У кромки Чёрного озера

Эйден преодолела Большой зал и толкнула дверь в Зал Наград. Трепета или волнения, которые она испытывала, когда ей нужно было войти в Больничное крыло, сейчас не было. Скорее, она хотела расправиться с наказанием как можно быстрее. Люпин уже был там, склонившись над столом, заставленным грязными кубками, значками и чашами. Кто бы сомневался, что он решил прийти пораньше. Эйден поставила сумку на пол, привлекая внимание старосты звуком. Он обернулся, во взгляде девушке удалось распознать некое воодушевление, которое она отнюдь не разделяла. Она подошла к столу, оценив масштабы трагедии, и взяла в руки тряпку. — Нам нужно будет отмыть это все без волшебства. — зачем-то сказал Римус, как будто это не было очевидно. Эйден взяла в руки первый попавшийся кубок, уселась на пол у стола спиной к стеклянному стеллажу и начала тщательно оттирать грязь с ручек, периодически окуная тряпку в мыльный раствор в ведре около неё. Римус последовал ее примеру, сев по другую сторону от ведерка. Эйден с удивлением заметила, как расслабляет монотонная работа руками: она не знала, сколько прошло времени, но вид блестящего теперь кубка доставлял ей настоящее удовольствие. Она даже забыла, что сидит в одной комнате с человеком, который лишь злил ее в последние дни. На секунду ей показалось, что наказание пройдёт просто замечательно, если все останется на своих местах, как вдруг до неё донёсся голос Римуса. — Эйден, прости меня, пожалуйста. Она громко выдохнула, роняя руки на колени. Какого черта он все испортил? Она даже не взглянула на него, снова упираясь взглядом в чашу, которую тщательно терла: — Забудь. — Что значит забудь? — Эйден снова почувствовала, как злость просыпается где-то в груди. Она повернула голову и увидела его таким же разозлённым, как и она сама. Посмотрев ему в глаза, его поведение стало ей вдруг так понятно, что теперь она ума не могла приложить, почему ведёт себя именно так: он ведь просто хочет объясниться. Довести недосказанность до ума. Она все так же как сквозь туман разглядела, что именно он довёл ее до Больничного Крыла, когда она потеряла сознание, именно он вступился за неё, когда Фостер вывел ее из себя. Его никто не просил это делать: это просто он, его натура Люпина. — Я хочу, чтобы ты знала: я не это имел в виду. Я неправильно подобрал слова. Я не хотел отказываться от тебя и от твоей заботы, просто не хотел, чтобы ты пострадала из-за того, во что вовлечены я и мои друзья. — Так что же вы творите, если от этого кто-то может пострадать? — Эйден грели душу его слова. Но она не могла простить его, пока он все ещё хранит секреты, и, кажется, достаточно страшные. — Я не могу сказать. Пожалуйста, пойми это. — Не могу. — Эйден поднялась со своего места, взяла в руки несколько кубков и направилась во вторую комнату. Продолжать сидеть рядом с Римусом было бы невыносимо: напряжение буквально витало в воздухе. Он уже почти подорвался вслед за ней, но в итоге лишь вздохнул и промолчал. Во второй полупустой комнате был лишь шкаф с приоткрытой дверцей и стол. Эйден сгрузила на него все кубки, как вдруг сбоку от неё что-то мелькнуло. Она развернулась и пристально посмотрела на шкаф. Ей показалось, что кто-то прячется внутри. Она осторожно коснулась ручки и потянула ее на себя. В следующее мгновение ее отбросило в сторону, она упала на пол, испуганно наблюдая за тем, как из шкафа медленно выходит Хизер Эверетт. Ее чёрные прежде глаза сейчас казались красными, выпрямленные заклинанием волосы принимали истинный облик, выбиваясь из косы, платье было разодрано, а в руках она сжимала свою длинную волшебную палочку с массивной рукоятью из драгоценного камня. Хизер сделала несколько шагов по направлению к Эйден, направляя палочку на неё. Девушка попятилась назад, сердце билось с такой болью, что спирало дыхание, ею овладел животный страх. — Я отомщу тебе, дрянь! — закричала Хизер, приближаясь к Эйден и занося волшебную палочку. Эйден закричала и закрыла голову руками, абсолютно пустую от мыслей: все, что она ощущала — смертельную опасность. — Эйден! — Римус вбежал в комнату и заслонил ее собой. Вдруг Хизер остановилась, изумленно посмотрела на парня и неожиданно исчезла. Вместо неё в воздухе повисла Луна, выплывающая из облаков. — Ридикулус! — Луна превратилась в кусок ветчины и шлепнулась на землю. Эйден трясло, она не могла прийти в себя и понять, что произошло. Римус сел около неё и приобнял за плечи. Он что-то шептал о том, что она в безопасности, что ей ничего не угрожает, но она продолжала задыхаться, ухватившись за его руки. Он прижал ее к себе, и она наконец-то расслышала, что он повторял: — Боггарт, это всего лишь боггарт, Эйден. Боггарт. Вот оно что. Эта мысль вдруг врезалась ей в сознание и начала медленно прояснять его. Это не Хизер. Это проклятый боггарт. Ее родители в Азкабане. Ей ничего не угрожает. Боггарт. Просто боггарт. Спустя пару минут ее дыхание окончательно успокоилось, и она отстранилась от Римуса. Он коснулся ее лица ладонью и поднял голову к себе. — Ты в порядке? — Да, — прошептала она, чувствуя, как на щеках медленно застывают слёзы. — Все нормально. Он отпустил ее лицо, и ей вдруг стало холодно. Ещё несколько мгновений он держал ее за плечи, а затем спросил: — Сможешь подняться? — она кивнула, взяла его за руку и встала на ноги, которые сперва отказывались слушаться. Ее кошмары на несколько секунд стали явью. Сейчас она стояла посреди пыльной комнаты, сжимая руки Римуса, словно только они оставались чем-то действительно реальным и осязаемым, и смотрела в пустоту. Она и не догадывалась, как глубоко внутри неё все еще был запрятан этот страх. На неё выкатили бочку с ледяной водой, вдруг открыв взгляд на положение дел. Даже здесь, в Хогвартсе, в тысячах миль от Азкабана, под защитой преподавателей во главе с Альбусом Дамблдором, она не почувствовала себя в безопасности. Она все ещё боялась, что родители как-то достанут ее, затянут в ту жизнь, от которой ей повезло сбежать. «Я отомщу тебе». Но за что? Эйден продолжала перебирать мысли как безумная, пытаясь найти ответ. Он вдруг врезался ей в сознание, оказавшись совершенно простым: родители могут думать, что это Эйден сдала их. Ну конечно! К моменту, как Эйден поступила в школу, Аттикус уже окончил ее и подневольно участвовал во всех ритуалах. И только когда Эйден вдруг была распределена не в Слизерин, и это грозило ей скандалами дома, семья развалилась: отец с матерью пожизненно заточены, а брат пропал без вести. Что может быть очевиднее, чем подозревать испуганного ребёнка, который просто не хотел возвращаться к тем, кто причинит ему боль, и сообщил об этом преподавателям, которые предприняли надлежащие меры? Эйден вдруг совершенно четко осознала, почему продолжает видеть эти сны, почему она так боится мать: она чувствует, что от них исходит угроза, но она не могла понять, почему. Ее затянувшиеся рассуждения прервал мягкий голос Римуса. — Отдохни, ладно? Я сам здесь закончу. Он отпустил ее руки, и Эйден вновь почувствовала, что без его касаний у неё по телу пробежала морозная дрожь. Они вышли из этой комнаты, Римус принялся начищать кубки, а Эйден встала лицом к нему, опершись на стеллаж. Они провели в молчании долгие минуты: староста успел расправиться с тремя кубками и двумя значками, как Эйден вдруг заговорила. — Хизер Эверетт, — Римус изумлённо поднял на неё глаза. — Помнишь, ты спрашивал, какой у меня боггарт? Это моя мать. Он опустил руки с очередным значком, продолжая смотреть девушке прямо в глаза. — Что она с тобой делала? — он спросил это почти беззвучно. Несмотря на прямоту вопроса, у Эйден почему-то не возникло желания перевести тему. Она почувствовала, что может ему доверять. Страхи сжирали ее изнутри, и, может, ей действительно следовало наконец рассказать об этом. — Аттикусу доставалось больше, чем мне, — Эйден опустила глаза, — Она заставляла его использовать запрещённую магию и варить странные зелья. А если он пытался отказаться — накладывала круциатус. — Эйден заметила, как Римус дёрнулся. Она замолчала на пару минут, благодарная за то, что он не торопил ее, и затем продолжила, чувствуя, как дрожит ее голос, — Как-то раз они с отцом выкупили единорога и заперли его в подвале дома. Мать сказала, что его волосы и кровь — невероятно ценные компоненты для зелий и обрядов. Она хотела, чтобы я убила его, — По щекам бесконтрольно потекли слёзы. — Но я не смогла бы. Никогда. И Аттикус отказался. Она наложила на нас обоих круциатус, а на следующий день дала мне мясо и велела покормить животное. Я думала, что она передумала убивать его. Я была так рада, что смогу накормить его, избежавшего гибели. Но она отравила мясо. Единорог вдруг начал задыхаться, вставать на дыбы, а затем упал замертво прямо рядом со мной. Хизер запретила мне плакать из-за этого. Она сказала, что я сама определила его смерть: он мог умереть без боли от заклятия, но из-за меня его пришлось отравить. Мне было восемь. Эйден прекратила рассказ и постаралась перевести дыхание. Она вытерла слёзы. И сложила руки на груди. К сожалению, эта история была лишь одной из немногих, связанных с ужасами семьи Эверетт. Она знала, что Римус не попросит ее рассказать какую-нибудь ещё, и это облегчало ей душу. — Но почему их не поймали раньше? Министерство же отслеживает использование Непростительных заклятий? — У них были связи в Министерстве. Эти люди покрывали весь кошмар, что они творили. А когда кто-то сдал родителей, тех работников Министерства тоже отправили в Азкабан. Они замолчали. Эйден бегала глазами по мебели в комнате, пытаясь думать о чем-нибудь другом, Римус же не сводил с неё глаз. — Эйден, мне очень жаль. — мягко сказал он, и она обернулась к нему, кивнула. Он снова принялся счищать грязь с посуды, и Эйден, пришедшая в себя, взяла в руки тряпку и села рядом со старостой. Они долго сидели в тишине, занятые работой, пока Эйден прокручивала в голове события последних недель. Блуждая от одного воспоминания к другому, она вдруг наткнулась на одно из Больничного Крыла, когда Римус спросил, что является ее боггартом, а она промолчала. Но ведь и он тогда промолчал. Она мысленно вернулась в соседнюю комнату, в момент, когда Римус закрыл ее собой. Его боггарт вдруг превратился... — Луна? — вдруг спросила она, поворачивая голову к Римусу. Он обескураженно взглянул на неё. — Почему она пугает тебя? Люпин не собирался отвечать. Эйден заметила напряжение в его взгляде, но было в нем что-то ещё. Он давал ей понять, что она и так знает ответ на свой вопрос. Пазлы воспоминаний, вырванные из контекста, вдруг начали складываться и обретать форму. Вопросы, так долго остававшиеся без ответа, теперь казались глупыми, а предположения смехотворными. Ответ всегда был у неё прямо под носом, но она посчитала, что отгадка непременно должна быть сложнее. — В тот день, когда ты впервые пропал, было полнолуние, как и в этом месяце, — тихо начала Эйден, воспоминания, как наблюдала за Луной из окна гриффиндорской башни. Она видела, как Римус напрягается. — Нет никакой бабушки, — все окончательно встало на свои места. Эйден нашла ответ. Ей оставалось лишь проследить своё заключение целиком, произнеся его вслух. — Вот почему Джеймс с остальными искали способ стать анимагами без тебя, вот, почему их интересовало становление животными по собственному желанию, а не по принуждению. Вот, почему тебя разозлили мои слова о Воющей Хижине, — он отвернулся, готовый принять последний удар. — Римус, ты — оборотень. Несколько секунд они оба сидели в звенящей тишине, а затем он коротко кивнул. Вот оно что. Римус Люпин - оборотень. Это столько объясняло, делая все таким простым, и таким сложным одновременно. Он поднялся, поставив последний очищенный кубок на стол, поднял с пола сумку и направился прочь. — Эй, куда ты? — Эйден быстро поднялась и побежала за ним. — Не хочу видеть, как ты уходишь. Лучше первым уйти мне. — Ухожу? Зачем мне уходить? — Хватит, Эйден, — он повернулся к ней, и она увидела, что у него на глазах застыли слёзы, ее сердце пропустило удар. — Ты прекрасно понимаешь, что все это значит. — Нет, не понимаю, — она подошла к нему ближе, но он сделал шаг назад. — Тебе не нужен такой как я, понимаешь? Я знал, что не должен был продолжать общение с тобой, потому что рано или поздно ты бы догадалась. Я сглупил, я правда сглупил. Подумал, словно в этот раз все будет по-другому, словно ты не уйдёшь, когда узнаёшь. — Но я не уйду, — тихо начала Эйден. — Для меня это ничего не меняет. — Что значит «ничего не меняет»? — он повысил тон, его охватывало отчаяние. — Ты знаешь, кто такие оборотни, Эйден? Они опасны. Они не контролируют себя. Нет никакого чудесного лекарства, это приговор. Я никогда не стану другим. Тебе нельзя оставаться рядом. — А как же Джеймс, Сириус и Питер? Они же остались! — И я проклинаю себя за это! — слеза скатилась по его щеке. — Знаешь, сколько бы я отдал, чтобы быть им лучшим другом? Не тем, что становится опасен, не тем, что угрожает их жизни, а обычным, другим? Его грудь вздымалась, ладони были сжаты в кулаки. Он просто молча смотрел на неё. Ему хотелось, чтобы этот разговор закончился, или чтобы его и вовсе никогда не было. Чтобы Эйден наконец-то поставила точку, и ему не пришлось бы страдать из-за чувств, разрывающих его изнутри. Она знала, что он не хочет отпускать ее. Но она и не собиралась. — Вот только ни им, ни мне другой и не нужен, — Эйден сократила расстояние между ними и взяла его за руку. — Нам нужен ты, Римус. Он просто продолжал смотреть на неё, пока слёзы скатывались по его щекам. Эйден чувствовала, что готова на все, лишь бы больше никогда не видеть, как ему больно. Человек, который всегда был так добр и заботлив, носил это бремя практически в одиночку. Он ненавидит себя за то, над чем не властен, совершенно забывая, что волк — лишь часть его, и в родном человеческом обличье он — лучший из всех, кого ей доводилось встречать. Она встала на носочки и крепко обняла его. Она почувствовала, как быстро бьется его сердце, и ее собственное, должно быть, вторило ему так же быстро. Спустя пару мгновений он обнял ее в ответ, опустив голову ей на плечо. Эйден знала, что он продолжает плакать, но хотела верить, что уже не от боли. Ей было так стыдно за свои детские обиды. Она представить и не могла, что им двигало. В его объятиях она вдруг почувствовала, что именно здесь ей самое место. Именно рядом с ним ей не страшно. И она сделает что угодно, чтобы с ней он чувствовал себя так же. Так или иначе, эта история вразумила их обоих. И теперь Эйден точно знала, что никогда не оставит его, кем бы он ни был.