Хранитель

Признав, что поймать кубок Шэнь-нуна не удалось, Чжао Юньлань поспешно откланялся. Его отцу явно было не по себе в присутствии Шэнь Вэя, а в таких ситуациях за ним водилась неприятная привычка портить жизнь другим людям, чтобы не мучиться одному. Вся эта ситуация здорово выбила Юньланя из колеи. — Обычно в людей вселяются какие-нибудь красавцы-лисы из волшебного народца, и только мой паршивый папаша мог привлечь внимание разбитого кубка… Должно быть, в прошлой жизни он был нищим или монахом, что повсюду таскал с собой что-то подобное. — Не волнуйся, последователи Шэнь-нуна известны своей добротой. Без должных оснований они людей не трогают. И ты ведь и так уже за ним следишь? Мы можем присмотреть за ним вместе. — Отличная идея, — хохотнул Юньлань. — Мы ещё даже не женаты, а будущий свёкор тебе уже досаждает. Обиды действительно не задерживались в его голове: Юньлань уже успел позабыть о недавней вспышке Шэнь Вэя и вернулся к безудержному флирту. Ему хотелось позвать Шэнь Вэя в кино: на дворе всё-таки стоял валентинов день. Однако, то ли в машине было слишком тепло, то ли история с отцом его измотала, но Юньлань незаметно для себя задремал. И только и успел подумать, прежде чем провалиться в сон: с чего бы ему последнее время так уставать?.. Может, простуда какая?.. Сон его был беспокойным: волна за волной на Юньланя накатывали кошмары, где всегда присутствовал некто, прячущийся за белым туманом, и его настойчивые слова: — Ты забыл подумать о последствиях, ты не умеешь отличать хорошее от плохого, добро от зла, а жизнь — от смерти… Они крутились у Юньланя в голове, не давая забыть, и вскоре тот невольно задумался: что есть на самом деле жизнь и смерть? Пытка становилась всё громче: Юньлань прекрасно знал, что спит, но проснуться не получалось. Кошмары затащили его в бездонное болото, и чем больше Юньлань сопротивлялся, тем сильнее проваливался, теряя почву под ногами, и задыхался в душном плену. Пока кто-то не сунул ему под нос какой-то сосуд, и ужасная вонь выдернула Юньланя обратно в реальность. Он попытался отшатнуться, но кто-то удержал его голову на месте, заставил открыть рот и силком влил знакомое лекарство. Юньлань дёрнулся, отказываясь глотать эту гадость, но вдруг почуял знакомый запах, а его губ коснулись мягкие губы, и Юньлань сдался и тяжело сглотнул. Он лежал дома в своей постели и понятия не имел, как тут оказался. Шэнь Вэй убрал в сторону миску с лекарством и протянул Юньланю чашку тёплого чая. — Ну же, — нежно попросил он, прижавшись своим лбом к его. — Выпей. Смоешь неприятный привкус. Взглянув на него, Юньлань молча забрал чашку. Его ресницы слиплись длинными тёмными стрелками, а на лице ещё блестел холодный пот. Осушив чашку, он тихо сказал: — Понятия не имею, почему я в последнее время так быстро устаю. — Наверняка дело в том, что случилось на горе Куньлунь, — предположил Шэнь Вэй, слегка помедлив. — Ага, — хмыкнул Юньлань, вскинув на него лукавые глаза, и протянул с намёком: — А я уже было подумал… Театральная пауза затянулась, и у Шэнь Вэя от напряжения окаменели плечи. — Я было подумал, что ношу твоего ребёнка, — невинно пропел этот невыносимый человек. Шэнь Вэй едва не выронил миску вместе с чашкой и стремительно ретировался на кухню. Дотянувшись до телефона, Юньлань обнаружил там письмо от Ван Чжэн с кратким описанием нового дела. В пригороде города Дракона, километрах в трёхстах, во время утренней пробежки один из жителей обнаружил труп: уже посиневший, с искажённым от ужаса лицом и такой же мёртвой чёрной собакой, прижатой к груди. «Уже почти седьмое января», — писала Ван Чжэн, посчитав своим долгом напомнить об этом шефу. Говорят, что седьмой день первого месяца — это день рождения всего человечества, и существуют определённые хитрости, позволяющие позаимствовать у других людей годы жизни. Ну, а кровь чёрной собаки издавна использовали, чтобы пообщаться с миром мёртвых. Гороскопы жертвы и охотника писались кровью на бумаге вместе с количеством украденных лет, а по углам расставлялись свечи: если они оставались стоять прямо, это означало, что преисподняя приняла взятку. После этого, чтобы завершить ритуал, бумагу требовалось немедленно сжечь и проглотить пепел. В древности, когда кто-то из стариков заболевал, их дети или внуки временами отдавали им какую-то часть жизни по своей воле. Но теперь люди позабыли об этих ритуалах, и только последние трусы и эгоисты, ничего не понимающие в магии, иногда умудрялись раскопать этот старый рецепт и воспользоваться им для кражи чужих жизней. Раньше, если ритуал не удавался, и больной всё равно умирал, его ребёнок или внук мог с помощью молитвы, благовоний и другого специального ритуала вернуть себе потерянное время. Но с кражей и разговор другой. В случае успеха заклинатель, помогающий провести ритуал, обзавёлся бы деньгами в ущерб своей добродетели. А в случае провала магия оборачивалась против исполнителя и отнимала его собственную жизнь. Так что человеческое тело рядом с трупом чёрной собаки не было особенной редкостью на седьмое января. Каждый год у спецотдела было сразу несколько таких дел, так что Чжао Юньлань переслал письмо Ван Чжэн остальным, попросив тех, кто свободен, съездить и взглянуть. Пока он печатал, у него начали отчаянно слипаться глаза, и выдержки Юньланя хватило только на то, чтобы нажать «Отправить». Сразу после этого он отключился, как лампочка, и провалился в сон, не успев сосчитать и одной овцы. *** Когда Чжу Хун получила его сообщение, она медитировала на крыше. Её длинный змеиный хвост размотался из аккуратных колец, пока она пыталась впитать ускользающий лунный свет. С северными городами всегда так: зимой солнца не видать, и если не туман, так снег. Ночи, когда выглядывала луна, были драгоценной редкостью, и Чжу Хун поспешила урвать возможность помедитировать. А открыв глаза, она с удивлением обнаружила, что напротив неё сидит ещё один человек. — Четвёртый Дядя? Тот взглянул на неё и сказал: — Много лет назад ты не справилась с заклинанием и была покалечена небесной карой. Я оставил тебя под защитой Хранителя, надеясь, что его энергия ян тебя сбережёт. Судя по всему, мои надежды сбылись. Взмахом руки он заставил небольшую беседку появиться на крыше. Внутри располагался большой поднос с принадлежностями для чайной церемонии и чайник, уже закипающий на маленькой плитке. — Пойдём, — позвал Четвёртый Дядя, приглашая Чжу Хун внутрь. Её хвост обернулся ногами, и по пути в беседку она быстро просмотрела сообщение от Чжао Юньланя. — У Хранителя есть для меня дело… — За кражу чужой жизни вор получил то, что ему причитается, — отрезал Четвёртый Дядя, взглянув на сообщение, и невозмутимо продолжил: — Я пришёл, потому что мне нужно кое-что с тобой обсудить. Четвёртый Дядя был главой клана змей. На его лице вечно красовалась доброжелательная улыбка, не позволяющая прочесть, что за ней прячется. И он никогда ни с кем ничего не обсуждал: стоило ему принять решение, и «обсуждение» становилось простой формальностью. Чжу Хун невольно выпрямила спину. Залив чайные листья горячей водой, Четвёртый Дядя заговорил, объятый восходящим паром: — Город Дракона — не лучшее место для заклинателя. Если тут и есть другие волшебные существа, то все они проживают в пригородах. За последние двадцать лет ты мало чего добилась: уверен, мне не нужно тебе об этом напоминать. Сама знаешь. Чжу Хун взяла в руки чашку и аккуратно уточнила: — Правильно ли я понимаю, что вы предлагаете мне переехать в пригород? Поняв, что она притворяется дурочкой, Четвёртый Дядя не стал кружить вокруг да около. — Я хочу, чтобы ты уехала из города Дракона, — улыбнувшись, произнёс он. — Но декрет Хранителя… — Я оставил тебя под защитой Хранителя, а взамен ты на него работала. Декрет тебя не связывает: захочешь уйти — сможешь сделать это, когда пожелаешь. Чжу Хун закусила губу. — Ты что, не хочешь его покидать? — Ведя беседу, Чётвертый дядя всегда был приветлив, и уголки его рта приподнялись в теплой улыбке, как у статуи Будды в храме. Однако выражение его лица посуровело. — Если тебе важно моё мнение, ты должна прислушаться ко мне и сейчас же вернуться со мной в клан змей. Будь в его сердце припасено местечко для тебя, я бы не стал так поступать, но… Ты же сама знаешь, что его сердце занято, не так ли? Чжу Хун промолчала. Четвёртый Дядя негромко постучал пальцами по столу. — Ты умная девочка. Больше я ничего не скажу. Сама знаешь, что нужно делать. Пальцы Чжу Хун невольно сжались вокруг телефона, да так сильно, что на ладони вздулись синие вены. Несчастный телефон оказался не готов к такой нагрузке: раздался треск, и от него отлетела крышка, а экран покрылся паутиной трещин и погас. Четвёртый Дядя сидел молча и прямо, опустив глаза в свою чашку. Торопить Чжу Хун он не собирался. — Я должна закончить с этим делом, — наконец, тихо произнесла она. — После этого я лично попрошу об отставке. — Разумеется, — кивнул Четвёртый Дядя, не собираясь давить больше, чем требовалось. — Начатое всегда нужно заканчивать. Из кармана он достал маленькую коробочку. Под крышкой оказалась драгоценная жемчужина. — Это жемчужина водяного дракона. Приносит удачу и защищает от воды и огня. Отдай её Хранителю перед уходом: за его заботу все эти годы племя ему очень обязано. Пусть будет нашим маленьким подарком. Чжу Хун взяла коробочку в руки, но прежде, чем она успела поблагодарить Дядю, тот уже исчез. Луна, наконец, вышла из-за туч, но сердце Чжу Хун пребывало в смятении. Медитировать ей больше не хотелось. Прибрав остатки своего телефона, она вытащила из него симку и растворилась в ночи. *** Сообщение от Чжу Хун пришло в полночь. «Мы с Линь Цзином съездим. Не забудь, что за переработку — двойная плата.» Шэнь Вэй всегда спал очень чутко. Иногда Юньланю казалось, что он и вовсе не спит. С тех пор, как они начали жить вместе, Юньлань боялся его потревожить, а потому перед сном всегда выключал на телефоне звук и откладывал его на тумбочку возле своей стороны постели. Однако тем вечером он уснул так резко, что даже телефон убрать не успел — так и задремал с ним в обнимку. Входящее сообщение разбудило его ровным толчком. Не включая экран, Чжао Юньлань затаил дыхание и обернулся проверить, спит ли Шэнь Вэй. Однако его сторона была пуста, и одеяло успело остыть: должно быть, Шэнь Вэй встал уже довольно давно. Сев, Юньлань потёр глаза и, спустив ноги с кровати, разглядел свет на кухне. Тапочек под ногами не оказалось: должно быть, лежали где-то вне зоны доступа, так что Юньлань поднялся и босиком пошёл на свет. Шэнь Вэй стоял к нему спиной и, должно быть, готовил что-то в небольшой глиняной миске. На кухне стоял тусклый запах лекарств. Что это за травы такие, которым требуется настаиваться всю ночь? — Чем занимаешься? — мягко спросил Юньлань, зевнув, и закатал рукава. — Я могу помочь? Шэнь Вэй дёрнулся, явно не ожидавший его появления, и выронил нож. Белоснежную кухонную поверхность заляпала свежая кровь. Чжао Юньлань запнулся посреди шага, мгновенно растеряв остатки сна. Этот нож… Шэнь Вэй вытащил его из собственной груди. Лицо у него было белым, словно бумага. Драгоценные секунды утекали сквозь пальцы, и воцарившаяся тишина давила на уши. Сбросив с себя оцепенение, Юньлань рванулся вперёд, схватил Шэнь Вэя за плечо и распахнул на нём рубашку. Ножевая рана в его груди уже затянулась, не оставив и следа, но на пижаме ещё оставались пятна крови. Юньлань стиснул пальцы, не в силах двинуться с места: его словно самого ударили под рёбра ножом — так ему было больно. Осторожно, боясь потревожить, Юньлань огладил чистую и гладкую кожу, где не осталось и следа от ранения, и дрожащим голосом спросил: — Что происходит? Шэнь Вэй ему не ответил. Тогда Юньлань схватил его за воротник и повысил голос: — Я спрашиваю, что происходит! Отвечай, ну! Он толкнул Шэнь Вэя к стойке, прижал к ней, и тот охнул, ударившись об её край. Чжао Юньлань всегда был нетерпелив и резок с другими людьми, но никогда не повышал голос на Шэнь Вэя — и тем более не терял присутствия духа. Его злость тоже вечно была напускной, и хватало её всего лишь на парочку резких слов. Юньлань просто не ожидал, что Шэнь Вэй когда-нибудь заставит его по-настоящему злиться. Должно быть, так Шэнь Вэй чувствовал себя после инцидента с призывом Теневой армии, когда едва не наградил Юньланя звонкой пощёчиной. Боль подкатила к горлу, стиснула железной рукой, и какое-то время Юньлань просто не мог дышать. В голове было пусто. — Чем ты меня поил? — услышал он собственный хриплый голос. — Шэнь Вэй! На меня смотри! И отвечай, сейчас же, блядь, или я за себя не отвечаю! — Много лет назад, — тихо отозвался Шэнь Вэй, — ты лишился пламени души из левого плеча и пролил кровь, чтобы создать фитиль Лампы Хранителя. Ты потратил тогда слишком много сил, и твоя душа так и осталась уязвимой. Ты превратил меня в бога, но я был рождён из грязи и тьмы: если мы останемся вместе, ты будешь день ото дня слабеть, и в конце концов моя суть поглотит тебя целиком, вытянет всё до последней капли. Шэнь Вэй опустил ресницы, чёрные, как вороново крыло, и закрыл потемневшие глаза. — Тысячи лет назад, — прошептал он, — Шэнь-нун предрёк мне конец столь же несчастный, каким было моё начало. Я был рождён Королём Призраков и навсегда им останусь, и если ты будешь настаивать на том, чтобы оставаться рядом… Ты умрёшь. Из-за меня. Словно ледяная игла, эти слова пронзили Юньланя насквозь, высасывая из него силы. Отпустив Шэнь Вэя, он отшатнулся и едва не разлил содержимое кастрюльки на плите. — «Лекарство», которое ты мне давал… Было твоей кровью. — У Юньланя дрожали губы. — Каким образом она должна была мне помочь? — Всё во мне пропитано тьмой, кроме сердца, которое принадлежит тебе, — мягко улыбнулся Шэнь Вэй, прикоснувшись к своей груди. — Только здесь ещё течёт чистая, алая кровь. И я хотел использовать её, чтобы тебя защитить. Чжао Юньлань запрокинул голову и прижал дрожащие ладони к лицу. Если бы Шэнь Вэй его не любил или был к нему безразличен, Юньлань был бы свободен в своём выборе: остаться или уйти, когда это станет необходимым. И то, и другое было бы здравым решением. Если бы Шэнь Вэй ему лгал, если бы он подвёл Юньланя или сделал ему больно, то опять же Юньлань мог бы выбрать: остаться или уйти. И то, и другое можно было бы понять. Однако Шэнь Вэй припёр его к стенке: Юньлань не мог ничего сказать, не мог разразиться бранью, не мог его ненавидеть — и принять не мог тоже. Он молчал очень, очень долго. А потом схватил с вешалки куртку, надел, путаясь в рукавах, и вышел вон. Оказалось, что и правда бывает на свете любовь, подобная ножевому ранению прямо в сердце.*