Хранитель

После исчезновения виновника торжества, Шэнь Вэй методично зачистил вершину горы Куньлунь от нашествия призрачных зверей. Вскоре от отряда, который привёл за собой судья, почти ничего не осталось — только пара демонов помогала судье подняться. Тот явно хотел бы что-то сказать, но не решался приблизиться. Шэнь Вэй поманил к себе Да Цина и мягко объяснил: — Спускайся, я отнесу тебя домой. Да Цин забрался к нему на плечо. Шэнь Вэй был сложен приблизительно так же, как Чжао Юньлань, и его плечи были столь же удобны, но Да Цину всё равно было неловко обременять подобным Палача Душ, и он сжался в тесный клубок, вцепившись когтями в его чёрный плащ. К тому моменту судья собрался с силами и слабо подал голос: — Ваша Честь… Шэнь Вэй убрал за спину свою глефу и ровно произнёс: — Лучше убирайся, пока я не разозлился. Небо над их головами, наконец, прорезали задержавшиеся лучи рассвета. Когда Шэнь Вэй добрался до квартиры Чжао Юньланя, было уже за полдень. По телевизору репортёры жаловались на погодные аномалии этого утра и дружно пытались разгадать, что же за ними стоит. Шэнь Вэю оставалось только одно: ждать у двери. Он придвинул к ней небольшое кресло, сел и застыл без движения. Да Цин потихоньку забрался на подоконник и улёгся там, словно статуэтка. Через три или четыре часа, когда солнце уже почти село, телефон Шэнь Вэя дрогнул от входящего сообщения. Точнее, целых трёх. «Наконец-то, связь появилась! Со мной всё в порядке, скоро буду.» Через минуту: «Блядь, позвонил мой начальник и приказал явиться на ужин. Не жди меня.» И ещё через минуту: «Иди в постель, будь хорошим мальчиком.» Да Цин спрыгнул с подоконника, почтительно обошёл кресло и собрался с силами, чтобы вежливо уточнить: — Ваша Честь, прошу прощения… Это Хранитель вам пишет? Шэнь Вэй кивнул: — Он ещё занят, но скоро вернётся. Вздохнув, Да Цин помедлил и произнёс: — Тогда… Тогда, если вы не возражаете, я вернусь в офис. Шэнь Вэй посмотрел на него сверху вниз, и Да Цин невольно опустил глаза в пол. Сейчас он очень старался забыть, как имел привычку отзываться о «профессоре Шэне» ранее. — Можешь идти, — кивнул Шэнь Вэй. Да Цин с облегчением выскользнул за дверь. Делить крошечную квартирку с Палачом Душ ему не понравилось: если бы не этот чёртов Чжао Юньлань, он бы сразу помчался в офис, где его ждал целый холодильник, набитый кошачьей едой. А вместо этого пришлось половину дня провести в страданиях. *** Ни на какой ужин Юньланя не звали. И вообще никуда не звали. Отправив последнее сообщение, он принялся бездумно бродить по улицам города Дракона. Обычно зимы здесь были морозными и сухими, но в этом году январь выдался снежным и туманным. Землю покрывала корка льда, и машины ездили по улицам с особой опаской. Большинство магазинов были уже закрыты, и даже пешеходов не наблюдалось: город казался сегодня почти заброшенным. Чжао Юньлань выглядел так, словно не знал, куда ему податься. Глаза у него покраснели, а лицо было бледным и измождённым. Когда у него в кармане зазвонил телефон, Юньлань принял вызов и хриплым голосом отозвался: — Привет, пап. — Надо же, — задумчиво произнёс голос на другом конце линии. — Почему я не мог дозвониться до тебя раньше? Юньлань понятия не имел, что ему сказать. Стоя на краю дороги, он поплотнее запахнул куртку, прячась от ветра, и прикрыл уставшие глаза. — Наверное, связи не было. — Где ты сейчас? — спросил его отец. Подняв глаза к табличке, Юньлань зачитал с неё название улицы. — Жди там. Я тебя заберу, — приказал отец и положил трубку. Чжао Юньлань сунул телефон в карман и скорчился на бордюре, бездумно следуя чужим указаниям. Где-то через двадцать минут рядом с ним остановилась машина, и водитель — его отец — открыл дверь, недовольно скривившись: — Ты нищий, что ли? Забирайся давай. Чжао Юньлань в ответ нехорошо оскалился, поднялся на онемевшие от холода ноги и влез на сидение. Словно замёрзший пёс, он пристроился в тёплом салоне и скрестил руки на груди, угрюмо приподняв плечи и всем своим видом выражая нежелание разговаривать и отвечать на любые вопросы. Отец медленно повёл машину вперёд. — Где ты был, — спросил он, — и почему так одет? — Тибетское плато, — ровно выдохнул Юньлань. — Что ты там делал? — Помогал горному патрулю бороться с браконьерами. — Чушь собачья, — отрезал отец. Чжао Юньлань упрямо молчал. — Твоя мать мне всё рассказала, — продолжил отец, — ещё два дня назад. Тогда я не знал, что тебе сказать, и потому не позвонил раньше. — Юньлань смерил его усталым взглядом. — Когда ты был ребёнком, моя карьера как раз пошла в гору. Я был вечно занят, и тобой занималась мать… У меня не было времени возиться с сыном, и я никогда об этом не задумывался. Пока твоя мать не притащила меня на родительское собрание в школу. Только проведя свой единственный выходной в обществе твоих учителей и других родителей я понял, как ты отличаешься от других детей. — Не просто отличаюсь, — горько усмехнулся Юньлань, — а очень сильно, пап. Давай не будем вспоминать былое? У меня сегодня нет на это сил. Отец бросил на него резкий взгляд. — Я тебя избаловал… Разве я сказал хоть слово против, когда ты заразился идиотской идеей сформировать отдел специальных расследований? Наоборот, я помог тебе в этом, воспользовался моими связями… Так что тебе не следует сейчас демонстрировать свой отвратительный характер. — Ладно, — скривился Юньлань, крепче зажав ладони между коленей. — Что ты хочешь мне сказать? — Ты знаешь, что я придерживаюсь традиционных взглядов. И ты должен расстаться со своим профессором. — Нет, — отрезал Чжао Юньлань и обжёг отца ледяным взглядом. — Я не собираюсь с тобой спорить. Выслушай меня, — нахмурился отец. — Скажи, что тебе в нём так нравится? Разве он незаменим? Разве он стоит того, чтобы подвергаться насмешкам общества? Ты думал о том, что по закону вы не имеете права быть вместе? Тебе обязательно нужно было выбрать такого, как он? — А мама не такая красивая, как современные поп-звёзды, как это ты решился жениться на ней, если в море столько другой рыбы? — огрызнулся Юньлань и неприятно усмехнулся. — Плевать мне на насмешки, и что такое «закон»? Захочу — подделаю свидетельство о свадьбе, делов-то. На Университетской улице за пять баксов можно купить печать любого государственного органа, ты не знал? — Я говорю с тобой, как с равным, что это за детский сад? — Извини, — фыркнул Юньлань, опустив взгляд, и сжал пальцами переносицу. — Когда-нибудь, когда гормоны улягутся, ты пожалеешь об этом решении, — спокойно предрёк отец. Его голос расслаблял: его нельзя было обвинить в чрезмерном напоре, но он обладал превосходным даром убеждения. — Я был молод. Я знаю, как влечёт страсть. Но подобную связь я никак не могу одобрить. Знаешь, почему? Чжао Юньлань молчал. — Читал «Анну Каренину»? — продолжил отец. Они медленно ехали по пустынным улицам. — Почему она должна была умереть? Можно, конечно, поспорить, что её интрижка была аморальна, а твои отношения — это совсем другое. И я соглашусь. Но сходство определённо есть. Любовь сильна, но хрупка: перед лицом невзгод она, возможно, поднимется с чудовищной силой, и именно поэтому её восхваляют ещё с древних времён. Но ты должен помнить, что при подъёме на гору подкосить человека может не сам путь, а песчинка в его сапоге. Юньлань по-прежнему упрямо сжимал губы. — Трудную любовь всегда сопровождает настойчивость и упорство. Но со временем любовь угасает, ты не думал об этом? И когда от страсти не останется и следа, ты и не вспомнишь, как хорошо вам было вместе. В памяти останутся только трудные времена. Каково тебе будет смотреть на него тогда? А ему на тебя? Неужели это не приходило тебе в голову? Мы такие разные, но все любим одинаково: никто из нас не исключение. Помнишь тот магазинчик мороженого, который ты обожал в детстве? Юньлань медленно покачал головой. — Твоя мать не позволяла тебе жрать всякую гадость — считала, что это вредно для здоровья. А тебе так сильно хотелось мороженого, что ты даже голодовки устраивал — так тебе оно было нужно. И тогда у меня появилась идея: я начал брать тебя в этот магазинчик трижды в день и каждый раз покупал тебе по два здоровенных ведра. Даже когда у тебя болел живот, мы всё равно ехали туда, ещё целый месяц, и в итоге — стоило мне упомянуть мороженое, как ты начинал плакать и цепляться за дверной косяк, умоляя оставить тебя дома. Чжао Юньлань с видимым трудом улыбнулся. — Подумай снова, — спокойно попросил отец. — Сколько ещё вы с твоим профессором сможете продержаться? Столь рассудительному тону сложно было возражать. Юньлань перебирал в голове варианты ответа. В горле у него было сухо: Юньлань нашарил на дверке бутылку воды, выпил из неё половину и медленно произнёс: — Я знаю Шэнь Вэя очень давно, с самого начала моей работы. И пап, я знаю, что ты имеешь в виду, но есть в этом мире люди, с которыми нельзя обращаться плохо, несмотря на влечение, красоту или похоть. Иначе… Как дальше жить? Отец взглянул на него: Чжао Юньлань тяжело осел на сидении, прикрыв глаза, и выглядел сейчас ещё более усталым, чем прежде. Помолчав, отец неохотно признал: — Ладно. Ты теперь взрослый, и твои поступки меня не касаются. Если ты правда веришь в то, о чём говоришь, то мне больше нечего тебе сказать. Но ты должен будешь когда-нибудь привести его с нами поужинать. — Спасибо, — тускло отозвался Юньлань, не чувствуя ни облегчения, ни радости. Тревожная морщинка застыла между его бровей. — Пап, может выпьем? Отец смерил его взглядом и развернул машину. Они приехали в небольшой местный ресторанчик, пустынный и тихий, и усевшись за стол, отец раскрыл перед Юньланем меню и сказал: — Заказывай, что хочешь. Я заплачу. — Он кивнул официанту. — А мне, пожалуйста, принесите чаю. Они сидели друг напротив друга, и любой прохожий мог заметить, насколько отец и сын были похожи. Один пил чай, а другой глушил вино, но ни один из них не мешал другому ни жестом, ни разговором. Опьянение никогда не отражалось у Чжао Юньланя на лице: чем больше он пил, тем больше бледнел, вот и всё. Однако, когда перед ним уже стояли две пустые бутылки, отец подозвал официанта и приказал: — Принесите ему медовой воды. Когда настроение не очень, можно немного выпить, но я твой отец и должен заботиться о тебе. Ты так желудок сорвёшь или отравишься. Помедлив, Юньлань признался: — Я голоден. Можно мне жареного риса? — В чём дело? — спросил отец, отпустив официанта. — Поссорился со своим профессором? — Нет, конечно, — с трудом улыбнулся Юньлань. — Я давно уже перерос глупые ссоры. — Тогда что не так? В этот раз Чжао Юньлань молчал очень долго, а его взгляд скользил по мраморной поверхности стола, словно отыскивая ответ в прожилках белого камня. Когда принесли еду, он медленно произнёс: — Произошло столько всего, что я не могу понять, прав я или ошибаюсь. Что мне делать? Отец достал сигарету и поджёг её, прежде чем ответить: — Я могу только поделиться собственным опытом. За все эти годы я понял, что есть четыре идеи, над которыми бесполезно раздумывать слишком долго: вечность, прав ты или виноват, добро или зло, а также — жизнь или смерть. — Юньлань поднял на него покрасневшие глаза. — Преданность может быть добродетелью. Но если настаивать, что она продлится вечно, эта идея поглотит тебя целиком, заставив забыть о почве под ногами. Если сосредоточиться на том, чтобы всегда быть правым, легко перегнуть палку, ведь всё в этом мире нельзя поделить на белое и чёрное. А если слишком стараться для всех быть хорошим, это сделает тебя тщеславным и недалёким, и тогда уже законам придётся подстраиваться под твои ценности. Ну, а если чересчур много внимания уделять необходимости остаться в живых, можно упустить самое важное, и твоя жизнь превратится просто в существование. Чжао Юньлань молча слушал. — Некоторые вещи лучше не подвергать сомнению и не пытаться разложить по полочкам. И уж точно они не стоят того, чтобы над ними убиваться. Что сделано, то сделано, и был ли ты прав или виноват — уже не имеет значения. Не лучше ли смотреть в будущее, как думаешь? Выслушав его до конца, Юньлань опрокинул в себя чашку медовой воды и ровно выдохнул: — Что-то мне расхотелось есть. Подвезёшь меня домой? *** Отец привёз его к порогу, но подниматься не стал. — Тебя ждёт твой профессор, не так ли? Не хочу оказаться незваным гостем. Поднимайся сам, встретимся в другой раз. Машина отъехала сразу, как за Юньланем захлопнулась дверь, и он пожал плечами и медленно поднялся по лестнице. Шэнь Вэй очень долго ждал его возвращения. Услышав поворот ключа, он вскочил и распахнул дверь, как только замок послушно щёлкнул, открываясь. Юньлань выглядел практически трезвым, но от него пахло алкоголем, и он едва не споткнулся о порог, но Шэнь Вэй успел поддержать его под локоть. — Сколько ты выпил? — Всё в порядке, — уверил Юньлань, прижавшись лбом к его плечу, и улыбнулся. — Мне надо в душ… И поесть. Шэнь Вэй растерянно промолчал. Им ещё предстоял разговор о беспечном решении Юньланя взобраться на гору Куньлунь, но стоило Шэнь Вэю увидеть, как жалко тот выглядит, держась за живот, и все упрёки вылетели у него из головы. — Я подогрею тебе димсам, — вздохнул он. Чжао Юньлань легко поцеловал его в шею и освободился из объятий, чтобы вытащить из кармана небольшую узкую коробочку. — Подарок тебе, — сказал он, бросив её Шэнь Вэю, и направился в ванную. Открыв крышку, Шэнь Вэй обнаружил внутри тонкую кисть с деревянной ручкой и нежным золотым свечением. В ладони она лежала неожиданной приятной, роскошной тяжестью. Безо всяких сомнений, это была легендарная Кисть Добродетели. Из транса восхищения Шэнь Вэя резко вырвал звук глухого падения, раздавшийся в ванной. Отложив святыню, он бросился туда и постучал в дверь: — Юньлань! С тобой всё хорошо? В этой квартире у Юньланя была ванна, оборудованная душем: если было время, можно было залечь в ней надолго, а если нужно было торопиться — ничего не мешало быстро сполоснуться и убежать по делам. А минуту назад он случайно выкрутил горячую воду слишком сильно, и в окружении тёплого влажного пара алкоголь мгновенно ударил ему в голову. Поскользнувшись на скользком дне, Юньлань упал и едва не заработав сотрясение мозга. За звоном в ушах, шумом воды и звёздочками, лезущими в глаза, он не услышал голоса Шэнь Вэя. А тот, не дождавшись ответа, решительно распахнул незапертую дверь.