Ночь нежна

Костя только разомкнул губы, и нерешительный язык тут же обвёл их по краю, дразня, едва касаясь. Федино дыхание едва ощущалось кожей, маняще приоткрытый рот завис над ним, словно хищная птица, готовая вот-вот спикировать вниз, чтобы впиться в свою жертву. Тяжесть давила к кровати, жаром прижимаясь к паху. Руки жадно втирали ладони в лестницу рёбер, забираясь пальцами под влажную от Костиного пота футболку, и задирая её выше. Нависшая над лицом тень скользнула вниз, и в свете уличного фонаря, Кучаев больше почувствовал, чем различил, как горячий язык Дани скользнул по его животу. Костя проснулся резко, словно его кто-то ткнул под рёбра. В спальне всё ещё царил полумрак, едва разбавленный долетавшим до окон светом уличных фонарей. Будильника не было, а значит подниматься ещё рано, и всё же… Не сумев заглушить в себе желание дотянуться до оставленного на полу у кровати телефона и проверить время, Кучаев пошевелился, намереваясь сменить позу, и замер, осознав разом три вещи. Первая и вторая были вполне обыденными и безобидными наблюдениями о том, что влажная футболка неприятно липнет к телу, которое к тому же успело занеметь от долгой однообразной позы, в которой он спал, а вот третья заключалась в том, что он, должно быть во сне, взял Даню за руку, переплетя с ним пальцы. Сон… Ощущение скользнувшего по животу мокрого жара было таким реальным, что на вспотевшей спине вздыбились мурашки, добравшись до затылка и выставив все волоски в стойке смирно. Господи, да за что всё это… Костя едва не заскулил, зажмурившись до белых кругов перед глазами. Кажется, банальное отсутствие половой жизни решило свести его с ума, кидая от навязчивых мыслей об одном парне до эротических фантазий с другим. Но об этом думать было не время и не место. Первостепенной задачей сейчас было выскользнуть из кровати так, чтобы не разбудить Чалова. Костя снова открыл глаза и прислушался, всматриваясь в недвижимый силуэт напротив. Даня, судя по всему крепко спал — Кучаев слышал его дыхание, и чувствовал, как мелко подрагивают пальцы в его ладони, то сжимая его руку сильнее, то почти отпуская. Один из таких моментов Костя и подгадал для побега, легко освободив руку и, мысленно чертыхаясь, отправился в ванную, не забыв захватить с собой и телефон. В зеркале над раковиной его встретило лохматое привидение с ярко наметившимися синяками под глазами. Телефон показывал двадцать пять минут седьмого, а значит он опередил будильник всего на пять минут. Как удачно, очень неловко бы вышло, разбуди сигнал его и Даню одновременно, чтобы они проснулись, держась за руки… Ох, Кучаев, где мозги бы взять… Отключив будильник, Костя вернулся на главную. Сообщений от Феди не было, но оно и понятно, тот вчера понёсся спасать брата… с которым Костя благополучно провёл остаток вечера. Вопрос, отчего младший из Чаловых решил не сообщать своей пассии о том, что гуляет, собственно, с ним, всё ещё оставался открытым и таинственным. Решив, что приготовление завтрака или даже кипячение чайника может создать достаточно шума, чтобы разбудить Даню, Костя ограничился похищением йогурта из его холодильника. Он не стал задерживаться, бросив украде… взятый в долг творожок с вишней на дно рюкзака, надел найденные на батарее в ванной вещи, оставив одежду старшего Чалова тут же на стиралке, и, уже собираясь впрыгнуть в обувь и удрать, всё же заглянул в комнату с коробками и мольбертом. Всё здесь было точно так, как они оставили вечером, уходя из гостиной на кухню. Его контракт белым айсбергом выделялся на столе среди волн чёрной ткани. Замявшись на мгновение, решая достоин ли он вообще такого щедрого подарка, Костя всё же сунул к йогурту и стопку бумаги. Что-то не отпускало. Уйти молча казалось каким-то неправильным — не то грубым, не то просто обидным. Даня сделал для него уже намного больше, чем просто друг, и тёплое чувство благодарности к готовому всегда прийти на помощь парню не позволяло совершить такой свинский поступок. Обнаружив тут же на столе и блокнот, Кучаев выдрал из него чистый листок, и накарябал карандашом то, что по его мнению хотя бы частично снимало с него вину за его побег по-английски. «Убежал на учёбу. Будить тебя не хотел, ты очень мило сопел. Дань, ты лучший!» Порадовавшись, что замок у Чалова захлопывается автоматически, если привести ручку в определённое положение, Костя оставил записку на тумбочке в коридоре, понадеявшись, что это достаточно «самое видное место», и вышел на лестничную клетку, тихо прикрыв за собой дверь, пока внутри неё что-то тихо не щёлкнуло. __________ Даню разбудил такой грохот, что он решил, будто кто-то ломится в его квартиру, раз за разом встречая дверь носком ботинка. Он открыл глаза, всматриваясь в освещённую тусклым днём спальню, сразу же замечая, что в ней чего-то не хватает. Не хватало Кучаева на другой половине кровати. Смятая простынь уже успела остыть, а на подушке не осталось даже вмятины от тяжёлой и набитой кучей бесполезных знаний головы. Значит уже проснулся и сбежал, и… Чалов даже зажмурился, мысленно взмолившись, чтобы к моменту пробуждения Костина рука уже выскользнула из его ладони. Впрочем, будить его и предъявлять что-нибудь никто не стал, а стало быть… Стало быть, это ничего не доказывало, Кучаев и раньше было пропускал мимо все его двусмысленные фразы и действия, даже не задумываясь о том, сколько в них сквозило подтекста, но подвох заключался в том, что либо рано или поздно у Кости должны были открыться на всё это безобразие глаза, либо количество провокационных косяков со стороны Дани перевалит за все дозволенные рамки приличий. В любом случае их милому общению в этот момент придёт хана, и Чалову нестерпимо сильно хотелось отсрочить этот момент, отодвинув его как можно дальше. Вот только не был уверен, что это было в его силах, потому что в этом случае ему категорически запрещалось прикасаться к Косте, смотреть на него и даже разговаривать с ним. Неожиданно грохот повторился, сливаясь с громкой трелью звонка, окончательно развеивая едва вновь не накатившую дремоту и подтверждая, что разбудивший Даню звук не был плодом его воображения — кто-то и правда пытался выломать ему дверь. — Время уже обед, ну ты спать! Я уже полчаса под дверью стою, соседка выходила. — Я тебя тоже рад видеть, Федь… — Даня потер глаза ладонью, отступив в сторону и пропуская в квартиру внезапного, как кишечные неприятности, брата. — Я же родителям ключ запасной дал, ты не мог его взять? — Горишь желанием проснуться от того, что я пинаю не дверь, а тебя? — В голосе младшего слышался смех. Федя особо не церемонился, чувствуя себя как дома. Он быстро стянул с ног обувь, скидывая рюкзак на пол, и прямо в куртке зашёл в зал, тут же, видимо, решив, что там нет ничего, стоящего его внимания, и вновь вернувшись в коридор, где всё так же стоял сонным истуканом Даня. — Ты что опять всю ночь над своими проектами зависал? Спать надо, а не… — Говоря всё это, Федя явно зацепил взглядом что-то интересное на тумбочке и, подняв листок бумаги, прервался, читая короткую записку. — Ооо, так ты тут не один напрягался, тогда прощаю. Ещё и лучший… видимо, хорошо постарался. Даня откровенно утратил нить разговора, но червячок смутной догадки всё же грыз мозг в районе мозжечка, заставляя мышцы сокращаться сами собой. Он резко подался вперёд, выхватывая записку из Фединых рук и вчитываясь в её содержимое. Адреналин липкой каплей раскалённого масла облизал изнутри рёбра — как близко Костя был к тому, чтобы создать себе ещё одну подлянку в отношениях с Федей. А ведь мог за безалаберность и нерасторопность в итоге свалить всех собак и на самого Даню, благо Кучаеву хватило ума не подписаться своим именем. Он снова пробежался глазами по короткой строчке, уже не искажённой его секундным опасением, и впечатления изменились на резко противоположные. На губах сама собой заиграла глупая, до одури влюблённая улыбка. — Ну и глупое же у тебя лицо. — Наконец-то вывел его из ступора смеющийся Федин голос. — Ладно, не буду лезть с расспросами, с кем ты тут ночью кувыркался, твоё личное, захочешь — сам расскажешь. Но я вообще-то по делу пришёл. Даня лишь пожал плечами, сунув записку в карман пижамных штанов, и приглашающим жестом указал брату дверь на кухню. — Куртку только сними, ты не в сарае. Федя только закатил глаза, отстав на пол минуты, от уже принявшегося хозяйничать на кухне старшего. Поставив чайник греться, Даня заглянул в холодильник и, посмурневшее было до этого лицо, снова озарилось усмешкой — «Ну хоть йогурт утащил, уже не голодом сидеть все пары.» — Дань, я вот что спросить хотел. — Вновь бесцеремонно прервал его размышления о Кучаеве Федя. — Помнишь, ты говорил о парне, что с тобой учится, о Косте. Ну тот, который на Николь похож? Старший Чалов кивнул, спрятав большую часть лица за кружкой с чаем. Начало разговора ему уже не нравилось, но стоило всё же дослушать до конца. — Да, есть такой. — Прикинь, он и правда её братом оказался. — Спросить то что хотел? — Уже потихоньку терял в нервяке терпение Даня. Федя замолчал, пожевав собственные губы, словно подбирая слова к тому, что именно он хотел озвучить. — Тебе он странным не кажется? — В смысле? — Даня даже опешил от такого вопроса. — В прямом, ведёт он себя странно. — Тебе то откуда знать, как он себя ведёт? — Не поверишь, видел лично. Вчера с ним гуляли… Вернее он меня в кафешку у универа потащил. Вроде нормальным был, мы в основном про Николь говорили, а потом разволновался что-то и… в общем… сбежал. Мир вокруг, казалось, потускнел, как-то разом растеряв все краски. Даня не смотрел на брата, уставившись куда-то в пол, потому что два и два слишком легко сложились в его голове, вылившись в понимание отчего Костя вчера отклонил его приглашение, но после всё же оказался на его пороге. Всё было до одури банально, до крошащей внутри ревностной обиды очевидно — Кучаев разумеется из них двоих снова выбрал Федю, а после опять, как и когда-то, когда его младший брат ранил его впервые, побитой собакой приполз к нему. Осознание горькой пощёчиной разрушило приятные воспоминания вечера, лишь напомнив о том, каким потерянным маленьким мальчиком показался ему Костя, когда он вытирал ему на кухне руки, не понимая, чего он так распереживался из-за разбитой тарелки. Он не заметил, что разбитым был сам Кучаев. Любые барьеры рано или поздно трескаются, разрушаются, рассыпаются в труху, выдавливая наружу тот ад, что пытались скрыть за ними. И Костя сломался тогда, на секунду позволив показаться из трещин в стене собственной боли. А он ничего не понял. Обиду и ревность смело чудовищной волной накатившего чувства вины. Он весь вечер думал только о себе. Всё только я, я, я, мне… Ему так хотелось завоевать внимание Кости, что он только радостно скакал вокруг него с этим грёбанным контрактом, он буквально насильно заставил его лечь к нему в постель, не найдя в себе благородства отправиться спать в другую комнату. Он позволил себе касаться его ночью, мечтая о большем, настолько слепо упиваясь пусть мимолётным, но исполнением собственных желаний, что не видел больше ничего. Не видел самого Кучаева. — Ты со мной ещё? — Федя замахал перед его лицом ладонью, и Даня поднял глаза на брата. Впервые ему захотелось ударить Федю в лицо. Но желание взять самого себя за шкирку и размазать по стене оказалось сильнее. — Да. — Говорить было тяжело, но Даня силой заставил себя улыбнуться. Он не мог позволить себе так подставить Костю, рассказав из-за чего именно тот сбежал от бесконечных разговоров о своём альтер-эго, и вероятно чего-то ещё, что мог наговорить Федя, и о чём ему оставалось лишь догадываться. — Нормальный он. Скромный просто слишком и всё близко к сердцу принимает. Ты бы лучше не трогал его. Совсем. Федя ухмыльнулся. — Забавно, ты уже второй кто мне советует держаться от него подальше. Старшего передёрнуло. От воспоминаний, как он стащил Костин телефон, пытаясь управлять его жизнью, стало тошно. Он считал, что так будет лучше… Для кого лучше, для Кучаева, который даже лицом посерел, задыхаясь от безразличия к нему Феди? Или опять же для него? Чтобы у него было больше возможностей показать, что он лучше своего младшего брата, мол смотри, ты ему совсем не нужен, а я здесь и рядом. Даня так сильно углубился в самоедство, уже практически приговорив себя к расстрелу судом морали, что даже не сразу заметил, что Федя продолжил говорить. — У меня даже спортивный интерес просыпается — что в нём такого. Вроде обычный, ну в целом поболтать с ним интересно, а носятся с ним все, как с хрустальным, пылинки сдувают. Даня даже вскочил со стула, от чего младший дёрнулся, соскочив с кухонного стола, на который успел облокотиться. — Федь, я серьёзно. Ты же не урод какой-нибудь, не порти ему жизнь. Тебе ничего пару слов сказать, а он потом неделю загоняться будет. Он не спортивный интерес, он живой человек. — А ты чего вдруг так за него заступаешься? — Вскинулся в ответ младший. — Может это он тебе записку оставил? Если думаешь, что я у тебя парня отобью, то не надо меня к своим записывать, он меня так, как тебя, не интересует. Лицо у старшего Чалова пошло красными пятнами. Федя бил по больному, сам того не осознавая, заставляя сердце рваться на части от дикого желания заорать «да, он мой парень!», чтобы оградить, защитить, не позволить больше собственному брату разрушать человека, которого он любил всем сердцем, от невозможности это сделать, потому что тогда между ним и Костей точно всё будет кончено, и от опустошающей грусти за всю ту боль, которую несла в себе последняя фраза Феди — «он меня так, как тебя, не интересует». Он был рад, что Костя сейчас был далеко, и не слышал этих слов, будучи уверен, что они бы точно его уничтожили. — Он не мой парень. — Сухо процедил Даня, справляясь с собой, и тяжело упал на стул. — Просто хороший. Поэтому Федь, как брата прошу, держись от него подальше. _______________________ Костя всерьёз опасался, что с появлением в его жизни Николь его успеваемость скатится в бездонную яму, так как у Феди появилась опция «написать и вывести его из равновесия», которой он пользовался с завидной регулярностью. Вот и сейчас он уже битый час пытался сосредоточиться на лекции, осознав всю бесполезность сего занятия только когда раздался сигнал её окончания. Федя пригласил его в кино. Не его, конечно, а Николь, ультиматумом заявив, что он уже купил билеты в vip-зал, оплатил доставку еды и у неё есть время до вечера, чтобы их первое свидание всё же состоялось, иначе в Москве на одного грустного парня и на тонну испортившейся еды больше. И как она после этого будет смотреть в глаза голодающим детям Африки… Грохот лба о парту лишь немного приглушил отбойный молоток в груди Кучаева, который не справлялся с функцией снабжения кровью задыхающегося от излишнего напряжения мозга. Он не мог придумать достойного ответа, всё казалось слишком мелочным, и фантазия никак не хотела подбрасывать ему достойный отказ, который бы не обидел Федю. Он ещё раз перечитал его сообщения. Они висели в статусе «прочитанное» уже больше часа, а он всё ломал голову над ответом, пока наконец-то не сдался. Грустно вздохнув, Костя принялся печатать. «Это слишком неожиданно, у меня весь день по минутам расписан. Мне очень жаль, но я никак не смогу сегодня. Очень много очень важных дел.» Очень глупый ответ, и, наверное, достаточно унизительный. Но Кучаев окончательно запутался. Жизнь напоминала ему бег в колесе, где не было конечной цели, он просто бежал куда-то безуспешно пытаясь достичь чего-то, даже не зная толком куда и зачем он бежит. Федя никогда не будет с ним, он никогда его не полюбит, а его нежное общение с Николь, сопровождающееся необходимостью придумывать всё новые отмазки, с каждым днём всё сильнее его разрушало. Он обжигался о безразличие младшего Чалова наяву, и добровольно снова нырял в эфемерное болото собственной лжи, уже захлёбываясь в нём, но продолжая врать, врать, врать, лишь бы почувствовать хотя бы маленькую крупицу интереса со стороны своего перерастающего в безумие наваждения с именем Фёдор Чалов. Так может быть ему вовсе не стоило придумывать ответ, который не обидел бы Федю? Может быть хватит уже играть в счастье, и разрушить наконец-то этот склеенный из некачественно картона уютный домик, пока ещё можно было забросить его на чердак, и никогда не вспоминать, прежде чем грянет гром, и обрушившийся ливень не смоет яркие краски, обнажив под ними разбухшую и неприглядную бумажную массу? «А завтра сможешь?» Костя невесело усмехнулся. Нет, Федя, я никогда не смогу. Он оставил сообщение без ответа, закрыв приложение и отключив от него оповещения, пообещав себе сегодня больше в него не заходить. В конце концов, сегодня у Николь полно дел, а ему надо хотя бы попытаться услышать, что говорит очередной лектор. ____________ Попытка оказалась не безуспешной, и изрядно прибавившая в свой арсенал конспектов тетрадь приятно грела душу, отправляясь в полупустой рюкзак. На дне его Костя внезапно обнаружил толстую стопку бумаги, не сразу вспомнив, что это такое. Ну конечно, он же забрал с собой контракт, предложенный Даней, так до конца и не понимая, зачем это сделал. Может, чтобы изучить на досуге — это всё же серьёзное дело, и врываться в него, соглашаясь на неизвестных условиях было неразумно… но так привычно, как всё у них со старшим Чаловым и происходило — сразу, с наскока, внезапно и совершенно случайно. Он был уверен, что даже изучи он контракт вдоль и поперёк, или отнеси он его знающим юристам, ни он, ни они не нашли бы в нём ни одного подводного камня. Потому что это был Даня. И мысли о нём приятно грели Косте сердце. Кто-то резко схватил его за руку, бесцеремонно выдёргивая из общей толпы двигающихся в сторону ворот со двора учащихся, и, прежде чем Кучаев успел опомниться и возмутиться, оттащил его ещё на пару шагов сторону. — Да какого… — Костя зло взглянул на нарушителя собственного спокойствия, и разом как-то сник, ссутулился, переставая хмуриться и с трудом не отводя взгляд от непривычно хмурого лица Феди. — До тебя не доорёшься, в облаках витаешь. Надо у тебя номер телефона взять, а то я так голос сорву. Костя не знал, что сказать в ответ. Ему было стыдно за свой вчерашний побег, но ещё больше он боялся, что Федя пришёл поговорить не об этом. Он боялся, что из-за того, что он не справился с эмоциями и практически признался ему в любви, тот всё понял, и сейчас его просто начнут вбивать ботинками в серую плитку двора. — А зачем звал? — Собственный голос показался Кучаеву каким-то неживым. — Да вопрос у меня к тебе есть один… Костя почувствовал, как у него холодеют кончики пальцев. Он поджал губы, каждую секунду ожидая от человека, сводящего его с ума, удар в лицо, который сам оборвёт его метания, поставив жирную точку в графе надежд и разверзнет перед ним лишённый глупых фантазий, понятный и закономерный в своих мучениях ад. Федя смотрел на него пристально, не спеша заканчивать предложение, и внезапно вся хмурость пропала, уступая место хитрой и заговорщицкой улыбке. — Скажи, Кучай, ты мелодрамы любишь? __________________________ Костя утопал в мягком уютном диване, приласканный полутьмой и волшебными мотивами музыкальных вставок. Он сидел, держа на коленях большое ведро попкорна, кажется не дыша и совсем забывая забрасывать в рот всё новые и новые белые взорвавшиеся кукурузины, потому что жизнь, кажется, в очередной раз захотела заставить его поверить в то, что он больше не принадлежит вменяемой половине человечества. Он был вместе с Федей в кино. Федя. Пригласил. Его. В кино. Такого просто не могло случиться в этой жизни, и, возможно, он просто умер где-то по дороге с учёбы в своё общежитие, и его случайно забросило в рай. То, что Федя назвал мелодрамой, оказалось французской романтической комедией, но Кучаев упустил большую часть невероятно красочной картины, разворачивающейся перед ним на большом экране, потому что больше всего его интересовал сейчас этот маленький диван в полутёмном зале, а точнее вторая его половина, на которой полулежал Чалов, то и дело запускающий руку в его ведёрко с попкорном. Он сидел так близко, что его бедро касалось Костиного, вызывая в нём такой восторг, какой не мог подарить ни один фильм. Он буквально искрился изнутри, чувствуя одновременно и возбуждение, и щемящую горечь от того, что знал — это ненадолго, лишь пока мелькают на большом экране кадры в нежно-розовых припудренных тонах, словно он и сам нацепил те самые пресловутые розовые очки, на пару часов отказавшись замечать очевидное и верить в реальность. Он просто был счастлив. Он был с Федей. Ему ещё никогда не было так грустно и обидно смотреть на бегущие по экрану титры, никогда он так не желал, чтобы свет снова выключили, и заблокировали двери, и он мог вечно просто сидеть рядом с Чаловым, молчать и касаться его бедра своим. Казалось, что для счастья ему не нужно большего, ему хватит и этого, но Федя уже поднялся, разминая затёкшую спину и забрав у него наполовину опустевшее ведёрко. Улица встретила их мелким накрапывающим дождиком — зима всё не решалась окончательно прогнать осень, то и дело отвоёвывающую свои ещё крепкие позиции, и отодвигая время наступления холодов. Костя вдохнул влажный воздух полной грудью, прикрыв глаза и вспоминая свои пару часов безграничного счастья, пытаясь запечатлеть их навсегда. — Да, жаль Николь не смогла приехать, ей бы понравился этот фильм. Воздух неожиданно закаменел в горле, вызывая удушье, и Кучаев снова открыл глаза, теряя из виду столь дорогие ему воспоминания. Он не забыл утренние сообщения Феди, но окрылённый его приглашением, просто запретил себе думать о том, что между этими двумя событиями существует хоть какая-нибудь связь. — Хорошо, что ты согласился. Пришлось конечно забыть о поцелуях, но одному было бы совсем кисло, других то девчонок не позвать. А пацаны из команды вообще, наверное, не поняли бы… — Федя ухмыльнулся, и, словно что-то вспомнил. — Слышь, Кость, а что твоя сестра любит, от чего прям отказаться не может? Кино это так, я понимаю… только не говори о том, что любишь ты, а то сейчас задумаешь, что если она отказываться будет, я тебя таскать повсюду буду, я вообще-то с ней на свидание хочу, а не с тобой. Слова сыпались хлёсткими ударами, грохотом вбиваемых в крышку гроба гвоздей отдаваясь в голове Кучаева. Не зло, не саркастично, без насмешки, сухой констатацией фактов подтверждая все его смутные колкие опасения, тотальным безразличием стирая с подкорки его разума трепетный короткий миг его счастья. Федя весело рассмеялся, хлопнув Костю по плечу, и бросив на прощание «Ладно, давай», бодро двинулся в сторону своей остановки, даже не обернувшись и не заметив, что уличный фонарь ярко бликует на прочертившей Костину щёку мокрой полосе. Он вообще старался на него не смотреть, опасаясь увидеть то же, что увидел в кинотеатре, зачем-то вдруг посмотрев в его сторону — безграничный восторг в его глазах, и цепляющая за душу улыбка, скромная, но такая счастливая, искрящаяся каким-то почти нелепым торжеством. Он не мог понять, как простой фильм был способен вызвать столько эмоций у этого замкнутого, скромного парня, которого он за те несколько раз, что им доводилось остаться наедине, уже заклеймил странным. Он и сейчас посчитал его странным, вот только это уже не приводило его в такое смятение, как раньше, не смущало, не заставляло его злиться. Это вызывало совсем иное чувство. Лёжа в своей кровати, Федя долго не мог уснуть, прокручивая в голове оправдания самому себе, доказывая, что это лишь потому, что ему нравится Костина сестра, а они похожи, словно близнецы, хоть и оба это отрицают. Он бы с удовольствием пообщался сейчас с Николь, почувствовав уже привычное тянущее чувство внизу живота при мысли об этой девушке, но она за весь день так ни разу больше и не появилась в сети, оставляя младшего Чалова вариться в котле обречённой истины, которая била точно и прямо в цель — тем самым чувством было желание увидеть Костину улыбку снова.