У кромки Чёрного озера

Римус нервно ходил взад-вперед около входа в гостиную Слизерина, теряя терпение. Прежде оживленный зал глубоко под землей сейчас назло опустел, и староста начал было полагать, что принял неверное решение. Наконец, послышались шаги на каменной лестнице, и перед Люпином возник младшекурсник в изумрудной мантии. — Найди в одной из ваших спален Аттикуса Эверетта и вели ему живо выйти сюда ко мне! — рявкнул Римус, и растерявшийся ребенок скрылся в проеме ведущей в гостиную двери, шепотом буркнув какой-то пароль. Римус принялся дергать заусенцы на пальцах, приводя себя в чувство, но выходило паршиво: от напряженности земля норовила уйти из-под ног. И зачем он решил сперва оповестить Аттикуса, а лишь потом идти вместе с ним к директору? Что стоящего этот размякший собиратель гербария вообще сможет сказать? Стоило Люпину развернуться, намереваясь покинуть подземелье, как сзади послышалось знакомое шмыгание носом. Стоило старшему Эверетт заметить Римуса, как тот, не уступающий парню в росте, подхватил его под локоть и увел в угол зала, под статую со змеиной головой. — Эйден жива, — начал было Римус, как лицо Аттикуса исказила странная гримаса: Люпин не смог сообразить, испуг это был или надежда, потому что его болезненное серое лицо в целом сделалось неприятным за последние дни, — Она в поместье Эттвуд. — Бред, — отмахнулся Аттикус едва различимым тоном, и Римус с трудом сдержался, чтобы не замахнуться на него кулаком, — Я лично его проверял на задании Министерства, там ни души. — Эйден сама сказала мне об этом, — практически прошипел Римус. — Да что ты? И каким же образом? Вызывающие интонации Аттикуса лишь подкрепили как недоверие Римуса, так и его доводы в пользу того, что с новой информацией стоило идти сразу к Дамблдору: проблема была лишь в том, что Римус банально не знал фамилию Эттвуд. — Она сумела отправить патронус. — И ты в это веришь? — Римус вопросительно вскинул бровь, рассчитывая на продолжение мысли, — Как бы ей удалось использовать столь мощное заклинание? Или по-твоему мать оставила ей волшебную палочку? И вообще, ей когда-нибудь раньше давалось это заклятие? Кровь закипала в жилах Люпина, и он больше не собирался тратить ни секунды на этого юношу. Правдивость его слов резала словно ножом по сердцу: у Римуса появилась если не развязка, то стоящая зацепка в этом непростом деле, но все вокруг лишь мешают ему распутать клубок тайны. Резко отпустив руку Аттикуса, Римус буквально бросился вверх по лестнице, бегом направляясь в кабинет директора. К счастью, удача хотя бы раз оказалась на его стороне, и он застал директора на полпути. Задыхаясь от бега, парень практически накричал на Дамблдора, умоляя вызвать мракоборцев в назначенное место. Благо, директор не задавал лишних едких вопросов. — Мистер Люпин, вернитесь в свою гостиную. Как только что-то станет известно, я прослежу, чтобы вы узнали первым. — Позвольте мне отправиться с мракоборцами, — Римус выпалил это быстрее, чем успел подумать, и директор расценил предложение как наивное и поспешное. — В старом поместье с опасной преступницей и заложницей нет места пятикурснику, даже если он выказывает ярое желание там быть, — начал было Дамблдор, и, уловив изменения Римуса в лице, продолжил, — Записаться в Орден Феникса на листе пергамента — совсем не то же самое, что действительно сражаться с последователями Темного Лорда, мистер Люпин.

***

— Что ты делаешь? Эйден резко обернулась, а ее сердце рухнуло в образовавшуюся внутри тела пропасть. Хизер стояла в дверном проеме, вопросительно смотря на дочь, медленно опускавшую украденную волшебную палочку. Вид у матери был ослабевший, растрепанный, но что пугало сильнее всего — безумный. Девушка вздрогнула, когда мать вдруг рассмеялась. — И правда, слабоумие и отвага: теперь я понимаю, почему тебя распределили в Гриффиндор, — она медленно прошла вглубь комнаты, облокачиваясь на спинку стула за обеденным столом, — И что ты планировала делать, забрав мою палочку? Прикончить меня во сне? Эйден продолжала стоять в исступлении, в ужасе осознавая всю глупость своего саботажа: теперь, когда мать стояла перед ней, у нее в голове не проносилось ни единой здравой мысли. — Ты даже не додумалась запереть дверь снаружи, — Хизер вздохнула несколько разочарованно, — Хотя, по правде сказать, моим промахом было уснуть. С этими словами она обернулась к стоящему за ее спиной шкафу с фарфоровыми сервизами, приоткрыла дверцу полки и достала шкатулку, полную пузырьков, как полных, так и опустошенных. Взяв один из тех, в которых ещё что-то оставалось, она откупорила крышку и залпом выпила содержимое. Эйден все так же недвижимо наблюдала за ее действиями. — Видишь ли, в больших дозировках это зелье вызывает сонливость, и я ничего не могу с собой поделать, — она аккуратно опустила пузырек обратно в шкатулку, — Но без него я уже не смогу жить, покуда твой отец мертв. С этими словами Хизер неожиданно начала напевать под нос совершенно нелепую мелодию, а лицо растянулось в печальной, но улыбке. — Эйфорийный эликсир? — вдруг выпалила Эйден, и мать сумбурно качнула головой, соглашаясь. Теперь природа ее изменчивого настроения стала очевидна: она пристрастилась к опасному зелью, здорово меняющему ее сознание. И было неясно, когда Хизер была страшнее: трезвой или одурманенной. Повисла неловкая тишина. Эйден крепко сжимала в руке палочку, и драгоценный камень в рукояти врезался в кожу необработанными гранями, но не наводила ее на мать. — Ну как, слушается? — вдруг спросила Хизер, кивнув в сторону палочки. Эйден глупо повела плечами, не давая однозначного ответа, — И что теперь? Вздумаешь мне угрожать? С этими словами Хизер запустила руку в складки объемного платья и выудила оттуда палочку Эйден. — Забавно, — вздохнула она, — Ясень, неподатливая, около десяти дюймов, — она медленно вертела палочку дочери в руках, разглядывая закрученную рукоять, — Ничего не напоминает? Эйден робко оторвала от матери взгляд и направила его на палочку, что она сжимала в руке. Ей потребовалось немало времени, чтобы опознать в ней аналогичные характеристики. Она иступлено глядела на весьма похожую палочку сходной длины и упругости, и дерево наощупь было практически неотличимым. Если бы не инкрустированный камень, палочки легко можно было бы перепутать. — В моей волос единорога, — тихо произнесла Эйден. — В моей сердечная жила дракона, — Хизер уложила палочку в руках так, чтобы в любой момент привести ее в действие, — Но в остальном они так похожи, не правда ли? Прямо как мы с тобой, — она посмотрела на Эйден, склонив голову, — Ты словно мое собственное молодое отражение. Я так бы хотела его ненавидеть, но схожесть из раза в раз согревала что-то внутри. Эйден не особенно слушала мать, напряженная в ожидании ее первого удара: сейчас, когда обе они были вооружены, слова пролетали мимо ушей, и главным было не поймать собой резко брошенное заклятие. — Так печально, что ты все же не похожа на меня, — вновь заговорила Хизер как-то отстраненно, — Ты чувствуешь то же, что и я. Я ощущаю в тебе растущую ненависть. Лишь только если бы ты сумела направить ее в нужное русло… Ведь ты могла бы превзойти меня во всем, если бы только не упрямилась. Благо, Аттикус всегда был нашей с отцом отрадой. Эйден прыснула. Мать резко подняла голову, обнажая недобрый взгляд. — Отрадой? Он ненавидел ваши мерзкие обряды и бежал из Англии, лишь бы быть подальше от вас. А стоило вам сбежать, — он первым дал обвинительные показания. Триумф речи Эйден быстро растаял, встретившись с удивленным взглядом матери. Не моргая, она таращилась на дочь так, словно та сморозила невероятную глупость. — Ты так и не поняла, — прошептала она, расплываясь в странной улыбке. Эйден покрепче сжала в руках палочку, чувствуя, как из порезов от камня проступили капельки крови. Она медленно начала понимать, куда все идет. -Тебе никогда не казалось подозрительным, как резко Аттикус пропал? Почему отправился именно в Албанию? Почему вернулся со столь важным для тебя зельем? Почему вспомнил о тебе лишь тогда, когда мы предприняли попытку бегства? Эйден принялась медленно качать головой, отказываясь верить. Но ведь Римус предупреждал ее. — Аттикус всегда знал цену чистой крови и был готов положить жизнь на благо своей семьи. Он куда лучше тебя осознавал важность наших ритуалов. Пускай это знание далось ему немалой ценой, годы в окружении Слизеринских отпрысков пошли ему на пользу. И пока ты беспечно жила под покровительством Дамблдора, твой брат готовил месть. — Нет, — выдохнула Эйден, не желая это слушать. Только не Аттикус. — Кто по-твоему наладил связи с министерскими сторонниками, чтобы мы могли бежать из Азкабана? Кто убил Дамокла Белби и выкрал его волчье противоядие, чтобы завоевать твое доверие? Кто заглянул вглубь твоей души и обнаружил, какую слабость ты питаешь к этому жалкому оборотню? Кто выкрал блокнот и превратил его в портал? — Замолчи, — Эйден даже не услышала собственного голоса, не готовая принять последний удар. — Аттикус Эверетт. Твой брат великолепно исполнил свою роль, и обязательно будет вознагражден, когда истинная семья объединится. — Этого не может быть, — на глазах выступили слезы. — Ты никогда не обращала внимание на символ, украшающий его предплечье? — Хизер осеклась, не дав Эйден и секунды на размышления, — Хотя он, безусловно, скрывает его. На этих словах она дернула вверх ткань рукава и обнажила руку. Предплечье украшал черный череп, с выползающей из него змеей. — Ты ведь знаешь, чья это метка? Эйден была готова рухнуть на пол. Каждое слово Хизер было ударом под дых. Она могла бы принять предательство кого угодно, но не от родного брата. Всегда добрый и ласковый с ней, он в своей сути никогда и не отличался от родителей. Он использовал ее искренность в свою пользу, обвел ее вокруг пальца, сыграл на ее одиночестве и скорби. Вот почему он странствовал в Албании — именно там изначально собирались сторонники Того-кого-нельзя-называть. Вот почему он вернулся с зельем для оборотней — узнав от Дамблдора про дружбу с Люпином, он решил заслужить ее доверие. Вот почему он опоил Эйден эйфорийным эликсиром — он готовил его для сходящей с ума от горя матери. И, наконец, вот почему он расспрашивал ее о Римусе — так он смог узнать про блокнот, записки и место у озера. Девушке всегда казалось, что они с братом сражались против целого мира, противостояли гнету родителей, и теперь вырвались, надеясь осуществить свои обреченные ранее на провал мечты. Но Аттикус никогда не был на ее стороне: он лишь талантливо играл свою роль, потакая Хизер. Он ещё хуже, чем она — мать хотя бы никогда не притворялась хорошей. Аттикус же сумел обманывать министерских чиновников и мракоборцев, директора Хогвартса и саму Эйден: лишь Римус выказал в нем сомнения, и то остался в них одинок. Хрупкий мир Эйден вновь пошатнулся с такой силой, что мог бы рухнуть в любой момент. — Вы — пожиратели смерти, — прошептала Эйден, и из глаз непроизвольно потекли слезы, — Аттикус лишь притворялся человеком, которого я, как мне казалось, знала. Хизер кивнула. Эликсир радости действовал на нее странно, словно обнажая сокрытые стороны личности. Ее взгляд на дочь казался сочувствующим, хотя мать совершенно точно не была способна на это чувство. Все произошедшее — ее большая игра, и сейчас она упивается победой. У Эйден уже не было пути назад. Она выставила палочку перед собой, направляя на Хизер. — Я ни за что не отдам свою жизнь в твоем жестоком ритуале. Хизер цокнула. — Едва ли бы мне удалось склонить тебя к этому добровольно, — спокойно заговорила она, — Ведь ты слишком строптива и своенравна. Идея семьи для тебя всегда была пустым звуком. Зная, что до этого обязательно дойдёт, я предприняла соответствующие меры, — игнорируя направленную на нее палочку, мать с довольным видом сложила руки на груди, — Аттикус ведь ещё в Хогвартсе, верно? И его истинная суть там никому и не известна. Он столь близок к твоему дружку-оборотню, что ему ничего не стоит завлечь сюда и его. А тогда, кто знает? Вдруг вид замученного волка заставит тебя принять свою судьбу. — Не смей трогать Римуса! — Эйден закричала так громко, что старая хрустальная люстра качнулась, но Хизер лишь рассмеялась. — Так мы и поступим: твоя привязанность выдает тебя с головой. — Остолбеней! — Эйден выкрикнула заклинание раньше, чем успела подумать, но реакция Хизер, казалось, нисколько не притупилась за годы в Азкабане. Использовав защитное заклинание, она осталась невредима, теперь наводя палочку на дочь. — Круцио! Эйден нырнула под стол прежде, чем заклятие успело настигнуть ее, и отскочило от стола. Мгновенно потерявшая над собой контроль Хизер начала хаотично швырять заклинаниями, разбивая посуду, толкая стулья и ломая мебель кругом. Эйден старалась спрятаться между ножками многочисленных стульев, но те отлетали от нее, непременно цепляя и сильно ударяя по ребрам. — Ты станешь жертвой, — процедила Хизер, — Я заставлю тебя сделать это добровольно. Я замучаю до смерти всех твоих выродков-друзей, но верну Дункана к жизни! Эйден теряла самообладание. Страх и гнев смешались в ней с такой силой, что каждый вздох мог бы стать последним, а брошенное заклятие — роковым. Любые здравые мысли покинули ее сознание, оставив место лишь растекавшейся по венам злости. Ощущение собственной слабости и преданности кипело где-то внутри, заставляя девушку ненавидеть каждое живое существо в этом мире. Сейчас она была так же опасна, как сама Хизер, и в любой момент могла бы преступить черту, после которой пути назад для нее бы уже не было. Когда над головой прозвучал очередной взрыв, Эйден выбралась из-под стола и рванула через всю комнату к двери. Она чувствовала, как половицы под ногами буквально взрываются под действием заклятия матери, но в последний момент успела отпрыгнуть, оказавшись в худшем помещении во всем доме. Захлопнув дверь, она наотмашь вскинула палочку, выкрикивая все защитные чары, что только могла вспомнить. -Сальвио гексиа! Протего тоталум! Репелло маглетум! Дверь все равно содрогалась от буйства заклинаний, направленных Хизер, но не поддавалась. На секунду оказавшись в безопасном пространстве, Эйден вдруг поняла, в какой патовой ситуации находится. Близость смерти окатила ее ледяной водой, и прежняя ярость сменилась таким отчаянием, что она бы ринулась в морскую пучину по собственной воле, если бы могла. В комнате, в мгновения превратившейся из укрытия в ловушку, не было окон. По большому счету, в ней вообще ничего не было кроме постамента и тела Дункана, выглядевшего все таким же чарующе мирным в своем вечном сне. Дверь грохотала, за ней слышались безумные крики, уже слабо походившие на человеческие. Вскоре защитные чары спадут и Эйден лицом к лицу столкнется с гневом Хизер Эверетт. Что было ещё страшнее — она не убьет ее мгновенно, как могла бы: сперва она вдоволь поиздевается круциатусом, как это часто бывало в детстве, а затем похитит Римуса и примется за него, пока сходящая от ужаса с ума Эйден не сдастся, лишь бы его страдания прекратились. При этом всем Эйден было совершенно ясно, что если Римус угодит в поместье, они оба уже никогда не вернутся живыми. Этого нельзя было допустить. Если погибнет Эйден, лишь несколько человек расценят это событие как трагедию. Они соберут волю в кулак и направят боль на борьбу с приспешниками Темного Лорда. Но если погибнет Римус, рана просто не сумеет затянуться. Орден Феникса потеряет единственного волшебника, способного влиться в стаю Сивого, а Мародеры больше не смогут называться таковыми, потеряв Лунатика. Хогвартс по-настоящему опустеет без Римуса, а его семья, в отличие от Эверетт, наверняка тяжело примет такой удар. Дверь распахнулась. Эйден отбила несколько заклинаний, задыхаясь в подступающей к горлу истерике. В ушах стоял жуткий звон, перебивающий практически все звуки. На мгновение ей показалось, что с восточной стороны поместья доносится какое-то движение, но была слишком поглощена ожесточенной дуэлью. Хизер взмахнула палочкой, оставляя на щеках Эйден глубокие порезы, проступившая кровь затекала в глаза, обжигала кожу. — Ещё один шаг, и я его подожгу! — вдруг выкрикнула Эйден, переводя палочку на тело отца. Хизер закричала в ответ, но Эйден ее не слышала: где-то вдалеке за ее спиной гремел взрыв. — Лакарнум инфламаре! — мантия Дункана вспыхнула, и огонь подобно воде растекся по телу, убегая к лицу. Хизер вскинула палочку, пытаясь сдуть пламя, и одна из всполох отлетела на шею Эйден. Девушка вскрикнула, хватаясь за обожженный участок кожи, на глазах мгновенно выступили слезы. Боль была столь дикой, что направив палочку на мать, унимавшей своенравное пламя, Эйден злостно произнесла: -Круцио! Хизер согнулась пополам, резко выдохнув, выронила палочку и схватилась за голову, ее болезненный крик, разрезая воздух, оглушил пространство вокруг. -Круцио! — вновь повторила Эйден, с высоты собственного роста наблюдавшая за тем, как мать извивается на полу, пытаясь усмирить нестерпимую боль. Внутри смешалось так много чувств, что Эйден уже совсем не замечала, как огонь перебросился на деревянную мебель и медленно подползал к ее ногам. Из глаз ещё текли слезы, смешиваясь с кровью, но рука и не дрогнула, когда она вновь и вновь произносила непростительное заклятие. Гнев охватил ее с такой силой, что мир вокруг перестал существовать. Все, чего ей хотелось — убить человека, вызывающего у нее животный страх. Эйден хотела защититься, не осознавая, что нападает. Причём с таким остервенением, что черной метке в пору красоваться на ее направленной к Хизер руке. Вдруг палочка завибрировала и буквально вырвалась, рухнув на пол. Дрожащую руку пронзила такая нестерпимая боль, что Эйден упала на колени, закричав, что есть мочи. В тех местах, где камень с рукояти порезал ее до крови, кожа почернела и высохла, и темная корка медленно растекалась вверх. Комната практически полностью была в огне. Дункана нельзя было разглядеть между алыми всполохами. Хизер лежала лицом вниз, не издавая ни единого звука. Спустя мгновение голова Эйден ударилась о раскаленный пол.