***
Уже на следующий день тройка друзей отправилась на стадион, чтобы посмотреть на тренировку между Когтевраном и Пуффендуем, дав Эйден чудесный шанс застать Люпина в одиночестве. Ближе к дверям больничного крыла она заметно растеряла уверенность и застыла перед самым входом. Сделав глубокий выдох, она все же открыла двери и проскользнула внутрь. — Джуди уже выписали, — Эйден вздрогнула от неожиданности и повернулась к источнику звука. Люпин сидел на той же койке, на нем была светлая больничная рубашка, явно неподходящая ему по размеру, в руках он держал книгу. — Буквально сегодня утром. Прошло несколько мгновений, прежде чем Эйден поняла, что староста имеет в виду охотницу Гриффиндора, которую так же лечили в больничном крыле последние пару дней. Люпин подумал, что она пришла навестить ее. — Я пришла к тебе. — Эйден показалось, что слова ее прозвучали почти беззвучно, однако Люпин закрыл книгу, сложил на ней руки и внимательно посмотрел на неё. — Если тебе нужно через меня узнать что-то у преподавателей, то я пока не знаю, когда меня выпишут и я смогу... — Это мой бладжер попал в тебя. Люпин растерялся, но не подал виду. Наверное, на трибунах он искал взглядом Поттера, или следил за успехами ловца, оттого даже не заметил, кто именно ударил по бладжеру, угодившему ему в самую грудь. — Как ты? — Ну, несколько рёбер было сломано, но медсестра меня залатала. Говорит, лёгкие не были сильно задеты, — он заметил, что Эйден нервно перебирает пальцы рук. — Возможно, мне даже нужна была взбучка! Он слегка рассмеялся, но тут же начал кашлять, держась за грудь. Эйден наконец преодолела те метры, что разделяли ее от постели, и помогла Люпину лечь. — Спасибо, — тихо сказал он, а затем, поймав взгляд Эйден, продолжил очень уверенным тоном. — Я на тебя не злюсь. Это ведь всего лишь случайность. Со мной правда все хорошо, Эйден. — Ты знаешь мое имя? Она сказала это раньше, чем успела подумать: вот глупость! Конечно, он знает ее имя, они учатся вместе уже пятый год. Даже если ты самый нелюдимый человек на свете и всегда отмалчиваешься за последней партой класса, тебя рано или поздно запомнят, и Люпин не упустил это из виду. — Ну, я ведь староста. — Ладно, — Эйден поднялась на ноги и попятилась в сторону выхода, — Раз у тебя все хорошо, значит, все, в общем-то, хорошо, — она начала ещё активнее перебирать пальцы, понимая, какую околесицу несёт, — Не поднимайся, лежи, отдыхай, выздоравливай, — она уже почти скрылась за дверью, как зачем-то добавила, — Я зайду завтра. Люпин что-то ответил, и Эйден очень надеялась, что ей показалось, словно это было: «Буду ждать».***
Никто не тянул ее за язык, а, значит, нужно было зайти к Люпину на следующий день. Подумав, что идти с пустыми руками уже во второй раз будет невежливо, Эйден выклянчила несколько апельсинов у соседки в спальне девочек. В больничное крыло она зашла смелее, чем вчера, застав старосту буквально в том же виде. — Ты любишь апельсины? — И тебе привет, — Люпин улыбнулся, а Эйден ругнулась про себя: «Люди сначала здороваются!» — Да, люблю, спасибо. Он принялся чистить апельсин, а Эйден, сама не зная зачем, уселась на соседнюю пустующую койку. Люпин жестом предложил ей кусочек цитруса, но она отказалась. — Почему твои друзья не здесь? — вдруг спросила Эйден. — Они заходили несколько часов назад, а сейчас ушли в Хогсмид, — Люпин отправил в рот дольку апельсина и продолжил только тогда, когда окончательно прожевал ее, что обрадовало Эйден: ей совершенно не хотелось видеть, как он чавкает. — Со мной, видишь ли, не особо повеселишься сейчас. Придут, расскажут последние новости, спросят, когда меня выпишут, как будто я знаю, а когда совсем со мной соскучатся, пойдут по своим делам. Эйден задумалась: наверное, она бы не смогла уйти веселиться в Хогсмид, если бы ее друг оставался в больнице. Хотя, откуда ей знать? Друзей у неё не было. Да и не приятели Люпина запустили в него бладжер. — А ты почему не в Хогсмиде? — Мне не нравится Хогсмид, — честно ответила Эйден, а Люпин очевидно удивился. — Как можно не любить Хогсмид? А как же Сладкое Королевство? Или посиделки с друзьями за кружкой сливочного пива? — Сладкое не люблю, посиделки мне устраивать не с кем. Люпин заметил, как резко Эйден ответила на вопрос, и не стал настаивать. — Как на уроках? Что-нибудь новое? — спросил он, лишь бы перевести тему. — Все так же, по-моему. Нагнетают из-за СОВ, задают кучу эссе, лекции стали в два раза длиннее. — Да, насчёт СОВ преподаватели действительно увлеклись с запугиваниями, — Люпин улыбнулся, и Эйден вдруг отметила, что его болезненное лицо с улыбкой выглядит куда лучше. — Ну что, ты уже определилась, кем будешь после школы? — Нет. А ты? — Ну, мне нравится Защита от темных искусств, — задумчиво начал Люпин, — возможно, я бы хотел преподавать этот предмет, или что-то вроде того. Повисла неловкая пауза, и Эйден поспешила ее нарушить: — Мне тоже нравится Защита от тёмных искусств. Ну, то есть, Трансфигурация тоже очень интересна, но, честно говоря, я куда охотнее поверю в то, что мне в быту придётся использовать ридикулус, чтобы прогнать боггарта, нежели превращать крысу в кружку. — Да, это правда, — Люпин почти засмеялся, но грудь ещё, должно быть, болела. — Какой у тебя боггарт, если не секрет? Эйден словно окатили ледяной водой. Простой, казалось бы, вопрос поставил ее в тупик. Наверное, подумала Эйден, она слишком сильно изменилась в лице, и Люпин вновь постарался поменять тему разговора, поняв, что затронул не зажившую рану. — Лекции, говоришь, стали ещё длиннее? Боюсь, я слишком много пропущу, пока валяюсь здесь. — Хочешь, я принесу тебе конспекты? Эйден уже не спрашивала себя, зачем она принесла апельсины, зачем уселась на соседней койке, а не ушла, зачем спросила про друзей и вообще завела с ним беседу. И, конечно, она понятия не имела, зачем нарочно искала возможность навестить парня ещё раз. — Спасибо, это было бы здорово, — Эйден показалось, словно Люпин сам гадал, зачем она все это делает.***
Хизер Эверетт. Вот как Эйден следовало ответить на вопрос Люпина о боггарте. Она не могла уснуть уже второй час, поэтому прокручивала разговор в больничном крыле снова и снова. Конечно, она знала свой главный страх. Но она бы предпочла, чтобы это знание умерло вместе с ней. С родителями у Эйден связаны не самые тёплые воспоминания, да и те, что есть, казались слишком расплывчатыми: холодные стены большого старинного дома, всегда идеально выглаженные рубашки отца с заклепками под серебро, на каждой из которых красовалась крошечная змейка, почти всегда закрытые плотные портьеры на малочисленных окнах, и, наконец, пренебрежительный взгляд матери. Эйден не знает, зачем людям, напрочь лишённым способности любить и заботиться, было заводить детей. Их куда больше увлекали сомнительные обряды, история тёмных волшебников, запрещённые магические существа и реактивы, древняя магия и ритуалы. Единственным светлым воспоминанием из детства был брат Эйден — Аттикус. В холодном поместье, больше напоминающем склеп, его руки всегда были тёплыми и бесконечно заботливыми. Он выступал барьером между ребёнком, которому всего лишь нужна была мама, и матерью, наверняка легко бы отказавшейся от бремени родительства, представься ей такой шанс. Хизер настаивала на том, чтобы обучить Аттикуса тому, чем они с отцом были так отчаянно увлечены. Эйден помнила, как он отпирался, но также помнила, что мать умела убеждать, всегда находила рычаги давления. Наверное, и Эйден привлекли бы к их обрядам. Но, к счастью или к сожалению, Распределяющая Шляпа отправила девочку в Гриффиндор. С тех пор любые планы Эверетт на Эйден были отменены, а сама она стала чужой в семье, которая и раньше, признаться честно, не была с ней близка. Эйден даже представить не могла, как изощренно бы Хизер наказала осквернительницу рода, так назло приходящуюся ей дочерью. Однако ничего из задуманного ей не удалось: родителей Эйден сдали Министерству Магии за укрытие преступников, нелегальное приобретение запрещённых веществ и субстанций, ритуалы, жертвами в которых были, скорее всего, магглы. С тех пор Эйден не видела их обоих, ныне заточенных в Азкабане, а Аттикус бесследно исчез, не оставив никаких подсказок для младшей сестры. Эйден повезло, что директором Хогвартса является Альбус Дамблдор, давший ей возможность оставаться в замке на время каникул. Потому что возвращаться Эйден некуда. И не к кому. Конечно, она знала, какой облик принимает ее боггарт. Как-то раз она наткнулась на него в одном из шкафов класса Прорицания, и после этого ей потребовалось немало времени, прежде чем призраки прошлого перестали тревожить ее, и ей удалось успокоиться. Это была Хизер Эверетт, под ногами которой покоилось бездыханное тело маленькой птички.