Хранитель

Эти слова заставили и владыку Куньлуня, и Чжао Юньланя замолчать. То, случилось ли это по оплошности Шэнь-нуна или по злому умыслу, вдруг перестало иметь значение. Шэнь-нун стиснул запястье Куньлуня. Не отводя глаз от злобных призраков, он пошёл вперёд, и Куньлуню пришлось пригнуться, чтобы поддержать его нетвёрдый шаг. Лицо владыки омрачила тень: Шэнь-нун был уже очень стар, а значит, как никогда близок к смерти. Куньлунь никогда не сталкивался ни со старением, ни со смертью, но всё равно отчётливо чувствовал идущий от Шэнь-нуна жуткий запах разложения. — Ты помнишь, что я сказал Нюйве во время нашей последней встречи? — спросил Шэнь-нун. — Кому охота прислушиваться к вашему загадочному бормотанию? — нахмурился Куньлунь. — Просто скажи мне, как есть. При чём здесь Нюйва? Знай она, что ты прожёг дыру в печати Фу Си — обернулась бы против тебя самого. Да ещё и с помощью огня моей души! Это из-за тебя я во всё это ввязался! — Она не пойдёт против меня, — упрямо заявил Шэнь-нун. — Это ты так думаешь, — фыркнул Куньлунь. Шэнь-нун зашёлся хриплым кашлем. — Жизнь и смерть чрезвычайно важны. Смерти боятся все, и не следует об этом шутить. Однако если у нас появится возможность разорвать порочный круг жизни и смерти… Больше не нужно будет бояться. — Я не собираюсь ничего рвать, и смерти я тоже не боюсь, — заявил Куньлунь. — Кому следовало бы бояться, так это тебе. К слову сказать, на моём священном дереве снова созрел плод: за всё это время их было всего два, и один я отдал своему коту, а другой сохранил для тебя. Он может продлить тебе жизнь на целую сотню лет. — Благодарю, — улыбнулся Шэнь-нун. — Но я тоже не страшусь смерти. Куньлунь, ты ещё слишком мал, чтобы меня понять. Ни смерти, ни выживания, ни божественности… Может быть, после нашей гибели ты осознаешь, что я хотел сказать. Куньлунь закатил глаза и оглянулся, словно разыскивая, чем бы заткнуть чужой болтливый рот. — У нас есть надежда, — обронил Шэнь-нун, оглядываясь на заполонившее землю призрачное племя. — Если жизнь может зародиться даже в подобном месте… Воистину, нет ничего невозможного. Услышав это, Куньлунь перестал помогать ему продвигаться вперёд и оглянулся на ближайших к нему духов, пожирающих друг друга. — Скажи мне, старый пердун, — нахмурился он, — разве это считается жизнью? Совсем ты мозги растерял. Подумай лучше о том, как будешь объясняться перед Нюйвой. Шэнь Вэй, до того молчаливо взиравший на эту картину, взял Чжао Юньланя за руку. — Пойдём. Следуя за двумя фигурами, покидающими нечистые земли, Шэнь Вэй продолжил: — Я не сомневаюсь, что ты прекрасно понял, о чём говорил Шэнь-нун. Просто его идеи для тебя были чересчур невероятными. — Он хотел сформировать колесо перерождений, — кивнул Юньлань. — Пока душа не уничтожена, она может переродиться заново, и жизнь обернётся смертью, а смерть — жизнью… Именно это он и имел в виду, так ведь? — Шэнь-нун собирался использовать преисподнюю в своих целях и на краю настоящей гибели отделить инь от ян, чтобы запустить колесо перерождения, — улыбнулся Шэнь Вэй. — Но у него не вышло, иначе Нюйва не стала бы жертвовать собой ради Великой Печати, — сказал Юньлань. — А знаешь, почему у него не вышло? — спросил Шэнь Вэй, и на его лице возникла странная улыбка. — Потому что у призрачного племени нет души, — ответил он сам себе, не оборачиваясь к Юньланю. Ужасные твари, у которых нет души… — Всего лишь хаос, вместилище зла — независимо от иерархии, от рождения до смерти нами движет только одно: желание пожирать, поглощать, жаждать свежей плоти. — От этих слов Шэнь Вэя охватило странное возбуждение: такое накатывает, когда по собственной воле тревожишь рану или острым лезвием ведёшь по нетронутой коже. — Что до меня… Ты вырастил из меня божество, а я превратился в урода: не человек и не бог, не демон и не призрак — химера, подобных которой не существует в этом мире. Чжао Юньлань лишился дара речи. Шэнь Вэй усмехнулся. С самого начала, с того самого момента, как Чжао Юньлань уличил его во лжи, сердце Шэнь Вэя застыло в груди куском льда, обжигая всё его тело нестерпимым холодом. Но теперь его удивительным образом покинули любые сомнения. — Никто не знает, кто мы такие на самом деле. Может, всего лишь случайная мутация хаоса, позволившая ему передвигаться по земле. Призрачная Маска был прав: сама смерть была зажжена огнём твоей души и породила нас, «живых» существ, неспособных по-настоящему умереть. Престранная случайность. — Улыбка Шэнь Вэя ослабла, а голос смягчился, и он снова обернулся к Юньланю. — А ты так опрометчиво меня дразнишь. Разве не понимаешь, что именно провоцируешь? Не боишься обжечься? — Не боюсь, — хмыкнул Юньлань, обнимая его со спины. — Давай по делу, всё остальное мне неинтересно. В его объятиях было тепло, и сердце Шэнь Вэя дрогнуло, оттаивая: словно замёрзший на ветру человек, сделавший первый глоток горячего чая, он бережно накрыл обнимающие его руки своими. — Гора Бучжоу обрушилась, и накренившиеся небеса привлекли внимание сражающихся людей и демонов. Нескончаемый дождь омыл землю и прибил к ней любые обиды и недовольства, пролившись вечным бесплодием. Из-под земли к тому времени выбрались тысячи голодных призраков — должно быть, ты видел их всех с вершины горы Куньлунь. Мы с тобой встретились в первый раз там, где я был рождён, но ты стоял слишком далеко и отказывался подходить ближе — словно не хотел запятнать грязью свой плащ. Моё зрение тогда ещё не оформилось до конца, но я хорошенько запомнил фигуру в зелёных одеждах. Прикрыв глаза, Шэнь Вэй потёрся щекой об обнимающую его ладонь и немного понизил голос. — С самого рождения я был свирепее брата, и от моей руки пало больше голодных духов. В тот момент я уже обрёл слух и сумел с трудом разобрать, о чём вы с Шэнь-нуном говорили. И в отличие от брата я с самого рождения знал, что я такое. Я разыскивал тебя по всему миру, борясь с одолевающей меня жаждой крови и человеческой плоти… Вместо этого я питался тварями, лезущими из-под земли: такими же отвратительными, как и я сам. Мне хотелось спросить тебя: что считается жизнью на самом деле? — Юньлань крепче прижал его к себе. — А когда мы встретились с тобой в персиковом лесу, ты собирался взойти на Пэнлай. И я никак не мог ожидать, что увидев тебя, начисто лишусь дара речи. — Что мне нужно было на Пэнлае? — хрипло уточнил Юньлань. — Из трёх великих гор осталась только она: Бучжоу пала, а Куньлунь была для простых людей запретным местом. Жителей земли могла защитить только Пэнлай. Но их было слишком много: из трёх племён подняться смогли только два, а гоблинам только и оставалось, что дожидаться помощи Нюйвы и надеяться на высшие силы. — Шэнь Вэй помедлил. — Ненавижу эту фразу. — Что же им ещё оставалось? — Шэнь-нун верил, что будучи богом гор, ты захочешь помочь гоблинам и волшебному народу, а людей бросишь умирать. Он собирался лично привести императора Чжуань-сюя к тебе на поклон, но ты поступил по-своему: построил скромный алтарь с головой Чи Ю внутри у подножия горы Пэнлай. Первыми явились волшебные народы: они всегда признавали Чи Ю своим полноправным предком, а потому поклонились его алтарю. Люди же почитали Чи Ю как бога войны, а потому император Чжуань-сюй велел им последовать за волшебным народом, низко склонив головы в знак уважения. И только гоблины не обратили на алтарь никакого внимания, торопясь занять своё место на горе. И как только они прошли мимо, алтарь исчез, а его место заняла фальшивая тропа, что надёжно заперла гоблинов в пропасти у подножия горы. Именно поэтому волшебный народ до сих пор возносит хвалы горе Бучжоу. С того дня, позволившего им пережить великий потоп, они завоевали равенство с людьми… Пусть оно и продлилось недолго. — Ты взял меня с собой в путь через выжженную землю, — продолжил Шэнь Вэй. — От горы Куньлунь до персикового леса, а оттуда — до Пэнлая. Мы шли рядом по миру людей: спасали тех, кому нужна была помощь, убивали призраков-людоедов и даже оказались втянуты в дрязги между разными кланами. В призрачном племени каждый может оказаться обедом: концепция родства нам абсолютно чужда. Тогда я ещё многого не понимал и считал тебя расточительным, ведь ты только убивал, но отказывался поглощать свою добычу… А ты становился всё тише и тише. Обернувшись, Шэнь Вэй обнял Чжао Юньланя за талию. — Давай поднимемся в гору. Мир перед Юньланем размыло, и они оказались у подножия горы Пэнлай, а затем Шэнь Вэй одним прыжком взмыл прямиком на её вершину. Небо здесь неминуемой серой угрозой нависло над землёй. Грома и молний не было, но тонкой сеткой тумана стелился дождь, и его крохотные капли несли с собой невыносимую вонь. На вершине Чжао Юньлань увидел Нюйву — одинокую, подпирающую змеиным хвостом облака. Владыка Куньлунь и юный Король Призраков стояли неподалёку, наблюдая за ней. Куньлунь здорово изменился с тех пор, как Юньлань видел его в нечистых землях: он похудел, и черты его огрубели, но взгляд остался ясным и непоколебимым, что стало ещё заметнее на осунувшемся лице. Повернувшись к нему, Нюйва взволнованно спросила: — Владыка Куньлунь, — её красивое лицо омрачила тревога, — что, если Шэнь-нун ошибался? Что, если мы все ошибались? Куньлунь спрятал руки в рукава, и ветер принялся нещадно трепать их, словно пытаясь оторвать окончательно. — Всё верно: тогда мы искупим свою вину смертью за благое дело. И когда в этих землях появится кто-то — ещё могущественнее Паньгу — он сможет вынести урок из наших ошибок и завершить то, что мы завершить не смогли. — Ты прав, — вздохнула Нюйва, и морщинка между её бровей немного разгладилась. — Шэнь-нун однажды уже ошибся, и я могу только надеяться, что этого не произойдёт снова, но… Даже если так, у нас нет выхода. Ты очень вырос, Куньлунь: после моей смерти этот мир останется в твоих руках. Произнесённые в древние времена слова были словно отлиты из золота и нефрита. Стоило Нюйве договорить, и на незащищённые плечи Куньлуня опустилась неподъёмная тяжесть, однако он даже не дрогнул — и не позволил Королю Призраков за своей спиной встревожиться по-настоящему. Глубоко вздохнув, Куньлунь подставил ладонь падающему с небес дождю, привыкая к этой тяжести — неизмеримой, невыносимой, которую ему предстояло нести с собой до самого конца. — Есть кое-что, о чём я подумал только недавно, — произнёс он. — Люди такие маленькие и слабые, что не могут избавиться от своей жадности, злости и глупости. Со своими шестью чувствами они практически слепы, жестоки и недальновидны. Почему же небеса вознаградили тебя за их сотворение? Чем люди им так приглянулись? — Прищурившись, Куньлунь запрокинул голову, глядя на виднеющиеся в облаках дыры. — Только теперь я понял: люди не так уж и отличаются от нас самих. — Что ты имеешь в виду? — уголки губ Нюйвы тронула улыбка. — С самого рождения люди знают, что умрут, и каждый шаг приближает их к смерти. Герой ты или трус, разные пути ведут в одну точку, и годы меняются так быстро, что не успеваешь уследить, будто кто-то безжалостно щёлкает пальцами… Словно люди рождаются, только чтобы умереть. — Куньлунь и сам слегка улыбнулся. — Но видишь ли, каждый день своей жизни они за что-то сражаются: за еду и тепло, силу и собственность, за свои чувства и желание прожить ещё один день — постоянно. И после всего этого… Последнее усилие всегда стоит им жизни. — Я не понимаю, — произнёсли Шэнь Вэй с юным Королём Призраков одновременно. Их голоса — один звонкий и юный, а другой глубокий и хриплый — сплелись для Чжао Юньланя воедино, и на мгновение он сам почувствовал, что они с воспоминанием о Куньлуне были одним целым. И неожиданно слова пришли к нему сами и сорвались с губ: — Несправедливо запирать призрачное племя, — произнесли они вместе с Куньлунем, — но один геноцид я уже совершил, когда не позволил гоблинам подняться на Пэнлай и утопил их у его подножия. В моём сердце нет сомнений и страха перед тем, что мне предстоит. Если колесо реинкарнации и вечная жизнь, о которой грезил Шэнь-нун, окажутся ложью, и если у нас не получится, и впереди ждёт катастрофа… Это будет только нашей ошибкой. После нашей смерти в этот мир придут новые боги, которые тоже будут искать вечную жизнь — хотя в глубине души все мы знаем, что совершенного постоянства не существует, и в конце концов все мы, подобно обычным людям, будем мертвы. Куньлунь обернулся к Королю Призраков, а затем его взгляд скользнул выше и остановился на Чжао Юньлане, и даже зная, что Куньлунь никак не может его видеть, Юньланю всё равно сделалось не по себе от прямой встречи с самим собой из прошлого. — Если смерть — это хаос, то жизнь — это бесконечная борьба, — заключил Куньлунь, улыбнувшись снова, и на его щеках показались ямочки. У него была улыбка ребёнка, но глаза — седого старика. — Нюйва, можешь начинать. И ни о чём не волнуйся. Наконец-то Юньлань услышал этот разговор целиком. Только теперь он понял, каким образом Шэнь Вэй вытащил из этого диалога, полного сожаления и сочувствия к человечеству и его страданиям, несколько ключевых фраз и вывернул их наизнанку, придав совершенно иное значение. Нюйва кивнула, и в тот же миг над землёй поднялась сияющая цепочка камней, протянулась словно радуга и с воем вонзилась в плотное одеяло облаков, которые с грохотом и молниями разверзлись. Люди и волшебные существа, успевшие завершить только половину своего подъёма на Пэнлай, попадали на колени и принялись молить небеса о пощаде. Потребовалось несколько месяцев, чтобы гром утих, и на смену расступившимся грозовым облакам пришли обычные, и солнце вновь осветило выжженную, бесплодную землю. Тело Нюйвы, спрятанное среди облаков на вершине Пэнлая, разбилось вдребезги, и одна часть её души восстановила Великую Печать, а другая обратилась к горам и рекам и обернулась нежными ростками свежей зелени среди потрескавшихся камней. На вершину также поднялся Шэнь-нун и сказал Куньлуню: — Моё время пришло, — и упал на землю, отдав своё тело смерти. Его душа, более не стеснённая смертной оболочкой, опустилась к подножию священной горы и обернулась колесом реинкарнации, к которому сразу потянулись заблудшие души, разучившиеся различать день и ночь. Столп Природы пронзил и успокоил дрожащую землю, Солнечные Часы Реинкарнации начали вращаться вокруг Камня Перерождений, а Кисть Добродетели, парящая в ветвях священного древа, окунулась в Реку Забытья и вынырнула, зная о достоинствах и недостатках всех человеческих душ. — Только одного не хватает, — сказал Куньлунь. Облака над ним вдруг потемнели, налившись угрозой, словно гром и молния спустились к нему прямиком с небес. — Огонь моей души породил призрачное племя, подняв его из грязи, и просто так оставить их было бы преступлением, которого я не допущу. Кровь, выпущенная из его сердца, обернулась фитилём, а тело обратилось лампой. И внезапно Юньлань ощутил, что давно обо всём знал: не из воспоминаний внутри священного дерева или Великой Печати, а словно это случилось с ним самим, а он обо всём забыл и просто какое-то время не мог вспомнить. Колесо реинкарнации замкнулось: жизнь и смерть перестали существовать друг без друга. Древняя сущность владыки Куньлуня истекла кровью, оставив на своём месте задыхающегося от рыданий Короля Призраков, чьи волосы нещадно трепал яростный горный ветер. А затем они вместе спустились нести стражу возле Великой Печати. — Что было дальше? — спросил Юньлань, обернувшись к Шэнь Вэю. — Почему ты тогда сказал, что никогда не примиришься с Шэнь-нуном?