У кромки Чёрного озера

Эйден стояла у зеркала в спальне девочек, рассматривая собственное отражение. Платье цвета серебра было все так же прекрасно, развеваясь при движении словно облако неосязаемых звёзд. Она решила не собирать волосы, но уложила непослушные кудри заклинанием. Теперь они выглядели аккуратными, подобранными одна к одной. Илайн подсказала Эйден ещё одно заклинание, и сейчас она была готова его испробовать: взяв в руки свою палочку из ясеня с массивной закрученной спиралью рукояткой, она мягко коснулась своей макушки и прошептала нужные слова. Из палочки посыпался дождь из мельчайших блёсток, которые улеглись на прядях волос, подсвечивая их. Образ был завершён. Она ужасно волновалась, но пора было выходить в направлении Большого Зала. Нарядные студенты заполонили коридоры и лестницы, на всех этажах замка стоял оживленный шум. Парни были одеты в строгие костюмы, а волосы их были непривычно убраны с лица. Девушки были прекраснее прежнего: казалось, ни у кого не было похожих платьев. Эйден любовалась открытыми плечами, заплетенными волосами, ступнями в крошечных туфельках, выглядывающими из-под пышных роскошных платьев, лёгким румянцем и широкими улыбками. Она жалела, что в дни прошлогодних балов отсиживалась в башне факультета: это зрелище стоило не только того, чтобы поучаствовать в нем, но и того, чтобы взглянуть на него хоть краем глаза. Вдалеке толпы Эйден сумела разглядеть Илайн в темно-фиолетовом коктейльном платье и с низким хвостом, уложенном на плече. Контраст светлых волос и темного платья подчёркивал овал ее лица и выпирающие ключицы. Впрочем, весь Хогвартс знал, что она не только блестящий вратарь, но и просто настоящая красавица. Эйден догадывалась, что Римус уже стоит у входа в Большой Зал: до начала бала оставалось около десяти минут, и ответственный староста никак не мог до сих пор наводить марафет. У лестницы, ведущей к залу, Эйден вдруг остановилась: от волнения ее бросило в жар, а руки, наоборот, охладели сильнее прежнего. Она боялась выглянуть в дверной проем. Девушка собиралась с мыслями ещё пару минут, а затем взяла себя в руки и уже куда смелее сделала несколько шагов. Не заметить человека, чья голова торчала из толпы, было невозможно: так всегда было в школьных коридорах, но сегодня все происходило немного иначе. Эйден остановилась на середине лестницы, давая себе время полюбоваться: Римус не лукавил, говоря, что костюм изумительный. Рубашка оттеняла обычно бледное лицо, шрамов на котором сегодня практически не было видно, жилетка из материала, подобного шёлку, очерчивала торс, а мантия подчёркивала плечи и даже в свете факелов переливалась сатиновым свечением. Волосы были убраны назад, но не закреплены тонной геля, как у подавляющего числа парней: несколько непослушных порядок все же выбивались и, спадая, касались широких бровей. Римус выглядел взволнованным, он быстро оббегал взглядом присутствующих. Эйден продолжала стоять на месте, дожидаясь, что он заметит ее. Когда это случилось и их глаза встретились, мир вдруг перестал существовать, а ее сердце — биться. Она видела только его, и была готова поклясться, с ним происходило то же самое. Его взгляд медленно блуждал по ней, пока она спускалась. Наконец, он направился к ней и предложил руку. Эйден вложила свою ладонь в его и они оба улыбнулись, осознав, какими холодными были их руки. Как же они волновались! Он взял ее покрепче, и, наконец, сказал: — Ты прекрасна. Эти два слова вдруг начали вертеться в голове Эйден, записываясь куда-то в самые глубины сознания. Она улыбнулась, потупила взгляд, понимая, что тоже хочет сделать ему комплимент, но не успела подумать и вдруг выпалила, осматривая костюм Римуса: — Знаешь, у меня определённо есть вкус! Он громко рассмеялся, и ей показалось, что он был рад услышать шутку вместо неловкого комментария. Он предложил ей взять его за плечо и направиться в Большой Зал. Повернув голову, она увидела друзей Римуса: Сириус был одет во все чёрное, в отличие от костюма Римуса, его наряд не был свободного кроя, а сидел исключительно по фигуре. Рядом с ним стояла Джуди, которая, очевидно, составляла ему пару. Рядом с Блэком был Джеймс, явно пренебрёгший гелем для волос, его причёска была немного растрепана, и даже сейчас, когда он был одет статно, волосы торчали в разные стороны. Но что-то в этом определённо было: он был подобен льву с герба Гриффиндора. Под руку с ним стояла Лили в восхитительном изумрудном платье простого, но элегантного кроя: она определённо знала, как сильно ей идёт этот цвет, заставляющий ее глаза выглядеть ещё выразительнее. Огненно-рыжие волосы мягкими волнами спадали на плечи. Эйден нисколько не удивилась тому, что они пришли вместе, ведь очевидно, что только так и могло быть. Она заметила, как Джеймс смотрит на Лили, и у нее в груди растеклось тепло: она никогда не видела, чтобы обычно наглое лицо Поттера вдруг становилось таким мягким. Он не отрывал взгляд от спутницы, словно она — единственное, что имеет значение. Впрочем, так оно, похоже, и было. Эйден вдруг стало интересно, каково это, когда на тебя смотрят вот так. Тем временем, они вошли в зал, красота которого не уставала поражать Эйден: невозможно представить, как она умудрялась не замечать ее все предыдущие годы! Потолок был затянут полупрозрачными облачками, с которых спускались поблескивающие снежинки, тающие на середине пути, факелы были заколдованы и горели голубым пламенем, столы с белыми скатертями и напитками, устроенными ярусами, были передвинуты к стенам, а каменный пол был подобен льду, вот только совсем не скользкому. Ёлочки были припорошены снегом, похожим на сахарную пудру, а игрушки плавали в воздухе и словно светились изнутри. Эйден ощущала на себе чужие взгляды, но облегченно отмечала, что они, в массе своей, были одобрительными. Пару раз до ее ушей доносилось чье-то недоуменное: «Это что, Эверетт?», однако Римус, почувствовав ее напряжение, накрыл ее руку своей, и она спокойно выдохнула. Пары заняли свои места, встав в начальную позицию. На каблуках Эйден было куда проще доставать до плеча Римуса, который сейчас держал ее намного увереннее, чем вчера: он знал, что делает. Их взгляды встретились, и глаза говорили больше, чем смогли бы слова. Наконец, раздались первые ноты музыки, Римус подтянул Эйден к себе, и они начали двигаться в такт. Она не знала, как умудрялась не путаться в движениях, потому что все, что занимало ее мысли — его глаза, смотрящие в ее. Ей казалось, что она танцует нагишом, потому что его рука на ее талии словно обжигала касанием, как и ноги во время шагов, когда в вальсе вёл он. Ее щеки пылали огнём, она буквально чувствовала, как покрывается мурашками, когда ее горящая кожа встречалась с прохладным воздухом зала. Он кружил ее, словно танцевать для него было так же легко, как дышать, она чувствовала себя кистью в руках талантливого художника, точно знающего, как обращаться с красками и передавать настроение их мазками. Вдруг он неожиданно поднял ее и покрутил над собой, и, опустившись, она ухватилась за него ещё крепче, сокращая расстояние между ними. Казалось, он даже не моргает, не желая упустить и мгновения триумфа всей этой умопомрачительной красоты. И когда Римус улыбнулся, Эйден ответила незамедлительно, как будто только так она могла продлить этот момент, хоть тот еще и не думал заканчиваться. Она не знала, сколько минут они движутся вместе, как одно целое, но точно ощущала себя безгранично счастливой. Ей хотелось смеяться от того, как много чувств наполняли ее изнутри. И все это — заслуга лишь одного человека. Пока снежинки продолжали кружиться под потолком, повторяя движения парочек, для неё он был всем, что имело смысл, и это было взаимно. Ей не нужно было гадать, каково ощущать на себе тот взгляд Джеймса на Лили — подобное происходило с ней прямо сейчас. Сердце Эйден билось так громко, словно пыталось что-то сказать. И Римус точно знал этот причудливый язык. Ритм музыки ускорялся, и вскоре классический вальс превратился в импровизацию, идущую от души: они смеялись в голос, расходясь и сходясь вновь, прокручиваясь под руками друг друга, поднимаясь над полом и возвращаясь в объятия. В центре зала оставалось все меньше пар, но Эйден и Римус не хотели уходить: они ещё не успели насладиться друг другом. Покружившись под его рукой в очередной раз, она вдруг оказалась стоящей спиной к его груди. Они покачивались, пока он обнимал ее, положив голову на ее макушку. Мелодия стихала, замедляя ход. Спустя пару минут Эйден повернулась к Римусу, соскучившись по его лицу: оно было все таким же мягким и красивым. Она не останавливала свою руку, когда она коснулась его щеки. Его взгляд вдруг замер, выражая эмоцию, которую Эйден было сложно понять. Она положила голову на его плечо, и они продолжили медленно двигаться из стороны в сторону, пока музыка медленно останавливалась. Настоящее волшебство.

***

Они почти не говорили весь вечер, но это и не было нужно: один понимал другого ещё до того, как он бы решил озвучить мысль вслух. Каждое мгновение тянулось медленно, позволяя всласть насладиться им, хотя на самом деле бал почти подошёл к концу. Когда Большой Зал начал пустеть, Римус взял Эйден за руку и повёл прочь: она не смела спрашивать. Они долго поднимались куда-то вверх, и Эйден поняла, что он задумал, лишь когда оказалась на вершине Астрономической Башни, где под ее ногами раскинулась вся территория Хогвартса, утопающая в свете звёзд, которыми было усыпано небо. Римус осторожно подвёл ее к краю, словно боясь, что она сорвётся, совершенно не подозревая, как крепко она держится за него. Он снял с себя мантию и накинул ей на плечи, вновь встав позади, держа подбородок на уровне ее глаз. Она касалась его рук, покоящихся на ее талии и едва заметно поглаживающих ее. Эйден наслаждалась морозным ночным воздухом и запахом одеколона Римуса, напоминающим ей что-то травянистое, но в то же время немного сладкое и бесконечно тёплое. Она наблюдала за каждой звёздочкой, чей отблеск не встречал препятствий в этот безоблачный вечер, и вдруг одна сорвалась с насиженного места и устремилась за линию горизонта. Эйден зажмурилась и повторила про себя своё заветное желание, родившиеся буквально несколькими секундами ранее: «Пусть Римус всегда будет рядом, вот так». Она не знала, сколько времени они провели на вершине башни, где ей прежде не доводилось бывать вне урока, и когда пришло время уходить, она повернулась к Римусу, вновь заглядывая в его глаза. Они выражали такое же блаженство, которым она наслаждалась все эти волшебные часы. Она привстала на носочки и оставила на его щеке след от своих губ. На душе было так спокойно. Словно все было именно так, как должно. Двое: он и она. Она крепко держала его руки, обещая себе, что никогда не отпустит их.