пещера девичьих стонов

Felix Räuber - Après Minuit Apparat - Joel Гермиона выходит из дома. Вдалеке, где море облизывает небо, поднимается тусклое солнце. Это редкий случай, когда оно не походит на раскаленный шар, — оно источает спокойствие, разливаясь желтоватым воском. Гермиона вдыхает, и в её лёгкие проникают запахи, сопровождающие её каждое утро в течение недели, которую она провела здесь: запах трав, покрытых то росой, то инеем, запах моря, запах ночи, уходящей в древние леса, окутанных лёгким туманом. Запахи, существующие только в этой деревне, смешиваются и оседают в лёгких. Пробуждение в столь ранний час даётся ей без особого труда: здесь она быстро засыпает и не видит кошмаров, мучивших её довольно часто в последнее время. Смена обстановки явно идёт ей на пользу. Дело в том, что неделю назад она приехала к своей тёте – Федре – младшей сестре её ныне покойной матери. И за эту неделю она стала порядком спокойнее и расслабленнее. Спокойнее даже, чем за месяц, проведённый в отчем доме в полном одиночестве. Гермиона тогда не могла покидать стен своего жилища, ставшего ей убежищем от дневного света и знакомых лиц. И, хотя её регулярно навещали соседи и приятели, она почти никого не впускала, притворяясь спящей, отвечая гостям сухо и вяло. Она тяжело переживала уход второго родителя, так как думала, что потеряла всех. Однако, когда пришло очередное письмо от её тёти, она осознала, что может изменить положение дел, и откликнулась на предложение переехать к ней. Гермиона совершает свой утренний ритуал: прогулку до колодца. Она всегда может пропустить эти походы, но на рассвете воздух пахнет по-особенному, волшебно, поэтому она упорно повторяет свои прогулки. У колодца стоит Полумна, живущая со своим отцом немного поодаль от дома Федры. Она также, как и Гермиона, пришла набрать воды в этот ранний час, и также выглядит весьма умиротворённой и радостной. Честно говоря, Луна всегда была "у себя на уме", её считали странной, но относились к ней с добрым смехом и пониманием. Гермиона считает её яркой, уникальной и странноватой. Нет, не из-за историй, которые она постоянно рассказывает, а из-за её вида: на её бронзово-синей юбке всегда виднеются засушенные травы и цветы; от колокольчиков до искусно вшитых в ткани папоротников. Её спутанные серебряные волосы часто украшены опавшими листьями, за уши она закладывает две свежие веточки сосны с молодыми шишками, а на груди, прямо под грубым для её изящности крестом, красуется какой-то плод пурпурного оттенка. Он источает невероятно едкий запах, который многим не приходится по вкусу, а Гермиону лишь забавляет и бодрит. Девушка напевает какую-то местную песню себе под нос, как обычно не замечая ничего вокруг. Гермионе нравится её тонкий высокий голос, льющийся как горный ручей. Он напоминает ей о прозрачной водной глади. Ведь нет ничего чище, чем горные ручьи, несущиеся с высот ниже и ниже, петляя причудливыми зигзагами, будто пытаясь запутать кого-то. Гермиона здоровается с эксцентричной особой. Ей приходится повторить слова приветствия, чтобы не остаться незамеченной. На этот раз на неё устремляются два больших глаза. Полумна тепло улыбается. – Рада, что тебе спалось хорошо, – отвечает вместо приветствия Луна, смотря в воздух над головой Гермионы. – Я… я не говорила тебе. – Тебя не отпустит твоё прошлое, – Луна держит два ведра, наполненных водой, словно это пух, и ничего больше. Внезапность каждой новой фразы всё больше и больше шокирует Гермиону. – Моё... прошлое? – у всех людей есть прошлое, размышляет она, и некоторых оно действительно не отпускает. – Откуда ты это узнала? – в её словах сквозит подозрение и недоверие, но что это значит для Полумны Лавгуд?! – Со мной говорили звёзды, – всё также таинственно улыбаясь, говорит Луна, заинтересовавшись пеленой сероватых облаков. – Мне тоже приснился сон, – мечтательно, нараспев, продолжает она. – В нём были сгустки чёрных облаков, запах капающей воды, сырости и древности, – от чего-то по телу Гермионы бегут мурашки и нешуточный страх рассекает её нутро. Луна поднимает взгляд, устанавливая наконец зрительный контакт. – Там была пещера. В этих словах, очевидно, заключается что-то очень важное, но Гермиона искренне не понимает, что именно. Какими бы несуразными и бессвязными не казались эти речи, любопытство берёт верх, всегда берёт. – Какая пещера? – осторожно спрашивает девушка. Луна смотрит на неё, почему-то вдыхая поглубже, будто готовясь поведать ещё одну историю. – Некогда на земле жила женщина. Прекрасная, как тысячи красных алмазов. Она была не только красива, но также умна и могущественна. Её отцом был сам повелитель морей, яростный и неукротимый, как стихия, подвластная ему. Его дочь также обладала вспыльчивым нравом и необузданной силой, однако сердце её желало не вечности и власти, предназначенной ей по праву рождения, а любви. Прекрасная женщина влюбилась в лучшего из мужчин и родила ему сына. Однако – продолжает Полумна, и Гермиона чувствует, как внутри неё образуется сгусток тёмной энергии, будто бы то, о чём говорит Луна, находится совсем рядом, будто древнее зло прячется в этих могучих лесах, за холмами, на каменистом пляже. Будто Гермиона знакома с ним, сталкивалась лицом к лицу когда-то очень давно, – однако лучший из мужчин уже состоял в союзе с другой женщиной, и та, узнав об измене спустя много лет, прокляла дочь повелителя морей. Она лишила прекрасную женщину разума, и в безумии та убила своего собственного сына. С тех пор дочь повелителя морей забирает жизни других детей. Более она не прекрасна, как тысячи красных алмазов: в глазах её стелются чёрные туманы и горят вечные пожары, подталкивающие её к убийствам. Она походит на посиневший скелет, обтянутый кожей. От неё разит запахом морского дна. Она не ведает ни спокойствия, ни горя – голод управляет ею. Она всё так же ищет тепла, как и много веков до этого. Тепла юных тел, юных душ. Такой она была – первая из своего рода, и неестественным путём она породила множество подобных ей, — наступает молчание. Оно длится с полминуты, начиная звенеть, когда Гермиона, тряхнув головой, пытаясь разогнать странные мысли, спрашивает. – Но при чём же тут наша пещера? – Полумна раскачивается из стороны в сторону, словно в такт какой-то медленной мелодии, которую слышит только она. – Там кто-то живёт. Из пещеры раздаются крики и стоны, – более Полумна не смеет задерживать Гермиону и, снова мурлыча песенку себе под нос и временами подпрыгивая, направляется в сторону своего дома. Гермиона провожает её взглядом, не понимая ровным счётом ничего. Что можно ожидать от человека, который во время их первой встречи припал ухом к валуну и сказал: «Камни не лгут. Они всегда говорят одну лишь правду.» Гермиона хотела тогда объяснить, что это не камень, а скорее валун, так как явно являлся обломком горный породы и был достаточно крупен, но в то мгновение заметила, что ступни Луны обнажены, а погода стояла хоть и солнечная, но довольно-таки прохладная, поэтому мгновенно забыла о своём замечании и поспешила осведомиться, где девушка оставила свою обувь в такую погоду. Потерявшись в своих мыслях, Гермиона не замечает приближающуюся рыжую голову. Девушка активно машет рукой, заставляя Гермиону улыбнуться. Джинни Уизли – на данный момент самая младшая представительница большого семейства Уизли. В отличие от Полумны, Джинни не может похвастаться воистину ангельской внешностью или загадочностью, напротив, она шумная, открытая, приветливая и дружелюбная; наверное, именно поэтому они с Гермионой быстро поладили. Она никогда не унывает и не сидит на месте: бездействие выше её сил. Даже проведя весь день на ногах, вечером Джинни предпочитает не чтение книг или семейные посиделки у камина, а бои подушками, бег по дому или танцы. Джинни невозможно было огорчить: она всегда пребывала в приподнятом настроении, а проблемы решала с бесконечными шутками. Если Луна и впрямь, казалось, походит на лунный свет, то Джинни поцелована солнцем: её волосы огненно-рыжего цвета, ниспадающие до самых бёдер, являются отличительной чертой всего семейства. Гермиона всегда любовалась ими, даже немного завидуя этой особенности. – Что это у тебя с лицом? – беззастенчиво спрашивает Джинни, щурясь и откровенно пялясь на подругу. Не обнаружив никакой грязи, Гермиона думает не о прямом значении вопроса, а о косвенном: возможно, Джинни почувствовала её смятение. – Я виделась с Луной… – Джинни не нужно слышать продолжение, она поднимает голову, как бы произнося понимающе: "А, это всё объясняет", и весьма неделикатно задаёт риторический вопрос: – Полоумна ли Полумна? – Гермиона хмурится, считая это неуместным и невежественным. – Да брось. Ты наверняка тоже думала об этом, – Гермиона отрицательно мотает головой и вспоминает, что пришла сюда за водой. – Иногда мне кажется, что ты святая, ей-Богу. Она же постоянно говорит о каких-то... мотыльках с тремя глазами, говорящих гусеницах, летающих рыбах. – Вообще-то некоторые виды рыб... – Джинни закатывает глаза. Она никогда не свыкнется с тем, что Гермиона Грейнджер знает всё. – Да-да, ты уже говорила: выпрыгивают из воды и бла-бла-бла. Но, чёрт возьми, ты же не можешь отрицать того, что она не такая… что она... ненормальная. – Она просто не похожа на тебя, – пожимает плечами Гермиона. Луна обладает внушительным багажом знаний, она начитана и эрудирована, между рассказами о несуществующих животных она говорит достаточно интересные вещи. Джинни тоже пожимает плечами, не желая ввязываться в дружеский спор, но всё равно не может удержаться и не прошептать заговорщическим шёпотом, наклонившись к Гермионе: – Всё равно я видела, как она разговаривала с деревом, – и сдавленно смеётся. Сильный порыв ветра взлохмачивает её волосы, похожие на пламя, и она привычным движением закидывает длинные пряди за спину, заставляя Гермиону снова заскулить от зависти: у Джинни пушистые и шелковистые волосы, в то время как каштановые кудри Гермионы едва ли можно назвать чем-то кроме вороньего гнезда. Джинни видит, как её собеседница вздыхает и кряхтит: как-то она пыталась расчесать её, но все расчёски упорно застревали, и великого труда девушкам стоило вытащить их оттуда. – Всё равно Луна – не сумасшедшая. Она обладает отличительной чертой... – Джинни кривит губы, давая Гермионе понять, что это звучит скорее как оправдание, и принимается помогать подруге наполнять вёдра ледяной водой. Подняв голову буквально на секунду, чтобы улыбнуться Джинни, Гермиона замечает сзади, в тени сосен, бледную фигуру, облачённую в чёрное. В основном местные жители ведут себя открыто, однако несколько человек показались Гермионе загадочными: например, чета Снейпов, проводившая почти всё своё время наедине, Отец Грюм также проводил личное время весьма уединённо. И вот эта женщина, появлявшаяся близ людей очень редко. – Кто это? – спрашивает Гермиона, видя лишь густые чёрные волосы, спадающие на плечи, покрытые чёрной тканью. Женщина смотрит вдаль, не замечая пристального взгляда девушки, смотрит на птиц, – едва различимых крошечных пятен на небосводе – парящих среди облаков. Правда, Гермиона может отчётливо видеть каждое из их движений: она с детства обладала исключительным зрением, слухом и обонянием. Женщина замирает, сложив руки под грудью, отчего обнажаются её длинные пальцы и слегка заострённые ногти. Она едва различимо вдыхает, смотря на птиц с тоской, словно жалея, что не может быть одной из них. Джинни оборачивается. Ей требуется некоторое время, чтобы различить силуэт среди сосен. – А, это Беллатрикс Блэк. Иногда мы зовём её Чёрной леди. – Я видела её несколько раз, – внезапно, будто почувствовав изучающие взгляды, Беллатрикс поворачивает голову и замечает двух девушек у колодца. Глаза у неё такие же чёрные, как волосы и одежды. Без удивления, смущения или интереса она осматривает Гермиону с головы до пят, полностью игнорируя присутствие Джинни. От этого оценивающего взгляда становится немного не по себе. Женщина направляется вглубь леса, даже не махнув рукой в знак приветствия. – Брр, – вздрагивает Джинни, желая сбросить леденящие чары Блэк, – она живёт одна. На краю деревни. К ней никто не приходит. Говорят, её муж то ли умер, то ли ушёл от неё, – Гермиона силится разглядеть спину удаляющейся фигуры, но та вскоре скрывается в тени деревьев. – Мама радуется, что Блэк не водит ни с кем дружбы, потому что характер у неё скверный. – Правда? – интересуется Гермиона, уже не видя женщину, но всё ещё разглядывая место, где она стояла. – Мне она кажется… опечаленной. Джинни отмахивается, наполняя свои вёдра. Гермиона часто моргает, выходя из оцепенения; она представляет, как воздух звенит вокруг этой женщины, как рядом с ней становится холодно и страшно, и холод, и страх подталкивают следовать за ней.