачу. Не работает рация. Из-за густой дымовой завесы почти ничего не видно. Ричард даже не хочет думать о том, каково Гэвину сейчас; удерживать структуру сна, когда чужое бессознательное с яростью рвёт её на клочки — то ещё испытание, требующее спокойствия и концентрации. О них не может быть и речи здесь, посреди поля боя. Весь план развалился прямо в руках, даже не начав осуществляться. На соседней улице слышится стрельба. Ричард спешит туда, укрываясь в дыму. Коннор прячется за грузовиком, тяжело привалившись к металлическим дверям и прикрыв глаза. Куртка и рубашка с левой стороны залиты кровью. На асфальте поблёскивают гильзы и осколки стекла. Коннор тяжело дышит, но хватка на пистолете — крепкая; спокойная сосредоточенность выдаёт в нём человека, который уже настолько привык терпеть боль и умирать во снах, что его трудно хоть чем-то удивить. Ричард прячется в тени одного из ангаров. Из своего укрытия он всматривается в окна ближайшего дома и замечает движение на втором этаже. Он дожидается, когда снайпер займёт позицию для очередного выстрела, а потом стреляет сам. Ему тут же отвечают другие проекции, и на пару минут всё вокруг превращается в оглушительный огнестрельный полилог. Во сне не пахнет кровью, не пахнет взбитой бетонной пылью, и даже отдача у пистолета не такая сильная, как в реальности. Ничто не отвлекает Ричарда от целей у него на мушке. Они с Коннором вместе избавляются от нескольких противников, но проекций не становится меньше. Они стягиваются с соседних улиц, привлечённые стрельбой и чувством, что кто-то вмешивается в ход сна. На квартал вперед видны их чёрные каски и бронежилеты. — Веселитесь без меня? — звучит знакомый голос. Ричард вздрагивает. Гэвин улыбается так, будто кто-то на максимум выкрутил в нём жажду насилия. Слишком безумный блеск в глазах, слишком уж хищный восторг, учитывая творящуюся вокруг разруху. У Гэвина бетонная крошка в волосах и стёсанные костяшки. На щеке остались едва заметные капли чужой крови, которые в отсветах пожара кажутся почти чёрными. Ричард смотрит на него и ощущает плотно натянутые между ними струны взаимного притяжения. Гэвин очень опасный человек. Но только не для него. — Может, поможешь уже? — А как же! Не бойся быть посмелее, дорогой, — усмехается тот и вскидывает на плечо невесть откуда взявшийся гранатомёт, целясь в соседний дом. — Мы же всё-таки во сне, мать твою. Взрыв. Ещё один. И ещё. Грохот, от которого содрогается земля. Фонтан осколков взмывает в воздух, какие-то из них задевают провода, и всюду электрическим дождём летят искры. Пахнет палёным. — Вперёд! — во всё горло орёт Гэвин. Они с Ричардом, пригнувшись, добегают до грузовика, подхватывают Коннора под руки и ныряют в ближайший проулок. Улица жарко дышит им в спину догорающими остовами машин. После выстрелов и взрывов относительная тишина проулка кажется идеальной — будто оказался под сводами церкви. — Ты как? — Максимально хреново. Мне будто молотком по мозгам бьют. Наш клиент-то, очевидно, хочет найти нас и пришить, он тоже отчасти держит сон, иначе я бы тут совсем загнулся. — Нам надо свернуть налево… — У кафе, я знаю, — Гэвин тяжело дышит. — Я запомнил твой макет, говорил же. — Там будет закрытый двор, он практически за банком. — Да понял, не тупой. У тебя здесь вообще много укрытий, очень удобно. Сам хотел предложить вам рвануть туда. Ричард старается не удивляться. Он не может сдержать себя. Он всегда добавляет лазейки в свои макеты, всегда делает в лабиринтах тайные уголки, но редко объясняет сновидцам каждую деталь, потому что ему жалко тратить на это время. Часто он излишне перестраховывается и не хочет, чтобы кто-то лишний раз указывал ему на это. Часто он просто хочет посмотреть, насколько внимательны к мелочам другие люди. Гэвин внимателен. В их ситуации трудно воздать этому должное, но каждая деталь города воспроизведена почти идеально — расположение домов, ширина улиц, высота зданий. Ричард придумал сложный лабиринт, и Гэвин в точности воссоздал его в своей голове, не задав ни одного лишнего вопроса. Более того, он понял структуру и стоящий за ней замысел. Более того, он ориентируется в хитросплетениях ходов почти так же хорошо, как и сам Ричард. Они забегают в двор-колодец, тихо закрывают за собой ворота. Коннор морщится и шипит сквозь зубы, прижимая руку к простреленному плечу. — Маркуса не ждём, — говорит он. Гэвин хмурится. — В смысле? — Мы встретились с ним, а потом он… исчез. Думаю, Саймон отсоединил его от PASIV. — Нас ждали, и это засада, и прямо сейчас они в реальности пытаются выиграть нам время, — заканчивает мысль Ричард. Коннор кивает. — Вот только это бесполезно. Мы не выйдем отсюда незамеченными. — Надо попытаться. И быстро — я уже едва держу сон. Нам просто нужен какой-то отвлекающий манёвр, — поспешно возражает Гэвин. — Что-то помасштабнее гранатомёта. Повисает нервная пауза. Каждый думает, перебирает в голове варианты. Их не так много: они уже потеряли одного из команды, второй ранен, вокруг них улицы кишат вооружёнными проекциями. Они в ловушке, и ситуация безвыходная. Где-то за пределами двора снова раздаётся взрыв, истошно вопит сигнализация. Сгущаются тучи. Ричард поднимает взгляд к небу. Он именно поэтому семь лет назад влюбился в дримшеринг — несмотря на холодность и закрытость, страсть к творчеству внутри него всегда ищет возможность проявить себя. Ему нравится выходить за рамки и доказывать всем, что нет ничего невозможного. Ему нравятся парадоксы. Человеческая психика устроена вовсе не по принципам рациональности, и бессознательное — тем более. В нём логические цепочки с лязгом путаются, тянут на дно, в то время как ассоциации юрко нанизываются друг на друга, будто бусины. Часто это мешает, но только тем, кто боится рисковать. Ричард не боится. Может быть, зря. — Мы во сне, — медленно, с расстановкой говорит он. Коннор и Гэвин почти с опаской смотрят на него, но Ричарду совсем не до них. — Тут возможно всё, физические законы будут работать так, как вы сами того захотите. Держите у себя это в голове постоянно. И лучше бы вам схватиться за что-нибудь. Он поворачивается на восток, глубоко вдыхая, сосредотачиваясь. Он архитектор, и в сновидениях он всемогущ, преобразование реальности — его стихия. Поднимается ветер, и откуда-то сверху наползает тень. В уцелевших окнах начинают подрагивать стёкла. Под ногами едва ощутимой дрожью отзывается асфальт. На секунду становится оглушающе тихо. Затем по велению Ричарда мир складывается надвое, будто тетрадный лист, стеной воды обрушивая океан прямо на город.*
Когда тебя выбрасывает из сна раньше времени, это ощущается как второе рождение. Повсюду свет, ослепляющий и болезненный. У всего вокруг такие жесткие края и, куда ни посмотри, — острые углы. И звуки такие же, крики и лязг, любой шум как восклицание боли. Всё слишком реальное. Хочется снова поскорее забыться. Судорожный кашель выбивает слёзы из глаз. Тело, разумеется, помнит, как дышать, оно и не забывало, но психике нужно немного времени, чтобы отвыкнуть ото сна. Снова приучать себя дышать воздухом, а не водой, сложно; лёгкие как будто пытается раздавить невидимый кулак. Ричард запрокидывает голову, пытаясь сосредоточиться на стуке сердца и голосах вокруг. — Что с вами случилось? — обеспокоенно спрашивает Саймон. Никто не торопится отвечать ему. Он пытается прощупать у Коннора пульс, но тот лишь отмахивается, морщась от фантомных болей в плече. Вокруг них — полумрак спальни; в этот раз они пробрались прямо в дом клиента, это казалось самым безопасным вариантом. Большой сад вокруг и ни назойливых соседей, ни домочадцев, ни случайных прохожих — никто не должен был им помешать. Они просчитались. Откуда-то со стороны входной двери звучат выстрелы. Клиент лежит на кровати, не двигаясь, всё ещё досматривая сон. Саймон аккуратно отсоединяет его от PASIV и сматывает сомнациновые трубки. Гэвин обессилено сползает со своего стула на пол, растягиваясь прямо у всех под ногами. Грудь под тонким джемпером ходит ходуном. — Господи блять боже, — слова валятся из Гэвина кувырком, пока он пытается снова подружиться с кислородом. Дружба не ладится. — Это был пиздец. Это было охуенно. Мне никогда и ни с кем не бывает так весело, как с вами, ребята. У него на лице ухмылка адреналинового маньяка. Его всего колотит — от пережитого приключения, от нервов, от веселья. Ричард подаётся вперёд, нависая над ним. Внутри расплывается какая-то ёмкая, пронзительная решимость. — Ты не в себе. — Ну а в ком же я, интересно? Если бы я был в тебе, детка, то точно бы заметил. — Давно был у психиатра? — Я его съел. Искры, короткое замыкание. В эту игру могут играть двое. Ричард вскидывает бровь. — Может, пора уже перестать тянуть в рот всех мужиков, которых встречаешь? Хриплый смех Гэвина утопает в звуках стрельбы, доносящихся со стороны холла. — Чёрт, они всё ближе, — причитает Саймон, с тревогой оглядываясь на дверь. — Нам срочно нужно уходить, Маркус не сможет отбиться один. Как извлечение? — Плохо, — мрачно отзывается Коннор, поднимаясь на ноги. Он достаёт пистолет, слышен щелчок предохранителя. — Мы провалились. Не хватило времени. Ричард следует примеру брата. Новенький глок приятно холодит руку. — С нас и заказчик, и клиент захотят снять шкуру. — Ладно, разберёмся. — Я надеюсь. Почему в твоём отчете не было ничего про то, что клиент учился защищать подсознание? Коннор хмурится. — Потому что я не нашёл ничего о нём, ни по одному из своих каналов. У меня очень плохое предчувствие относительно этого. Но ты всё равно молодец, Найнс, отлично придумал с водой. — Да-а-а, — тянет Гэвин откуда-то с пола. — Лучший конкурс мокрых маек из всех, на которых я был. Кстати, я бы проголосовал за тебя. Не меняясь в лице, ничем не выдавая своего неравнодушия, Ричард говорит: — Не сомневаюсь. Взгляд Гэвина упирается в него, как нож в горло. И это бесит — то, насколько привычен этот флирт между ними, как сильно переламывает от искушающей тяжести в низу живота. Ричард смотрит на лежащего на полу Гэвина с высоты своего роста и не знает, чего ему хочется больше: ногой зарядить ему по лицу так, чтобы услышать сладкий хруст зубов, или медленно, ласково провести носком ботинка по шву его брюк на внутренней стороне бедра, постепенно поднимаясь от колена к паху. Ричарда воротит от самого себя. Он уже не может это контролировать. Сейчас неподходящее время, неподходящее место, но его не смущает даже это. Его не пугает ни то, что провалился их план, ни то, что из-за неудавшегося извлечения наверняка пострадает их репутация. Он почти не обращает внимание на выстрелы, которые подкрадываются всё ближе и ближе, на Коннора и Саймона, которые движутся за спиной, будто тени. Есть только он и Гэвин. Только сантиметры пустоты между ними, которая кажется лишней. Сухость во рту, шипение горячего масла под кожей, предвкушение, ведущее в никуда. Из недр дома доносится нестерпимый грохот, от взрывной волны дрожат стаканы на прикроватном столике и приставленная к стенам мебель. Маркус влетает в спальню, на ходу расстреливая стеклянные двери, ведущие в сад. Прозрачная волна стекла обрушивается на пол, рассыпаясь по ковру. — Делаем ноги, срочно, — задыхаясь, выпаливает Маркус. — Каждый сам за себя, друзья. Слышен топот тяжелых ботинок на лестнице. Дверь в сад щерится торчащими из рамы осколками. Ричард перепрыгивает через них и бежит.*
Он теряет Коннора из виду где-то между фонтаном и живой изгородью. В темноте не видно преследователей, но слышно, как пули рвут воздух, вгрызаются в камень и металл. Тяжело бухает в груди сердце, ботинки утопают в траве. Реальность в разы скучнее, чем сон. Во сне Ричард мог бы оживить плющ, поджечь воду в фонтане, вывернуть мир наизнанку — столько путей и возможностей для отхода, он ни за что не отказал бы себе в развлечении. Теперь же ему приходится просто бежать и бежать, петляя между деревьями. Он не тратит время на то, чтобы отстреливаться — незачем привлекать к себе излишнее внимание и тратить патроны, слепо целясь в темноту. Вдалеке слышен заливистый лай собак, потревоженных шумом. Дыхание горячо рвётся изо рта, подгоняемое ощущением опасности и адреналином. Из сада в сторону лесополосы и чужих участков ведёт кованая калитка; сейчас она вырвана с петель, железные штыри будто срезало. Ричарду это на руку. Он сворачивает в соседний сад, пробегает мимо чужого дома, добирается до густых зарослей бузины у забора вдалеке. На своём пути он не встречает никого. Если только у него получится перебраться на ту сторону, а потом пересечь улицу, то он доберется до машины, которую они с Коннором припарковали там, они смогут уйти… Где-то в глубине сада хрустит ветка. Паника проходится по телу ледяным градом. Ричард лихорадочно оглядывается вокруг в поисках укрытия, когда вдруг темнота за спиной крепко хватает его: одна рука удерживает его руку с пистолетом, вторая горячо ложится поверх рта, не давая закричать. — Тихо, — невесомо выдыхает Гэвин ему в шею. — Давай за мной. Ричард дёрганно кивает, пока сердечный ритм пробивает в его груди сквозную дыру. Гэвин отпускает его. Губам сразу становится холодно. Вдали видно пляшущий по траве свет фонарей. Их преследователи переговариваются, быстро продвигаясь вперёд. Покрытие дорожек вбирает в себя звуки шагов. Металлические бока автоматов поблёскивают, будто змеиная кожа в ясный день. Гэвин неслышно крадётся в темноте, действуя так уверенно, будто он часами изучал окрестности и проходил этим маршрутом уже сотни раз. Может, так оно и есть. Может, это просто талант — Гэвин хороший (лучший) вор, наверняка ему постоянно приходится уходить от погони и выискивать обходные пути в незнакомых пространствах. Он огибает все препятствия, не издавая ни звука, ничем не выдавая себя. Его тело обещает силу и гибкость. Ричард позволяет себе залюбоваться всего на миг. Они вжимаются в кирпичный забор, задерживают дыхание, когда их преследователи проходят мимо. От напряжения густеет воздух. Их разделяют только плотное решето ветвей, из которых состоит живая изгородь, и несколько метров темноты. Этого оказывается достаточно. Голоса удаляются. Фонарные лучи скользят по пустому саду. Гэвин оборачивается, нервно облизывая губы. — Повезло, — беззвучно говорит он. Ричард жадно следит за каждым его жестом. Несмотря на ситуацию, несмотря на дышащую им в спину опасность (может, даже благодаря ей), Гэвин притягивает его взгляд. Он притягивает его всего. Есть вещи, которые невозможно игнорировать вечно. Между ними горят пожары, взрываются гранаты, воют машины полиции и скорой. В таком гибельном, удушливом притяжении невозможно выжить. Это всё адреналин, погоня, состояние аффекта. Это не по-настоящему. Это кажется более настоящим, чем вся жизнь Ричарда до этого. В голове всё плывёт, мысли взбивает в густую пену. Ричард ясно чувствует, что прямо сейчас ему надо ощутить прикосновение Гэвина на себе — без промедлений, на любой части тела. Он решает начать с губ. Он придвигается ближе, и Гэвин тянется к нему с такой готовностью, что их поцелуй больше похож на удар, на столкновение двух машин, которые на полной скорости неслись друг к другу по встречной — грохот, смерть и летящие во все стороны запчасти, вспышки на внутренней стороне век. Одной рукой Гэвин обхватывает его шею, вторую запускает в волосы и с силой сжимает. Ричарду нравится. От боли темнеет в глазах, дыхание путается в горле. Чужая щетина царапает ему лицо и губы, и кожа под ней будто немеет. Это так странно, но он словно чувствует и восторг Гэвина тоже — они совсем недавно вышли из сна, и отзвуки чужого разума всё ещё играют в них, словно эхо. Ричард проваливается в поцелуй, во вкус и запах, в то, что руки Гэвина делают с ним. Он почти теряет себя в этом, но тревоги нет. Самоотдача более естественна, когда существует не без, а вопреки сомнению. На его руке настойчиво вибрирует браслет со смарт-часами. Это Коннор — наверняка он ищет брата, наверняка он волнуется. Реальность бесцеремонно встряхивает, заставляя вспомнить контекст. Они всё ещё в опасности, их ищут люди с автоматами. Им надо срочно уходить. Браслет начинает вибрировать снова. Ричард отстраняется, отворачивается, уже собирается бежать, но Гэвин ловит его за предплечье и вновь притягивает к себе. Ричард должен сопротивляться. Он не сопротивляется. Они целуются снова — быстро, влажно, зубами прихватывая губы. — Блять, я так хочу тебя, — срывающимся голосом шепчет Гэвин ему прямо в рот. Сырая страсть, которую Ричард слышит в его голосе, обжигает так, будто внутри перевернулся чан с кипятком. Приходится сжать зубы, чтобы не наговорить чепухи в ответ. Со стороны лесополосы звучит стрельба, хлопками распугивая тишину ночи. Вдалеке слышен приближающийся вой сирен — должно быть, кто-то всё же испугался шума и вызвал полицию. Коннор настойчиво пытается дозвониться. Ричард сжимает руку Гэвина напоследок. — Мне пора. — Иди, я буду в порядке. Они разбегаются в стороны. Ричард не оборачивается. Уже на ходу он проходится языком по губам, будто надеясь собрать с них остатки поцелуя. Ему везёт, и преследователей нигде не видно. Когда он без помех добирается до машины, Коннор смотрит на него так, будто не знает, чего ему хочется больше — обнять или задушить брата. Возможно, и того, и другого одновременно. — Чёрт, Найнс, где ты был? — зло причитает он, заводя мотор. — Я думал… Ричард как никогда благодарен темноте за то, что она скрывает все улики. Не видно его зацелованного рта, растрёпанные волосы и раскрасневшееся лицо можно списать на последствия быстрого бега. Всё, что произошло пару минут назад, может остаться его секретом. — Всё нормально, — говорит он. — Давай свалим отсюда поскорее. Коннор вдавливает педаль газа в пол, мастерски выруливая по направлению к трассе. Ричард смотрит в окно и старается ни о чём не думать.*
— Нам предлагают работу, — говорит Коннор неделю спустя. Они в одном из своих убежищ. Эта квартира тесная и необжитая, приступы клаустрофобии настигают каждый раз, когда заходишь в душ или на кухню. Всюду валяются их вещи: бумаги, одежда, грязные чашки соседствуют с деталями оружия. Невозможно сделать ни шагу, не уперевшись в чемодан, диван или журнальный стол. В начале осени погода в Дублине оставляет желать лучшего — с утра до ночи в окна стучится дождь, в перерывах между ливнями на город ватной стеной опускаются туманы. Братьям приходится сидеть дома безвылазно, дыша друг другу в затылок и осторожно пытаясь выяснить, какую цену последний заказчик назначил за их головы. В этом свете новое предложение о работе кажется подарком свыше — слишком уж хорошо, чтобы быть правдой. Ричард удивлён. — Серьёзно? Коннор лишь пожимает плечами в ответ. — Может, новость о нашем провале ещё не успела разлететься? — Это вряд ли. — Я тоже так подумал и потому отказался. Заказчик тут же удвоил цену. — Хм, интересный поворот. И сколько?.. Коннор показывает ему цифру на экране телефона. Ричард присвистывает. — Недурно. — Он ясно дал понять, что хочет нанять именно нас. Это опять промышленный шпионаж, насколько я понял. — Тебе прислали детали? — Нет, заказчик сказал, что хочет встретиться лично. Ричард обдумывает сказанное. Подобный сценарий — не редкость в дримшеринге; порой очень важные люди дают им крайне специфические заказы, любая информация о которых должна оставаться в тайне. Такое не доверишь звонкам и электронной почте — всё можно прослушать, перехватить и взломать. Но тревога всё же въедается в голову, словно сверло: Ричарда и Коннора уже пытались убить, им не помешает немного подозрительности. Им надо подчистить хвосты прежде, чем браться за новые дела. В их профессии редко прощают провалы. И почти никогда не предлагают такие баснословные суммы за работу. — Может, кто-то из бывших заказчиков нас посоветовал? — Не знаю, — Коннор качает головой, присаживаясь рядом. — Мне это не нравится. Кобол Инжениринг наверняка ищут нас, сейчас нельзя светиться. — Но гонорар уж больно хороший. — Это да. Коннор вздыхает. Он колеблется. Ричарду достаточно лишь слегка качнуть чашу весов в нужную сторону, чтобы убедить брата рискнуть. Собственная власть обнадёживает. Он так упорно делает вид, что его интересуют деньги, но это лишь половина правды. Всю неделю Ричарда выедает изнутри беспокойная, тоскливая страсть, которую он никак не может унять. Безделье и постоянная близость Коннора делают всё только хуже. Ему необходимо отвлечься — буквально на что угодно, новая работа тоже подойдёт. Ему хочется хоть на секунду перестать думать о том, каким Гэвин был на ощупь и на вкус, когда они целовались с ним в темноте чужого сада. — Мы можем выдвинуть свои условия. Назначить встречу там, где нам будет удобнее. — И что ты предлагаешь? — Момбасу, например. Коннор озадаченно хмурится. — Там один из офисов Кобол Инжениринг. — Именно поэтому они будут искать нас там в последнюю очередь. К тому же, у Маркуса есть убежище в Момбасе. Он поможет нам, если что. — Он сказал, что каждый сам за себя. — И ты ему поверил? Они улыбаются друг другу. Коннор наигранно закатывает глаза, и Ричард уже знает, что победил. Глубоко внутри он томится от радостного предвкушения — наконец-то новая задачка, в которую можно будет упасть с головой, будто в яму; наконец-то можно будет вырваться из ненавистной дублинской квартиры. Наконец-то Гэвин Рид перестанет занимать его мысли. Это всего лишь очередное неловкое увлечение. Оно пройдёт. Пожалуйста, пусть оно скорее пройдёт. — Я свяжусь с заказчиком, — говорит Коннор, утыкаясь в телефон. — Надеюсь, мы не пожалеем об этом. — Разумеется, нет, — хмыкает Ричард. Он ещё не знает о том, что одно из слов в этой фразе окажется лишним.