Хранитель

Кто-то словно накинул ему на голову плотный мешок, и когда его, наконец, сорвали, Юньлань обнаружил, что его куда-то телепортировало. Темнота перед глазами уступила место свету, и Юньлань порывисто огляделся: это место было ему незнакомо, и он определённо не стоял больше на дне Реки Забвения. Нервно щёлкнув кнутом, Юньлань сощурился, и в окружающей слепящей белизне вдруг разглядел одинокую фигуру, которая медленно удалялась прочь. Они поравнялись очень быстро, и приглядевшись вблизи, Юньлань понял, что нагнал глубокого старика. Даже выпрямившись, тот едва ли достал бы Юньланю до груди. Старость скрючила его, как варёную креветку, а на спине он тащил большую корзину, в которой Юньлань узнал вещь из Юньнаня. Внутри корзины ничего не было, однако старик под её весом согнулся так, словно тащил невероятную ношу, не позволяющую ему даже поднять головы. Так и шёл, глядя в землю и подставив небесам согнутую спину. Чжао Юньлань торопливо поддержал его корзину. — Тяжёлая? Старик остановился и со вздохом утёр струящийся по лбу пот. У него оказалось обветренное, загорелое лицо, словно у персонажа знаменитой картины под названием «Отец»*. — Пойдём, — устало улыбнулся он Юньланю. — Пойдём со мной. — Подождите, — нахмурился тот. — Где мы находимся? И кто вы такой? Старик не ответил — только голову опустил и потащился вперёд, словно старый вол, которого впрягли в телегу. Его плечи сгорбились под тяжестью пустой корзины, и в вырезе рубашки прорезались выпирающие, обтянутые кожей ключицы. — Это вы меня сюда привели? — настойчиво спросил Юньлань. — Что вы несёте? Старик вдруг забормотал себе под нос, подстроившись под ритм собственных шагов: — Охранять души живых, успокаивать сердца мёртвых, прощать преступления заблудших, крутить колесо для уходящих на перерождение… Шагая вперёд, он повторял и повторял одно и то же, снова и снова, и низкий звук его голоса вместе с мистическим значением этих слов напоминал Юньланю традиционные похороны: носители флагов там рассыпали бумажные деньги и так же размеренно повторяли слова «эта семья дарит сто двадцать юаней», следуя за гробом. Поняв, что ответа он не дождётся, Юньлань перестал задавать вопросы. Кнут в его руке снова обернулся дощечкой с красными буквами, и Юньлань свернул один из его талисманов в трубочку и сунул в зубы, пытаясь унять жгучее желание покурить. Прислушиваясь к тихому бормотанию, он принялся раздумывать над тем, что происходит. Ему вдруг отчётливо показалось, что эта дорога ведёт на небеса. Но если так, разве они стоят не на горе Бучжоу? И разве она не была разрушена? Эта мысль заставила Юньланя замереть на месте. Уставившись на старика, он торопливо выпалил: — Шэнь-нун?.. Старик тоже остановился и поднял голову, глядя ему в глаза. С тех самых пор, как Юньлань понял, что воспоминания, подсунутые ему внутри Древа Добродетели, были фальшивыми, его не оставляли определённые подозрения. На гору Куньлунь не мог подняться первый встречный, и тем более — как-то подсуетиться с магией Древа Добродетели. Число людей, имеющих доступ к этим конкретным воспоминаниям, можно было пересчитать по пальцам одной руки. Чжао Юньлань много раз прогонял их в голове и пришёл к выводу, что особенно его беспокоит история о том, что на самом деле приключилось с пламенем души из его плеча. И с горой Бучжоу тоже было что-то нечисто. Так кто же решил ему солгать? Шэнь-нун подходил на роль таинственного злодея лучше всех: в поддельных воспоминаниях он вёл себя безупречно от начала и до самого конца. На первый взгляд он казался настоящим праведником, но если задуматься… Правды в этом утверждении было совсем немного. Любое воспоминание — это история. Убери одного из действующих лиц, и концовка непременно изменится. Другими словами, слова и действия каждого из героев имели основания и последствия — всех, кроме Шэнь-нуна. Если бы его не было, ничего бы не изменилось. История всё равно закончилась бы тем же. Кроме того, Юньлань повстречался с его кубком для лекарств, который занимал тело его отца. И Призрачная Маска ненароком обмолвился, что «Шэнь-нун забрал пламя души Куньлуня». Юньлань всё сильнее укреплялся в своих подозрениях. И Нюйва, когда он повстречал её внутри Великой Печати, добавила масла в огонь: её на первый взгляд правдивые слова о том, что Шэнь-нун был неправ, на деле были насквозь фальшивыми. — Это ты подправил воспоминания, скрывающиеся внутри Древа Добродетели? — спросил Юньлань, сжимая кулаки. Старик ничего не ответил, но его лицо исказило волнение. На миг Юньланю показалось, что он слышит отзвук воющих ветров горы Бучжоу. Белоснежный мир вокруг пронзила вспышка света: Юньлань прикрыл слезящиеся глаза, а когда убрал руку, оказалось, что его переместило обратно в мир людей. Оглянувшись, он замер от удивления: это место было ему знакомо — и в то же время что-то с ним было не так. Он понял, в чём дело, только наткнувшись взглядом на магазинчик мороженого на перекрёстке. Юньлань широко распахнул глаза: именно сюда они часто захаживали с отцом, но мороженщик давным-давно разорился, и его помещение ещё пять или шесть лет назад перекупил какой-то ресторан. Переборов смятение, Юньлань широкими шагами добрался до прилавка и купил самое дешёвое мороженое, на какое хватило денег, а затем уставился, как дурак, на здоровенный календарь на стене. На календаре красовалось: две тысячи второй год. Мороженщик потихоньку начал подозревать, что Юньлань явился к нему предлагать «крышу» в обмен на процент с дохода. А Юньлань ощущал себя персонажем плохого фильма, у которого к тому же был плохой оператор: где камеру шатало из стороны в сторону, а кадры скакали с неба на землю. Вернуться домой, только чтобы обнаружить, что переместился на одиннадцать лет назад… Сам того не заметив и не почувствовав вкуса, Юньлань проглотил половину своего мороженого и вдруг заметил на улице знакомую фигуру. Выпрямившись, он вытянул шею, словно любопытная лисица, и пара девчонок, которые не могли отвести взгляда от странного красавчика, зависшего над своим мороженым, тоже невольно посмотрели за окно. Выглядело это так, словно в магазинчике собралось семейство сурикатов. Из-за угла, где стоял дом родителей Юньланя, выехала знакомая машина: как много детских воспоминаний было с ней связано, и не перечесть, а отец в какой-то момент взял и безжалостно её продал. Позабыв о своём мороженом, Юньлань вскочил и вылетел на улицу, словно пытаясь застать отца за чем-то неприличным. Рядом притормозило такси: Юньлань взмахнул своим потрёпанным удостоверением и рявкнул, забираясь внутрь: — Следуйте за той машиной! Водитель такси, должно быть, всю жизнь мечтал поиграть в шпиона, а потому с воодушевлением ринулся в погоню: его старенькая машина взвыла, разгоняясь, и Юньлань от неожиданности вжался в пассажирское сиденье. Отец Юньланя доехал до Античной улицы и свернул в небольшой переулок, полный магазинов. Дорога там и заканчивалась, и Юньлань ещё издалека увидел, как отец паркуется у тротуара и выходит из машины, пряча глаза за здоровенными тёмными очками — такие обычно носили знаменитости, пытающиеся остаться незамеченными. — Остановите здесь, — приказал Юньлань, не отрывая взгляда от отцовской спины, и вытащил было бумажник, но водитель только покачал головой. — Ну, не трать моё время, бери деньги! Или я его потеряю! Таксист развернулся и пожал ему руку — хватка у него оказалась крепкой. — Иди, — велел он, — денег я не возьму. Тоже хочу помогать людям! Юньлань потерял дар речи, но мгновение спустя уже позабыл о вежливости и поспешно выскочил из машины. Античная улица за одиннадцать лет не очень-то изменилась: так и осталась прибежищем торговцев, ювелиров и художников. Людей здесь всегда хватало, и в такой обстановке оказалось очень удобно упасть кому-то на хвост. Чжао Юньлань смял и проглотил небольшой жёлтый талисман: рисовал его Чу Шучжи, и он же, раздувшись от гордости, убеждал шефа, что этого будет достаточно, чтобы расследовать любовные интриги греческих богов. Юньлань его словам не слишком-то доверял, но на талисман возлагал определённые надежды. И всё равно потерял отца из виду сразу, как свернул за угол. Юньлань заглянул в каждый из магазинов, но отца нигде не было, и только увидев большую софору, соединяющую мир живых с миром мёртвых, он понял: всё это время он следовал не за отцом, а за разбитым кубком, что посмел воспользоваться чужим телом для своих тёмных делишек. Глубоко вздохнув, Юньлань взвесил все «за» и «против»: второй раз за день ему предстояло спуститься в преисподнюю, и больше всего на свете Юньланю хотелось разбить этот проклятый кубок на мелкие осколочки. Шэнь Вэй не зря предупреждал его об опасности. Живым людям не следует слишком много времени проводить в аду. Даже безответственный мудак вроде Чжао Юньланя, который спокойно разгуливал зимой босиком, на своей шкуре прочувствовал леденящий душу холод этого места. Его «отец» остановился недалеко от входа и принялся топтаться на месте, нервно потирая ладони и хмурясь. Кого-то ждал? Дорога в ад была длинной, узкой тропой, где легко можно было рассмотреть любого случайного прохожего. Юньлань показываться не рискнул, а потому затаился в ветвях софоры, застряв где-то между мирами инь и ян. А когда у него уже отваливалась спина, вдалеке вдруг появилась знакомая фигура. Она притягивала взгляд: призраки расступались перед ним, словно Красное море перед Моисеем, и даже самые смелые из них уважительно склоняли головы. Юньлань прикусил губу: крайне неловко было узнать, что его «жена» уже повстречала своего будущего свёкра, да ещё и одиннадцать лет назад. Шэнь Вэй явился в облике Палача Душ, и его лицо привычно прятала тёмная дымка. Остановившись в пяти шагах от «отца Юньланя», он не проронил ни слова, и ледяной холод его презрения заставил даже дорогу в ад покрыться корочкой инея. «Отец Юньланя» перестал дёргаться и поднял голову. Молчание, которое они делили на двоих, невыносимо угнетало. Наконец, «отец Юньланя» произнёс: — Газета, которую Юньлань притащил домой, несла на себе ваш запах, Ваша Честь. Шэнь Вэй холодно рассмеялся, и не подумав объясниться. Юньлань никогда не слышал у него подобного смеха: стряхнув с себя оцепенение, он мгновенно заподозрил, что под капюшоном плаща скрывается вовсе не Шэнь Вэй, а Призрачная Маска. Несмотря на то, что его телом завладела могущественная сущность, отец Юньланя всё же был человеком: его губы успели посинеть от холода и слегка дрожали. Голос, однако, оставался безупречно ровным: — Неужели вы забыли о своём обещании, данном много лет назад в обмен на согласие моего господина допустить душу Куньлуня в цикл перерождений? — Что ты несёшь? — медленно произнёс Шэнь Вэй. — Я только взглянул на него. Издалека. А когда он приблизился, я немедленно скрылся. Даже если ты не считаешь нужным почтить доверием мои слова, бессмертный, моему соглашению с Шэнь-нуном ты доверять обязан. Его голос так и сочился вежливостью, но Юньлань, успевший разобраться в тонкостях характера этого человека, с лёгкостью разобрал в его тоне бесподобное высокомерие и невыразимый сарказм. — Но что тогда творится с Великой Печатью? — нахмурился «отец Юньланя». — Почему её узы ослабли? Какое-то время Шэнь Вэй молчал, а затем тихо произнёс: — Если ты помнишь, бессмертный, Великая Печать когда-то была разрушена падением небесного столпа. Разрушена и вновь возрождена. Много тысячелетий минуло со дня гибели Нюйвы, а вода, как известно, камень точит… Великая Печать разрушается прямо на наших глазах, и этого не исправишь. Даже я здесь бессилен. — Великая Печать была восстановлена благодаря жертве, принесённой Нюйвой, и усилиям Куньлуня. Разумеется, я не смею предположить, что за этим стоите вы, но что будет, когда Великая Печать падёт окончательно? Что вы собираетесь делать? — Что я собираюсь делать? — хмыкнул Шэнь Вэй. — Только теперь мне, наконец, открылся смысл расхожего среди смертных выражения: «не видать ни смерти, ни исчезновения, ни божественности». Я не был рождён, чтобы стать почитаемым людьми богом. — Даже не надейтесь, что сможете избежать обещанной Шэнь-нуном кары. Если мой сын… Он запнулся на середине фразы — словно колонка сломалась посреди фильма: только и мог теперь, что беспомощно открывать и закрывать рот. Лицо Шэнь Вэя было скрыто под капюшоном, но Юньлань знал, что он улыбается. — Твой сын? — хохотнул он. — Бессмертный, ты слишком увлёкся делами людей. Если бы Чжао Юньлань знал, что ты всю свою жизнь положил, чтобы временами захватывать тело его отца… Как думаешь, ему бы это понравилось? «Отец Юньланя» захрипел и обеими руками вцепился себе в горло. Глаза у него горели от злости, но сказать он ничего не мог. Шэнь Вэй какое-то время лениво его разглядывал, а затем тихо хмыкнул и махнул рукой. «Отец Юньланя» отшатнулся, словно его ударили. — Вы… Шэнь Вэй спрятал ладони в рукава и вежливо склонил голову: — Будь осторожен со словами, бессмертный. Некоторым вещам лучше остаться непроизнесёнными. Ты со мной не согласен? Шэнь-нун был великим человеком, и я, разумеется, питаю к нему глубокое уважение. Но на этом всё: будь он ещё жив, я бы не пошёл на примирение. Троица древних богов по-прежнему для меня ничего не значит… Бессмертный, изначально ты был драгоценным кубком Шэнь-нуна. И тебе ведь так и не удалось достичь его уровня совершенствования? «Отца Юньланя» била крупная дрожь. — Я не желаю тебя унижать, — безразлично предупредил Шэнь Вэй. — Я хотел бы разойтись мирно. Надеюсь, ты сможешь и дальше держать себя в руках и не перегибать палку. И если тебе нечего больше сказать… Выход найдёшь сам. Не удостоив «отца Юньланя» взглядом, Шэнь Вэй развернулся и быстрым шагом пошёл в сторону Реки Забвения — глубже в пучину ада. Чжао Юньлань тем временем пытался переварить услышанное. Что произошло между Шэнь Вэем и Шэнь-нуном, что превратило их в непримиримых соперников? Неудивительно, что кубок Шэнь-нуна сбежал прежде, чем мог хоть что-то сказать. Шэнь Вэй был рядом, и потому кубку было попросту страшно! Каким образом его воспитанный и нежный любовник, которого так легко смутить, превратился в высокомерного шантажиста, способного из кого угодно вить верёвки? И что за соглашение связывает его с Шэнь-нуном? И если Шэнь-нун был тем, кто забрал пламя души из его левого плеча, и если видение о Куньлуне, охраняющем Великую Печать, было правдой… Как же тогда огнём его души завладело призрачное племя? И что произошло в промежутке между этими событиями? Если Шэнь-нун подправил воспоминания внутри Древа Добродетели, то что он пытался скрыть? Увидев, что «отец» собирается вернуться в мир живых, Юньлань затаился в ветвях и спустился на землю только после того, как тот ушёл. Стоя посреди дороги в ад, Юньлань посмотрел вслед Шэнь Вэю. Мысли путались у него в голове: правда мешалась с ложью, и потихоньку накатывала паранойя — нашёптывала, что вокруг вовсе нет ничего настоящего. И вдруг Юньлань вспомнил про «Записи древних тайн», которые лежали у него за пазухой. Вытащив книгу, он с удивлением обнаружил, что её страницы опустели, и обложка тоже — кто-то словно стёр из неё все до единой буквы. Лицо Юньланя потемнело: одиннадцать лет назад, в две тысячи втором году… Год Водяной Лошади. Если всё произошедшее было правдой, и если он прямо сейчас спустится в призрачный город и купит там «Записи древних секретов»… Так они и объявятся в библиотеке спецотдела?