Romeo's Regrets

Собираться на свидание вот так, склоняясь над одной раковиной, чтобы почистить зубы вместе с тем, с кем планируешь свидеться, мне не приходилось никогда. Это было забавно и трогательно: мы то и дело задевали друг друга локтями, а потом Гас и вовсе сгрёб меня в охапку, обнимая сзади и свешиваясь через плечо. Я понятия не имела, откуда в моих хаотично обновляемых запасах взялась лишняя зубная щётка, но прямо сейчас моя предусмотрительность оказалась как нельзя кстати. Щётка была розовой, отчего Густав предсказуемо пришёл в восторг. Вынув вчерашние вещи из стиральной машинки, я убедилась в том, что его толстовка отстиралась. Режим лёгкой глажки — и плотный футер снова как новенький. Разглаживая пахнущую чем-то коммерческим, вроде «скандинавской весны» или «альпийской свежести» ткань, я поймала себя на мысли, что её изначальный запах мне нравился больше. Дождь и ветер. Сладковатый дым. Калифорнийский выдох и что-то ещё… Полумистическое «что-то ещё», не дававшее мне покоя. Волшебная молекула, принадлежавшая только Гасу и никому больше. Читаемая, но ускользающая от узнавания. Будоражащая меня снова и снова. — Я бы отскрёб щетину от лица, если ты не против, — напомнил мне Гас о вчерашнем моём обещании угостить его бритвенным станком. Обернувшись, я указала ему на шкафчик в углу. — Возьмёшь сам? Там, за зеркалом… Ткнувшись по указанному адресу, он на мгновение замер, и я была готова спросить, в чём дело, когда меня пронзила догадка. Внезапная, как удар электротока. Прикусив язык, я уткнулась в ворох вещей, делая вид, что предельно занята складыванием джинсов и выворачиванием носков. Там же, в шкафчике, где-то между упаковкой одноразовых станков и коробкой с ушными палочками, стояли мои лекарства. Включая початую коробку ксанакса. В этом не было ничего особенного или необычного, потому-то не самая ценная информация как-то вылетела у меня из головы. Вспомнив, я почувствовала себя немного предательницей. Кто я, чтобы вот так, запросто, предлагать Густаву посмотреть в глаза его персональному демону? Казалось, я перестала дышать, превратившись в слух. Пытаясь предугадать, чем же эта дурацкая ситуация закончится. Казня себя за то, что не метнулась к чёртову шкафчику сама. И боясь ляпнуть что-то, отчего станет только хуже. Скажи я сейчас хоть слово — мой натянутый голос выдаст меня с головой… Поэтому я просто ждала, что из этого выйдет. Меньше всего мне хотелось, чтобы он чувствовал себя неловко. Колебался и выбирал. Стеснялся самого себя. Не выдержав, я обернулась — ровно тогда, когда Густав закрывал зеркальную дверцу. Посмотрев на меня, он молча продемонстрировал зажатую в пальцах розовую бритву. Вкупе с розовым вчерашним халатом это смотрелось почти продуманным образом для какой-нибудь журнальной рекламы. — Отпадный цвет, не сомневался в тебе, — сказал он совершенно буднично, подсластив это подобие комплимента улыбкой. — Гель для бритья хочешь? — на удивление, я справилась с собой. Видимо, действительно отлегло, хотя что-то вроде мрачноватого послевкусия царапало где-то в горле. Не дожидаясь встречных уточнений, я сунулась в душ, чтобы вернуться с металлической тубой в руке. И всё ещё прижимая к груди свежепостиранную толстовку Густава. — Я у тебя молодец, видишь? — Вижу, что ты у меня солнышко, — отозвался он, осторожно завладевая моим запястьем. — И вижу, что слинять собираешься, явно. Эй… Это быстро. Ты же помнишь, что меня не стоит оставлять здесь одного, Джульетта. Сейчас эта шутка обретала черты двусмысленности с лёгким оттенком просьбы о помощи. Чего хотел Густав Ар? Не расставаться со мной или не оставаться наедине с соблазном — одно из двух. Или, чем чёрт не шутит, и то, и другое. В любом случае, я ухватилась за его просьбу, как за спасительную соломинку. Откладывая вещи в сторону и прилепляясь к нему снова. Теперь моя очередь обнимать тебя, Гас. — Шах и мат, Ромео. Как я могу не остаться? — Вообще-то, ты могла бы… Но я, пожалуй, закреплю успех, — усмехнулся он, подаваясь навстречу и закрывая глаза. Заставляя моё сердце ёкнуть и провалиться. Поцелуй получился мягко-мятным, как стоматологический леденец. Позволив Густаву с удобством расположиться у зеркала, я стиснула его поверх пояса халата, прижимаясь щекой к его спине. Слушая, как стучит его сердце, как журчит вода, как накатывает и отступает шорох дыхания. Мальчик мой. — Гас… — начала было я, привставая на цыпочки, чтобы увидеть его лицо в зеркале. На контрасте с белой пеной на щеках и подбородке, глаза Пипа казались почти чёрными. И адски внимательными. — Всё в порядке, Лил Джуллз, — ответил он спокойно. — Лил Пип глотал много разного дерьма. Не могу сказать, что соскучился конкретно по этому. Зэнни, мой старинный друг… Где-то там, — он выразительно посмотрел вверх, намекая на собственную квартиру, — в куче моих вещей найдётся достаточно ксанакса. Не помню уже, в каком году сам себе его прописал. Знаешь… — он усмехнулся, накрывая мои руки мокрой левой ладонью. — Бывали дни, когда я просыпался, находил пару волшебных пилюлек прямо в постели, и засыпал снова. Как ты понимаешь, я не могу пообещать, что такого больше со мной не случится. Могу неделю-две не принимать ничего, а потом мне гайки — и с возвращением, всеядный торчок. Такой вот я ни разу не молодец у тебя… В сотый раз извиняясь мысленно, я поцеловала его в тыльную сторону шеи. Видя, как затуманивается этот пристальный карий взгляд. Слыша, как Гас роняет бритву в раковину. Чувствуя, как сплетаются наши пальцы. — Ты и не должен, Птенчик, — он закрыл глаза, улыбаясь. И только чуть вздрагивающие ноздри выдавали его волнение. — Ты обещал мне себя, а я обещала любить тебя взамен. Если это значит любить торчка — что ж, я согласна. Уж мой-то торчок будет самым любимым, даже не сомневайся… — Вот ты говоришь, а я верю… — сказал он глухо, не спеша возвращаться к своему прерванному занятию. — Верю, что ты это искренне. Верю даже в то, что такое вообще возможно со мной. И я самую малость в отчаянии, потому что… Если кто-то из нас ошибается, больно будет обоим. Знакомый загадочный тон, в котором сквозил совершенно иррациональный, агнстовый восторг. Этакая готовность поесть стекла, если только вместе. То, что я чувствовала ровно то же самое, странным мне не казалось. — Не порежься, пожалуйста, — выдохнула я, наконец, заметив, что в его подрагивающих пальцах снова проявляется бритва. — Скрести за меня пальцы, — подмигнул Пип, примеряясь к щеке. — И я постараюсь. Расскажи мне что-нибудь, ладно? Пока то да сё… — Например… что? — Ммм… — одно плавное движение, — и поверх белой пены проявилась дорожка гладкой кожи. — Например… Кто у тебя в Швеции? Усмехнувшись, я пристроила подбородок к нему на плечо, стараясь не особенно мешать. — Моя полоумная бабка в своём роскошном пансионате, конечно же. Несколько друзей детства… Это вообще наша общая с тобой тема, мистер Ар. Я родилась в Стокгольме. Мой драгоценный папуля — натуральный швед, натянувший фамилию жены-англичанки ради красоты золотой профессорской таблички, в перспективе. «Доктор Пауэлл» звучит несколько благозвучнее, чем «Доктор Эк»… По крайней мере, когда у тебя практика в Лондоне. — Доктор Эк? То есть, по-серьёзке, ты — Джулия Лиллиан Эк? Это звучало забавно, и сильно отдавало моим детством — как глоток сиропа от кашля, вкус которого внезапно почудился во «взрослом» мартини. — Если совсем по-серьёзке, то даже Юлия. Так записано в моей шведской метрике. Так звал меня мой давно покойный шведодед, которого я почти не помню. И так зовёт меня Элли, когда у неё случаются проблески сознания. Редко. Я почти не отзываюсь на это имя. — Юлия… — повторил он, замирая с наполовину побритым лицом. — Забавно. Напомни, чтобы я показал тебе свои шведские фотки. Там такой пупс, ты будешь смеяться. Люблю, когда ты смеешься, Лил Джуллз… Взрослый я в Швеции почти не бывал. — Это легко исправить, если захочешь. Но, знаешь, что самое идиотское? Фамилию моей матери теперь таскает и моя мачеха. В этом есть что-то… — я запнулась, подбирая слова, и невольно вспоминая лицо Джесс, с которой у нас, в сущности, всегда были нормальные человеческие взаимоотношения. — … что-то неправильное, правда? — Да это пиздец вообще! Меня бы коробило неиллюзорно. Она хотя бы адекватная? — Мы редко видимся, и зову я её, как правило, по имени. Она, конечно, классическая «ночная кукушка», но вполне безобидная. Так что… — Зная твоего… папулю, — Гас фыркнул, и я в очередной раз отметила, как он повторяет за мной формулировку для этого неудобного ему самому слова. Будто ступает след в след. — Я рискнул бы предположить, что его леди сильно ненатуральна. Он же любит всё идеальное, хренов Пигмалион… Прежде, чем рассказать, насколько близко Густав подобрался к сути, я дождалась, пока он пройдётся бритвой под подбородком. Опасное место. — Джесс — огонь-баба. И да, она «сделана» процентов на восемьдесят. Но тут дело не только в тюнинге, хотя он и на высшем уровне. Она старше меня лет на десять, но в моём возрасте её ещё звали Джонатаном. — Чего?! — неловко махнув бритвой, Гас остановился, а потом и вовсе обернулся ко мне, пачкая мой лоб пеной со своего подбородка. — Не найдя идеальную женщину, Док тупо сшил её из мужчины? Респектушки! У боженьки, если он, конечно, есть, чувство юмора в порядке — то и дело в этом убеждаюсь. — Ночная кукушка настояла на том, чтобы родитель оставил мне дупло, в котором провёл всё сознательное детство. Типа, этого хотел шведодед. И Элли хотела бы, если бы её мозг не превращался в губку от Альцгеймера. Так у меня появилась квартира в Стокгольме… Поэтому, если ты вдруг захочешь повидать родину предков — просто скажи. — Значит, всё-таки адекватная… — констатировал Пип, возвращаясь к бритью. И тут же вскидываясь снова. — Слушай, Джульетта, ты же боишься летать! Какая, нахрен, Швеция, даже если мне и в самом деле приспичит? — Реально, боюсь, — согласилась я. — Но если есть время, всегда можно добраться морем. А иногда приходится заталкивать свои страхи поглубже. Две таблетки ксанакса, бокал шампанского и медленный отсчёт до десяти… Ты же знаешь, как это бывает, Ромео. И как это работает — тоже. Он не соврал: брился он действительно быстро. Умывшись наскоро, он повернулся ко мне лицом, подставляя под мои ласкающие ладони мокрые, мальчишески гладкие щёки, оглушительно пахнущие ментоловой свежестью. — Эй… — заглядывая в глаза, Густав мгновенно сделался серьёзным. — И как же это работает, Лил Джуллз? Расскажи… Мне самой мои пока ещё не сказанные слова казались крамольными. Опасными. Запредельно громкими в этой отделанной кафелем коробке. Но они же давали какое-то тёплое ощущение внутри. Будто у нас с Гасом появился ещё один общий секрет. Хотя секрет был в том, что мы оба — такие разные, такие неуловимо похожие, будто скроенные друг под друга, — насажены на один крючок, словно диковинная наживка. — От него становится спокойно и легко-легко. Будто я пушинка… А пушинке абсолютно фиолетово, как взлетит самолёт и сядет ли он. Что ей, пушинке, сделается? Мысли становятся золотисто-прозрачными, как пузырьки от шампанского… — выдохнула я ему в губы. — О, да-да-да… Кому-то эйфоретики подавай, пока синапсы не задубеют. А кому-то для удовольствия достаточно тупо ни о чём не париться. Детка… Ксан с алкашкой — опасный микс, хотя не мне тебя учить, в самом деле. — прошептал он в ответ, чуть улыбаясь. — Чёрт… Но как же мне это нравится! Это как на одном языке говорить… Золотисто-прозрачные мысли, бля… Просто будь с этим поаккуратнее, ладно? — Скрестишь пальцы, Птенчик? Чтобы мне быть в порядке… — я смотрела в его глаза, подтаивая под смеющимся тёмно-карим взглядом. Густав хмыкнул, нетерпеливо стискивая меня в объятиях. Всматриваясь и улыбаясь. И снова всматриваясь. — Нет, мы сделаем это вместе, если понадобится. Мои плечи пошире твоих, детка. Просто держи это в голове, пока держишь меня в сердце. И всё будет хорошо. А я… Я просто не отпущу тебя, как и обещал. Подправлю собой там, где тебе нужна чёртова лёгкость. И немного спокойствия, да… И он подправил. Так же, как и вчера, в полумраке моей кухни, прижимаясь губами к губам. Разбавляя крепость поцелуя улыбкой и почти мгновенно унимая мои трясущиеся поджилки. Початая коробка ксанакса в шкафчике перестала казаться мне такой уж проблемой. Я понятия не имела, в чём мне вынырнуть в пронизанную солнцем прохладу погожего майского дня. Точнее, я совсем не думала об этом: все мои мысли по-прежнему крутились вокруг Густава. Его шея и ключицы были щедро усыпаны багровеющими засосами, и я не удержалась, касаясь их сперва пальцами, а потом и губами. Осторожно, будто пытаясь срисовать карту своего персонального неба. Улыбаясь от осознания того, что вторая её половина цветёт на моей собственной коже. — Не могу оторваться от тебя… — признаться было легко. Потому что эта простая правда ранила нас обоих в лучшем из смыслов. — Останови это. Отмени… Сделай что-нибудь, Гас… — Ммм… Не хочу, — признался он в ответ. — И не могу тоже. Да и зачем? Мы, кажется, решили не расставаться. Или… Я что-то не так понимаю, Джуллз? Разве подобная мысль не ранит? Меня бы ранила… Помня о безумных скоростях его пока что не вполне понятной для меня жизни, мне не хотелось заставлять его сомневаться даже лишней секунды. — Густав… Конечно же, ты всё правильно понимаешь! Прихватив его за ворот халата, я заглянула в его карие глаза. Он будто бы подначивал меня, оставаясь при этом убийственно серьёзным внешне. — Тогда знаешь, что? Перестань уже одёргивать себя, ладно? Всё, что ты делаешь… — он прикусил на мгновение губу, тут же усмехаясь с плохо скрываемой нежностью. — И то, как ты это делаешь, детка, доставляет мне удовольствие. Хочу думать, что и со мной так же… Обхватывая его за пояс, я уткнулась лбом в его шею, зажмуриваясь и кивая. Ещё вчера у меня не было никаких чувств, кроме усталости и меланхолии. А сегодня я буквально задыхалась. Но не от подступающей паники, а от избытка этих самых чувств. — Мне всё ещё немного нервно, милый… Но это пройдёт. Поймав в ладони моё лицо, Гас погрозил мне пальцем, чуть улыбаясь. — Сейчас вряд ли. Но чуть позже… Я займусь тобой, если позволишь — и тогда пройдёт точно. Моя тема, — он подмигнул, и я совершенно точно знала, что как-то так всё и будет. — А пока… Затащу тебя в душ. И давай ты будешь делать вот вообще всё, что взбредёт тебе в голову? Могла ли я перестать улыбаться в ответ на то, что он говорит? Это всё звучало дерзко, как вызов, но мы исхитрились обойтись почти что без рук. Просто дурачились, и все эти касания, помноженные на смех, были лучшим лекарством от тревожности. Медитативное журчание воды. Вспыхивающие то и дело улыбки. Проваленные попытки не намочить волосы. Ворованные вдохи и выдохи. Не сговариваясь, мы зарывались носами друг в друга, понимая, что запах ночи, проведённой вместе, никуда не девался. Мистика? Магия? Что угодно, только бы так было и дальше. Чуть позже, пристроившись на краешке стиральной машинки, я смотрела, как Густав застёгивает джинсы, тут же обнажающие приметную резинку брендовых боксеров. — Погода здесь почти как на Восточном побережье, — сказал он, поправляя толстовку. — Иногда я даже угадываю, чего ждать… Вот сегодня что-то мне подсказывает, что будет солнечно, но свежо. А к вечеру ещё и задождит, чего доброго, — справившись с переодеванием, Густав подошёл ко мне. — Сделаешь мне одолжение, Лил Джуллз? — А? — Пустяк, клянусь… — улыбнулся Гас. —Ты… Надень что-то, чтобы моя куртка снова была нашей общей, — он прошёлся кончиками пальцев по краю полотенца, в которое я завернулась, словно в махровый кокон. — Такое, знаешь… Простое, как я. И обнимательное, как ты. Признаться, я понятия не имела. Никто не говорил со мной вот так, наполняя смыслом каждую мелочь, заставляя взглянуть иначе на привычные вещи. Прочувствовать потенциальную «обнимательность» какого-нибудь платья с открытыми плечами или кроп-топа. Так могла ли я не улыбаться, в который уж раз? Понимая, что этот мальчик слишком явно умеет ещё и в фэшн. Удивляясь точности, с которой он подбирает слова и придумывает определения. — Розовая футболка пойдёт? — поинтересовалась я, нащупывая подходящий вариант, пока Гас уверенно прихватывал меня за талию. — Пойдёт, если без лифчика. И со вчерашними джинсами, подход к которым я уже знаю… Зашибись будет, я отвечаю. Минут десять спустя, оставив Густава наедине с его включающимся после долгого молчания айфоном, я отыскала ту самую футболку в недрах шкафа. Прикинув, тут же сняла обратно: плотный трикотаж некомфортно обхватывал раздраженную кожу у горла. Подумав, я потянулась за ножницами. А потом дрогнувшей рукой состригла верх узкой лодочкой от плеча до плеча. Надев снова, подправила неловкие зазубрины первого среза, доводя до ума этот хенд-мейд. Верхний край едва прикрывал лиловые следы над ключицами. Шея выглядела реальной проблемой, и я заглянула в коробку с побрякушками, чтобы выудить оттуда бархатную ленту чокера. Скроет ли она это очаровательное непотребство? Приложив, я отступила от зеркальной дверки, пытаясь оценить себя хоть сколько-то критично. Моя шея с поправкой на тёмный бархат выглядела похабно и вызывающе, но мне нравилось. Более того, почти сразу за моей спиной возник Гас, аккуратно придерживая меня за ушибленный локоть. — Бля, ну это обнимательно и раздевательно одновременно, — констатировал он, прижимая мою спину к своей груди. — Залипательно, охуительно, вдохновительно… Минутку подожди, ладно? Я сейчас. Бросив телефон на постель, он рванул куда-то в сторону ванной. Айфон тут же зашёлся беззвучным криком на вибро. В ожидании чуда возвращения Густава я не успела даже предположить, что он надумал. Зато успела увидеть, как на заблокированном экране высветилось имя «Бэкси». Вернувшийся с тюбиком зубной пасты в руках, Пип, не глядя, подхватил смартфон, принимая вызов и зажимая его плечом у уха. Приложив палец к губам, он попросил меня молчать, добывая пасту из тюбика и принимаясь малевать что-то прямо поверх розового трикотажа на моей груди. — Ты закончил вопить, Бэкс? — меланхолично уточнил он, обращаясь к своему явно потерявшему надежду до него дозвониться собеседнику. — Привет тогда. Да не проебался я никуда… Ну, перестань, пожалуйста. Где? Я не буду ничего обещать, ладно? Просто будь там, и всё может быть. У меня очень веская причина, братан. И если ты будешь сидеть на вертлявой своей жопе ровно, быть может, я тебе её предъявлю прямо сегодня… И не надо канючить, от этого быстрее не будет. Давай, увидимся. Наблюдая сверху за уверенными движениями его пальцев, я смогла прочесть весьма замысловато исполненную надпись «Лил Пип». Добавляя белого цвета то тут, то там, Гас сунул свой айфон мне в руки. — Пожалуй, готово. Ещё минут пять, чтобы схватилось, иначе после первого же дождя хуйня с запахом перечной мяты получится… С треснутого экрана его смартфона на меня буквально смотрели голые сиськи с несимметричным проколом сосков. Залипательно, охуительно… Как там было? Я не стала бы спрашивать, но тут и говорить не о чем — это явно та самая девушка, о которой он вскользь упоминал сегодня утром. «Та, с которой я всрал максимум своего времени и нервов» «…она решила всунуть в эту формулу лишний хер, а я вспылил…» Что ж… Сиськи, прямо скажем, впечатляющие. Мне хотелось написать на его толстовке той же зубной пастой, но уже своей рукой корявое собственническое «Лил Джуллз» — просто чтобы это тоскливо сосущее под ложечкой чувство отступило. Вместо этого я трусливо отвела взгляд, обходя острый момент. Вкладывая телефон в его ладонь снова, утыкаясь лбом в его плечо и хватая губами мягкий футер, чувствуя, как гул моего собственного сердцебиения вот-вот перекроет остальные звуки этого мира. Удивляясь тому, как бывает больно от разбодяженной, как уличный героин, ревности. Понимая, что случайно напоролась на условную «Розалину» из нашей крафтовой трагедии. И надеясь, что мой креативный Ромео ничего из этого не заметил.