Ночь нежна

Костя с минуту мялся на пороге, молча прожигая Федю взглядом, будто бы пытаясь осознать почему тот здесь вообще оказался. Ему на мгновение даже показалось, что он его преследует, словно лично приставленный к нему дьявол, одновременно искушая и превращая его жизнь в кромешный ад. Глупость какая… Федя был братом Дани, а стало быть его присутствие в этой квартире более логичное, чем даже Костино. Собравшись наконец-то, Кучаев всё же заставил слететь с языка почти что просящее: — А Даня где? — В душ пошёл. Я опередил тебя минут на десять и разбудил этого полуночника. — Федя кивнул головой куда-то вглубь квартиры. — Аааа… — Только и смог выдавить из себя Костя, продолжая разглядывать вместо Феди выщербленный бетон лестничной клетки, не в силах больше выдерживать его слепящую в полутьме освещённого простой лампочкой накаливания подъезда, и чувствуя себя так неловко, словно заявился незваным гостем на закрытый семейный ужин. — Я, наверное, пойду тогда. Он дёрнулся в сторону лестницы, намереваясь если не слететь с неё, перепрыгивая по две ступеньки, то скатиться кубарем, как можно быстрее покинув этот дом и оказавшись на свежем воздухе. Удушье ощущалось почти физически. Вцепившаяся в его плечо рука, резко нарушила планы, потащив на себя и заставив, споткнувшись о порог, оказаться внутри квартиры. За спиной, будто крышка гроба, гулко захлопнулась дверь. — Да дождись уже, сейчас выйдет. Я могу тебе чай сделать, если хочешь. Костя не хотел чай, он хотел какао, хотел спокойных, затягивающих и заставляющих позабыть обо всём на свете разговоров, хотел до самого вечера греться под Даниной улыбкой, возвращающей ему желание жить, и не думать ни о Феде, ни о Николь, ни о том, что происходило с ним последние дни. И всё же, словно заворожённый, он разулся, стянул с себя куртку вместе с рюкзаком и поплёлся на кухню, где футболист уже заканчивал сервировать стол двумя разномастными кружками. Кучаев опустился на стул, с каким-то недоверием касаясь горячей керамики пальцами, словно не в состоянии был поверить, что Федя только что заботливо налил ему чай. Какое-то время на кухне было тихо. Каждый думал о своём, погружённый в собственные мысли, дуя на горячий напиток или же предпринимая попытки ухватить губами пару капель и при этом не обжечься, неосознанно вслушиваясь в монотонное шипение падающих капель в душе. И в голове у Кости неожиданно и совершенно правильно сложилась картина идеального утра, в котором он, ещё не успев остыть от подаренного ночью двумя телами жара, пьёт на кухне чай, сделанный Федей, и они вдвоём ждут из душа Даню, чтобы потом все втроём отправиться на прогулку и обязательно держаться за руки, пытаясь, пока не заметили прохожие, где-нибудь украдкой поцеловаться. Костя невесело фыркнул. Теперь ему и одного Чалова было мало, и он мечтал об обоих сразу. Удивительно, насколько сильно можно презирать самого себя. Может быть, дело вовсе не в Феде, который вёл себя как самый обычный парень, пытающийся заниматься спортом, встречаться с девушками и водить ничем не обязывающую дружбу с другими парнями, включая её родственников, и не в Дане, который, будучи просто хорошим парнем, оберегал и жалел его, чувствуя некую причастность лишь от того, что Костю угораздило безответно влюбиться именно в его брата. Может быть дело было в самом Кучаеве, который вдруг с чего-то решил, что ему все и вся в этой жизни обязаны — обязаны его любить, не обижать, открывать перед ним двери, когда ему заблагорассудится и готовить сладкое, пахнущее корицей какао. Только вот никто и ничем ему обязан не был. Пальцы с такой силой сжали кружку, что, казалось та сейчас треснет. Глубоко вздохнув, Костя заставил угомониться внезапно разбушевавшиеся чувства, расслабил напряжённые руки, и спокойно сделал глоток уже остывшего чая, поднимая глаза на… Чай едва не запросился обратно, когда Кучаев заметил на себе пристальный взгляд Феди. Он всё же закашлялся, задаваясь вопросом, как давно он на него смотрит, и, справившись с приступом, глухо выдавил: — Что? Федя пожал плечами, сохраняя абсолютно незаинтересованное спокойствие, совсем не вяжущееся со смыслом того, что он говорил: — Да вот смотрю на тебя и думаю, что в тебе Даня нашёл. Ни за что бы не поверил, что вы встречаетесь, если бы он мне твою записку не показал. Мило сопишь — это не слишком романтично, но чего ещё от ботаника ждать. Щёки Кости запылали огнём. Он больше не кашлял, и вообще, казалось, не дышал, не зная, зол он больше, шокирован, или и того хуже — напуган. Он не мог поверить, что Даня вот так вот просто показал младшему брату его утренние каракули, рассказав, что они… что? Встречаются? Провели ночь вместе? И кому рассказал — Феде, парню, который сводил Костю с ума, и который теперь был уверен, что Кучаева вообще нельзя трогать, потому что он «занят». Горький привкус предательства стёр с языка любое упоминание о недавно побывавшем во рту чае. Нестерпимо захотелось просто напросто встать и молча выйти за дверь, забыв сюда дорогу раз и навсегда. Пожалуй, это был лучший вариант, и Костя уже поднялся на ноги. — Мы не встречаемся. — Выдохнул он на грани слышимости и тут же удивлённо поднял взгляд, услышав смешок Феди. — Так значит, записка всё-таки была твоей. — Младший Чалов светился, словно лампочка. — Ты меня… развёл? — Ошарашенно спросил Кучаев. — Что поделаешь, из Дани ни слова не вытянешь, так вы… — Не встречаемся. — Твёрдо ответил Костя, чувствуя одновременно и тепло по отношению к Дане, и облегчение, и ставшее уже привычным рядом со старшим Чаловым чувство вины. И он на всякий случай добавил. — Я просто переночевал, чтоб не мотаться через полгорода в ночи. — Но ты всё же гей? — Не унимался Федя, игнорируя уже не красное, а восково бледное лицо Кучаева. — А это уже не твоего ума дело. — Грубо оборвал младшего брата возникший на пороге кухни старший. — Кость, ты чего тут? — Да я… контракт вернуть… Косте внезапно стало тяжело говорить. Взгляд уткнулся в обнажённую, мокрую после душа грудь Дани, который, то ли не подозревая, что в доме стало на одного гостя больше, то ли чувствуя себя свободно в собственной квартире, выперся из ванной в одном полотенце, повязанном на бёдрах. Кучаев неосознанно скользнул взглядом ниже, на тренированные ноги, чувствуя, как организм одобрительно мурлычет совсем не дружеской заинтересованностью, и тут же отвёл глаза, покраснев ещё сильнее. — Понимаю… — Донёсся до его ушей какой-то сокрушённо разочарованный голос. — Это всё же было слишком внезапно, но если ты ещё надумаешь… Поняв смысл разочарования, Костя тут же вскинулся, метнувшись мимо замершего на пороге Дани в коридор, стараясь протиснуться мимо него так, чтобы не задеть его и пальцем, на ходу бросая: — Да нет же! Я подписал, я согласен! — Он извлёк из рюкзака всё же плохо пережившую несколько путешествий подобным образом стопку бумаги и с улыбкой протянул её Дане. — Опа, а что за контракт? — Оживился Федя, появляясь в коридоре вместо принявшегося спешно отирать мокрые ладони о полотенце старшего брата. Костя неохотно позволил ему выхватить контракт из собственных рук, наблюдая за тем, как тот принялся шуршать страницами. Почему-то ему не хотелось, чтобы Федя вторгался в то, что было сугубо между ним и Даней, он словно собственноручно вложил в руки младшего Чалова фотографии, на которых он изменяет ему со старшим. — Я предложил Косте вести мой новый проект вместе. — Забрав наконец-то стопку бумаги спокойно произнёс Даня и, отлучившись в гостиную, положил его на столик у дивана. Костя отправился следом, сев на диван, всё ещё чувствуя какое-то странное смущение по этому поводу, и неловко улыбнулся, когда Даня, поймав его взгляд, подмигнул. — Он мне сильно помог с ним идеями. — Какой хитрый способ заставить парня больше времени проводить в твоей квартире. — Ухмыльнулся Федя из коридора, уже натягивая кроссовки. — И оставаться на ночь. — У тебя совсем крышу сносит? — Едва не зарычал на Федю Даня, оказавшись рядом с ним и чувствуя нестерпимое желание прикрыть в гостиную дверь, отвесить младшему брату пару подзатыльников и прошипеть на ухо кое-что ещё, но так, чтобы Костя уже точно не услышал его слов. В очередной раз уговаривать его оставить Кучаева в покое было бессмысленным и более того — сам Кучаев это мог воспринять как попытку лишь усугубить их отношения. — Я уже сказал, что мы не встречаемся. — Да-да, и никого из нас, он как предмет безудержной голубой страсти не привлекает. Ладно, оставлю вас, не буду мешать. Последнюю фразу Федя произнёс с таким явным намёком, что Даня почувствовал долгом перестараться, захлопывая за ним дверь. Он злился на брата, совсем не понимая причин подобного скотского поведения, и размышляя, когда его брат успел стать таким говнюком. Федя никогда не вёл себя подобным образом, несмотря на местную известность и балующее внимание, тот всё равно был и оставался всегда милым парнем, но, возможно, раньше он упускал из виду подобные остроты, когда они не были направлены на того, кто был ему настолько не безразличен. Даня вернулся в гостиную, замерев на пороге. Костя сидел на диване, с ровной, словно спица спиной, сжимая пальцами собственные колени, и глядя куда-то в район их же. Даже с такого расстояния Чалов, казалось, чувствовал, как парень мелко дрожит, закусив губы, чтобы сдержаться. Не вышло. В какой-то момент спица треснула, Костя наклонился вперёд всем телом, пряча лицо в ладонях, и Чалов услышал тихий всхлип. Всё так, он никого не интересует. Даня кинулся к нему, но Кучаев, всё же задушив в себе мимолётную слабость, встал, нервно отирая одной ладонью глаза, а вторую предусмотрительно выставил вперёд, не позволяя Дане приблизиться и не дай бог обнять его. Тогда он точно расклеится, разрыдавшись на его плече, как девчонка. — Прости Дань, я… надо было позвонить… Я тоже, наверное, пойду, я просто… дай мне время, чтобы он… ушёл подальше. Медленно, словно во сне, и пряча глаза, Костя прошёл мимо Дани, скрывшись в ванной, из которой послышался шум бьющей в раковину воды. Мерный и постоянный. Кучаев сделал это, не чтобы умыться, плеснуть в лицо холодной водой, приходя в себя. Это было сделано для того, чтобы заглушить другие звуки. Даня пулей влетел в спальню, натягивая на себя одежду, плавясь в котле из настоящей ненависти к маловозрастному идиоту, по случайности оказавшемуся его однофамильцем, и лихорадочно соображал, как не позволить Косте сегодня покинуть его квартиру, потому что оставить его сейчас одного было подобно смерти. Неизвестность и собственное воображение, подпитанное небезразличным беспокойством за в очередной раз станцевавшего на граблях парня просто напросто сведёт его с ума. Федя шагал в сторону метро, невидяще уставившись куда-то себе под ноги и стиснув зубы с такой одурью, что в голове появился мерзкий писк. Он был сейчас близок к тому, чтобы врезать ногой по первому встречному мусорному баку, опрокинув тот и разметав по тротуару его внутренности, вымещая на нём собственную иррациональную злость. К счастью для экологии города, ни одного такого до самого спуска в подземку на его пути не попалось, и агрессия мало помалу сходила на нет, растворяясь в сумбуре непонимания отчего ему ещё десять минут назад хотелось плеваться ядом, лишь бы побольнее задеть не то собственного брата, не то странного ботаника, растормошив его на ответную реакцию, хоть какую-нибудь. Он был бы не против, если бы Кучаев полез на него с кулаками, огрев пару раз по лицу, но вечно спокойный и какой-то отстранённый парень не изменил себе, предпочтя скрыться от него в комнате и за спиной Дани. Рухнув на одну из скамеек на станции, Федя опустил голову, цепляясь пальцами в собственные волосы, всё ещё задаваясь вопросом почему и главное нахрена. Что ему этот ботаник? Почему ему так важно было вывести его из себя, вскрыв внешнее спокойствие, словно был не в состоянии терпеть эту отрешённость, эту извечную покорность Кучаева, что бы он ни сказал и что бы ни сделал. Неужели он настолько привык к чужому вниманию, что его бесило даже малейшее проявление безразличия? В этом была причина? В его внезапно проснувшейся звёздной болезни? — Она одумается. — Совершенно внезапно раздался рядом голос, и Федя вздрогнул, поднимая голову и замечая рядом с собой какого-то старика, пытаясь вспомнить был ли тот тут, когда он только сел на скамейку. — Кто одумается? — Как-то потерянно спросил Федя, не понимая о чём талдычит ему не соблюдающий, как и многие старики, личных границ странный дед. — Девчонка твоя. — Старик ухмыльнулся в приобретшие от частого курения сигарет желтоватые усы. — Ты же по ней страдаешь? Видно же, что страдаешь, ревнуешь жутко. А я говорю, что хорошо всё будет. Вы молодые, чувства бьют ключом, вот и ругаетесь почём зря, ревнуете к столбу каждому, хотя казалось бы просто будь рядом и всё само собой разрешится. Федя слушал, затаив дыхание, не в силах понять почему он тут же не одернул этого деда, заявив, что дело совсем не в девушке. Что-то из сказанного врезалось прямо в сердце, ещё неосознанно, но найдя в нём отголосок будущего прозрения. — Я тебе вот как скажу — уж не знаю, что между вами приключилось, но поругались, вижу, ты и наговорил наверное гадостей всяких, вы молодые не умеете по другому, но ты задуши это в себе, ей сейчас хуже, просто остынь, переспи всю свою злость и пригласи её туда где ей очень понравится. Не надо цветов и глупой мишуры, любовь не купишь, просто спроси, чего бы ей самой хотелось. Вот увидишь, всё сразу наладится. Поток вытесняемого из тоннеля воздуха растрепал волосы, и старик тут же поднялся на ноги, упираясь в пол клюкой, и неловко засеменил к краю перрона, где уже мелькали быстро проносящиеся вагоны тормозящего состава. Разговор оборвался так же резко, как и начался, а Федя всё сидел, даже после того, как, загудев, скрылся снова в тоннеле поезд. И те, что следовали за ним. Он всё думал над словами, которые сказал ему дед. Ревнует? Он? Костю? К кому, к Дане? Бред, чистой воды безумие. И, словно так удачно пытаясь убедить Федю в несостоятельности всего сказанного и вообще подтвердить, что у деда явно не в порядке с головой, в кармане Феди завибрировал телефон. Николь наконец-то ему ответила. _________________ Уже совсем успокоившийся Костя выключил воду, не желая помимо общих неудобств, связанных с его любовными проблемами доставлять Дане ещё и нулей в счетах за коммуналку. Он присел прямо на пол, прислонившись спиной к стиральной машине, и достал смартфон, наконец-то решив поставить ту самую жирную точку. Точку, которая, возможно, пулей вонзится ему в сердце, но зато это будет быстро — один удар вместо долгого и мучительного растягивания на множество вечеров, убивающих его по кусочку. Он открыл приложение, не глядя пролистывая пришедшее ещё утром предложение от Феди встретиться, и принялся писать, не задумываясь над словами и просто изливая бездушному прямоугольнику пластика душу. «Я не приеду. И никогда не приеду. Просто прими это и не уговаривай меня одуматься. Нам нужно закончить всё это, я просто не могу, я постоянно о тебе думаю, это похоже на одержимость.» «Это моё последнее сообщение.» «Я думал, что смогу справиться, что будет весело, но общение с тобой приносит только боль.» «Я болен тобой.» «Больна*» «Мне пора лечиться. Время лечит. Но сначала нужно отказаться от зависимости.» Он закрыл приложение, отключив оповещения прежде, чем Федя успел ему ответить. С этого дня он уходил в режим радиомолчания. Посидев с минуту в полной тишине, он всё же проверил смски, находя также несколько сообщений от Дани, прочитывая просто для того, чтобы знать их содержание, вновь рассыпаясь в приятной благодарности за то, что большинство из них содержало вопросы о его самочувствии и предложениях провести вечер вместе, старший Чалов писал, что сильно скучает и… извинялся за то, что огорошил его резким предложением к сотрудничеству, явно переживая, что это именно оно повлекло за собой такую занятость Костиных вечеров. Это выстраивало новую дилемму — либо оставить всё как есть, либо всё же рассказать Дане, чем же он был так занят, что ни разу за всю неделю не ответил согласием на его предложение провести время вместе. Это бы успокоило его опасения по поводу контракта, убедив в невиновности собственных действий, но при этом же могло нехило обидеть, и Кучаев основательно загрузился вопросом о том, как ему выбраться из этой ситуации, тем более, что на руках у Чалова уже был его одобренный контракт. Наверное, он просидел так в раздумьях достаточно долго, потому что очнулся только услышав робкий стук в дверь. — Кость? Я не буду спрашивать, всё ли хорошо… но может быть, всё-таки выйдешь? У меня тут какао стынет, а ты знаешь, маршмеллоу не будут плавать вечно. От этой простой фразы, даже не смотря на то, что произошло, Костя невольно улыбнулся. Как же всё-таки ему повезло познакомиться с Даней. И, наверное, он всё же не станет ему ни о чём рассказывать, понадеявшись, что тот не станет задавать вопросов. Сейчас ему просто хотелось снова оказаться дома. — Да, сейчас! Я… — Он не успел договорить, прерванный очередным сообщением на телефон. «Раз уж ты решил сегодня, как нормальный человек послать учёбу, то заканчивай там с моим братом и пошли гулять. Сообщи, как освободишься, я тебя встречу.» Кучаев так и не прочёл, куда Федя решил отвести его так называемую сестру в этот раз, но даже не собирался этого делать. Он отрывал пластырь разом, с мясом отдирая его от кожи, и делать это нужно было одним движением, резко и не оглядываясь назад. «Извини, уже пообещал Дане сегодня позаниматься проектом. Это на весь день.» Он дождался, когда сообщение перейдёт в статус доставленного, и, с каким-то облегчением выдохнув, поднялся на ноги, убрав телефон в карман и выйдя из ванной. _______________ — Ты серьёзно? — Костя ещё раз попробовал на прочность стул, и тот стойко выдержал все его раскачивания и прочие манипуляции, с гордо поднятой спинкой заявив, что он — кремень. — Мне кажется с ним всё в порядке. — Ну значит, он мне просто надоел. — Ничуть не смутившись заявил Даня, заканчивая отмывать кружки от налипших на них пенки и зефира. — А ещё я считаю, что это отличная возможность сходить наконец-то куда-то вместе, и развеяться. Не знаю, как ты, а я уже неделю безвылазно дома сижу, от четырёх стен уже выть хочется. Фраза «сходить куда-то вместе» навевала столь же волшебные, сколь и неприятные воспоминания его «свиданий» с Федей, но всё же, это был Даня, и Кучаев смирился, в конце концов согласившись с предложением старшего Чалова съездить вместе с ним в икею за новым стулом. Прошло уже достаточно времени, чтобы он мог быть уверен, что показав нос из квартиры, в которой откровенно скрывался, он не встретится снова с Федей, но всё равно заставил Даню пообещать, что они туда и обратно, а потом всё же займутся обсуждением проекта, потому что он уже начинал чувствовать себя нахлебником. Быстро обувшись и натянув на себя куртку, Костя терпеливо ждал в коридоре, пока Чалов носился из комнаты в комнату, вслух проговаривая список вещей, которые необходимо было с собой взять — ключи, бумажник, где же этот проездной, ага, вот он, ключи, точно, взял… И, к тому моменту, когда Даня наконец-то появился в коридоре рядом с ним, и Кучаев был уже готов выскочить за дверь, чтобы не создавать толкучку, его снова, почти как Федя сегодня утром, насильно вернули в квартиру. На шею тут же опустилось мягкое тепло, плотно опутав его шею. — На улице не май, ты так и пришёл? — Ну да… — Растерянно произнёс Костя, чувствуя, как начинают гореть щёки, когда вслед за шарфом на него натянули ещё и шапку. — И попробуй только что-то там сказать — запру дома с малиновым чаем и грелкой. Кучаев фыркнул, всё-таки выбравшись из чужой квартиры, и, не дожидаясь Дани, отправился вызывать лифт. Хотелось поскорее выбраться на морозную улицу, чтобы остудить лицо. Ему было жарко, но он всё равно зарылся подбородком в шарф, спрятав в нём до одури глупую и счастливую улыбку. Где-то в груди счастливой маленькой птицей билось его сердце Они быстро добрались до станции, громко разговаривая, делясь мыслями на самые разные темы, так удивительно легко приходящие на ум, что не приходилось забивать неловкие паузы банальным пересказом прошедших накануне событий, о которых Костя и вовсе предпочёл бы при Дане никогда не упоминать. Уже спустившись в метро, старший Чалов, словно нарочно высказал настолько удачное определение российскому футболу, что Кучаев не сдержался и рассмеялся в голос, тут же прижимая ладони ко рту, и давясь смехом, ловя на себе несколько заинтересованных и неодобрительных взглядов из окружавшей их толпы. Он ткнул Даню локтем под ребро, и тот слишком картинно отреагировал, принявшись заваливаться в сторону, от чего Косте пришлось убрать от лица руки, и ловить его, вновь засмеявшись. В вагон он запрыгивал почти что на крыльях эйфории, предпочтя ею наслаждаться здесь и сейчас, запрещая себе сравнивать эту простую и лёгкую прогулку в поисках замены несчастному, ещё готовому служить верой и правдой стулу, с оригинальными и интересными, но такими насквозь фальшивыми вечерами с младшим Чаловым. И когда состав тронулся, они, сжатые со всех сторон хмурыми, спешащими по своим делам людьми, смотрели друг на друга, так и не заметив, что с перрона за ними следит так и не поднявшийся со скамейки Федя. _____________________ — Я так и не могу понять, чем этот стул отличается от предыдущего. — Устало, но с весёлыми нотками в голосе возвестил Костя, когда они наконец-то ввались обратно в квартиру и он имел счастье опустить тяжеленный стул на пол, размяв затёкшие руки. — Во-первых он новый, во-вторых он мне нравится вдвойне с учётом того, что его всю дорогу тащил ты. — Даня рассмеялся, разуваясь и унося покупку на кухню, уже оттуда с угрозой добавив: — Правда за то, что кое-кто был слишком упрямым и не позволял мне его забрать, я буду вынужден теперь привязать его к этому стулу и сделать массаж плеч. Костя в очередной раз почувствовал, как засосало под ложечкой при упоминании массажа. Не то, что бы он был против даже раздеться и позволить Чалову сделать ему массаж всего тела, но даже пребывая в приподнятом настроении, он больше не позволял себе мыслить в подобную сторону. Его ещё утром, словно не в меру расшалившегося щенка, огрели газетой по морде, заставив поумерить неизвестно откуда взявшуюся жажду нахапать себе всего и побольше сразу и напомнив, что он здесь никого в этом плане не интересует. Они просто друзья. А с Федей и не друзья вовсе. Мимолётно накатившее разочарование разбилось о звон бутылок с кухни, и Костя поспешил присоединиться к Дане. — Я нёс стул, потому что у тебя была очень ответственная миссия — донести вино до дома в целости и сохранности. Кстати, зачем так много? — Так отмечать покупку будем! — Уже разливая тёмно-красную жидкость из оперативно откупоренной бутылки, заверил его Чалов. — И что это за оправдание? Я купил их только у дома. — А судя по тому, как ты скакал в икее по кроватям, сложилось впечатление, что парочку ты уговорил уже там. — Давя смешки, пробормотал Кучаев, забирая предложенный ему бокал. — Меня всегда приводят в восторг дешёвые сковородки. — С наигранной серьёзностью заявил Даня, словно вспоминая лабиринт магазина, в котором невозможно было добраться до одного отдела, миновав другой. Серьёзность не продержалась и секунды, потому что Костя снова засмеялся, так легко и заразительно, что и сам Чалов не остался в стороне. Они расположились на кухне, и Даня вытянул под столом ноги, положив их на тот самый новый купленный стул, блаженно прикрывая глаза. — О да, мне было это необходимо… — Так вот зачем тебе был нужен ещё один стул! — Тут же вскинулся Костя. — Конечно, а то ходят тут всякие, занимают второй стул и мне приходится сидеть как человек. Сказано было явно в шуточной манере, и Кучаев ничуть не обиделся, лишь попытавшись спихнуть Даню со стула, но, поняв, что тот держится крепко, уселся в похожую позу, закинув свои ноги к его ногам и блаженно откинувшись на спинку, наконец-то пригубив вино. Оно было терпким, совсем немного сладким, и неожиданно сильно и сразу давало в голову. Тем для разговоров, казалось, стало только больше, и Костя удивлялся, как они вообще находят о чём поговорить после целого дня проведённого вместе. Это было так естественно и легко, что не хотелось включить на фоне ни музыку, ни телевизор, не хотелось уединиться, побыв немного в привычной уже для такого нелюдимого парня, как Костя, тишине. Хотелось только смеяться в голос, украдкой прикасаясь к Дане, пряча необходимость в этих прикосновениях за дружескими подначиваниями или пьяной неосознанностью, которая всё больше давала о себе знать. К концу второй бутылки Даня выключил свет, выставив на стол несколько свечек — для романтики, — но это не вызвало в пьяном мозгу Кучаева никаких эмоций, помимо очередного приступа смеха. Когда они прикончили третью бутылку и опрокинули одну из свечек, Костя заявил, что проектом они сегодня уже не займутся, и покорно поднялся со стула, увлекаемый Чаловым в спальню. Глаза слипались. Он вспомнил, что они ели на фудкорте в икее, но к тому времени, как они вернулись домой, прошло уже почти три часа, а значит напились они практически на голодный желудок. Вот почему пол скакал в разные стороны, так и норовя опрокинуть его, и Кучаев почти что повис на Дане, позволяя тому дотащить себя до кровати, в этот раз не мучаясь никакими угрызениями по этому поводу, и покорно завалился рядом с ним прям в одежде поверх одеяла. Комната продолжала кружиться, заставив с силой зажмурить глаза, в попытках остановить её вращение. Ему было хорошо, мыслей в голове не осталось никаких, и он повернул голову, всматриваясь в расслабленное лицо уже сопящего рядом парня. Если бы он только встретил Даню раньше. Если бы Даня был свободен, если бы только разглядел в нём не только друга, но и парня. Множественные если не вызвали на этот раз чувства ненависти к самому себе, только грусть за то, что в мире всё слишком запутано и люди мечутся всю жизнь со своими клубками красных нитей в попытках обрести счастье, пока где-то на соседней улице их вторые половинки вешаются на этих нитях истерзанные мучительным одиночеством. Не соображая, что творит, Кучаев сдвинулся с места, медленно склонившись над Даней, и едва ощутимо поцеловал его в уголок губ. — Прости за это… мне просто это было нужно… — Едва слышный шёпот не сумел справиться с тишиной, рассыпавшись темноте шелестом воздуха. Чалов не проснулся, и Костя не знал, радоваться этому, или это повод загрустить ещё сильнее. Тяжёлая голова была всё ещё полна шумящего алкоголя и не была способна думать. Он снова опустился на подушку, поворачиваясь на бок, спиной к Дане, и едва не лишился чувств, когда тот вдруг повернулся следом, неосознанно во сне находя его на второй половине кровати и притягивая к себе, заключая в крепких, почти удушающих объятиях. Горячее дыхание опалило Кучаеву шею, всё такое же размеренное, как и секунду назад, давая понять, что Чалов всё так же пребывает где-то в гостях у Морфея. Костя не сразу начал дышать, чувствуя только, как его вновь распирает желание разреветься от невозможного волшебства момента, но, прежде, чем глаза успели намокнуть, убаюканный медленным биением чужого сердца он уснул, ощущая себя по-настоящему счастливым. ________________ Федя долго ещё сидел в метро, силясь заглушить и заставить испариться неизвестно откуда взявшуюся при виде веселящихся Кости с Даней злость. Внутри, казалось, бурлил настоящий котёл, изредка покрываясь пузырями, которые, лопаясь, обдавали всех вокруг кипятком его обжигающего взгляда. Он и раньше ощущал себя каким-то неожиданно покинутым, когда только смылся из квартиры из-за подступающей тошноты, вызванной вкусом собственной желчи, будто опасаясь, что ещё секунда, и он безвозвратно перегнёт палку и та треснет, как и чужое терпение, и ещё сильнее — когда Кучаев отказался встретиться с ним вечером. Но если с необходимостью поработать Федя мог смириться, то тот факт, что эти двое, мило воркуя, сбежали сразу, стоило ему уйти, вызывало в нём настоящее бешенство. От него просто напросто избавились, чтобы не мешал, не путался под ногами третьим лишним. Раздражённо фыркнув, младший Чалов всё же поднялся со скамейки, с твёрдым намерением доказать самому себе, что на грёбанном странном ботанике его мир клином не сошёлся. Добравшись до родного района и поразмыслив, кто из его окружения был более лояльным для похода по уже купленным билетам на концерт попсовой группы, чтобы потом не стебать его остаток жизни намёками на голубизну, он всё же выбрал одно имя из длинного списка своей телефонной книги. Дивеев согласился сразу, оперативно собравшись, явно купившись на халяву и возможность развлечься за чужой счёт, но вечер не задался с самого начала. Игорь болтал без умолку, не давая ему и слова вставить, отпуская глупые, порой совсем несмешные с точки зрения всё ещё загруженного Феди шуточки, постоянно кривлялся, пытаясь рассмешить никак не желавшего оценить его потуги друга. Чалов надеялся, что с началом концерта всё изменится, он даже купил им обоим выпить, искренне пытаясь расслабиться и ожидая, что шум сумеет заглушить Игоря, избавив его от непрекращающегося трёпа. Заглушить Дивеева… смешно. Низкий бас, казалось вошёл в резонанс с полом, разносясь над головами беснующейся у сцены толпы, и на них то и дело оборачивались недовольные лица, лишённые возможности насладиться выступлением любимой группы. Шум бил по голове, выворачивая бьющими из колонок басами внутренности, и в какой-то момент Федя просто напросто воспользовался предлогом, сбегая от Игоря в туалет. Гулкая темнота окружила его, раздражая влажными сосущимися звуками и стонами из соседней кабинки, заставляя уже не хотеть, а страстно желать покинуть это место. Всё было не так, не так как с Костей, Дивеев был ему другом, хорошим, но всё же другом, а Кучаев… а собственно кем он для него был? Просто братом понравившейся ему девушки? Мистической загадкой, заставляющей сердце метаться в груди в ярком и неукротимом стремлении её разгадать? Просто единственным человеком в его окружении, который не падал перед ним ниц и не трясся в благоговении? Он прислонился затылком к закрытой двери кабинки, вспоминая свой первый поход с Костей в кино, вспоминая, как тот восторженно пялился в бликующий розоватыми всполохами экран, сжимая в руках так и не тронутое ведёрко с попкорном, вспоминая его улыбку, на которой, как он себя уверял, мир клином не сошёлся… но чёрт возьми, кажется, сошёлся. Позорно сбежав с концерта, так и не вернувшись к прыгающему и заводящему вокруг себя толпу на слэм Игорю, Федя брёл по улице, забыв застегнуть куртку и с упоением чувствуя, как холод добирается до тела, отвлекая его от рвущих голову мыслей усиливающейся дрожью. Он снова оказался в метро, неосознанно высматривая в толпе счастливые лица двоих парней, каждый из которых определённо занимал место в его душе. Один, потому что, логично, был его братом, а второй… Почему? Опять это почему… Что-то кольнуло Федю, и он открыл приложение, с самого начала перечитывая всю переписку с Николь, вспоминая поведение Кости, его ответы на задаваемые его вопросы, и последние сообщения в этом окне, вместе с тем отказом Кучаева, когда он заявил, что проведёт весь день с Даней. Он пытался найти ответ на тот самый невысказанный вопрос, который так давно крутился у него в голове всё время ускользая и никак не желая сформироваться окончательно. Это заняло достаточное количество времени и, когда младший Чалов готов был уже выключить телефон, лёжа в собственной постели, часы показали половину второго ночи. Он точно не выспится, чтобы прийти завтра утром на тренировку, а потому, прежде, чем свернуть приложение, он принялся печатать новое сообщение. Нужно же было ему проверить теорию деда и пригласить свою никак не желающую одуматься девушку туда, куда она сама хотела бы пойти. __________________________ Костя проснулся первым. Света было мало — серые тучи позднего утра закрыли небо, намекая на то, что сегодня можно ожидать дождь, а если не повезёт, то и мокрый снег. Он шевельнулся, почувствовав, что на нём нет одеяла, но всё равно было тепло, словно он обнимал грелку. Большую, тихо сопящую под ним грелку. Резко подняв тяжёлую голову, Кучаев с ужасом для себя осознал, что практически лежит поверх Дани, закинув на него руку и ногу и прижимаясь всем телом. Виски сдавило болью вгрызающихся в мозг воспоминаний вечера, того, как они осушали бутылки одна за другой, обмывая купленный стул, и того, как он… поцеловал спящего Чалова, а затем тот обнял его. Паника заставила судорожно откатиться в сторону, и, не рассчитав, Костя свалился с кровати, больно приложившись об пол копчиком. С кровати послышалось сонное мычание. Чёрт, чёрт, чёрт… Он как можно тише выбрался из спальни, отирая ладонями собственное лицо и пытаясь привести себя в чувство. В зеркало в коридоре он старался не смотреть — выглядел он наверняка не лучше, чем себя чувствовал. Найдя в чайнике на кухне немного остывшей кипячёной воды, он налил её прямо в бокал с каплями оставшегося с вечера вина, и осушил его залпом. Что он имел — Даня уснул первым, и ещё не проснулся, а значит, всё произошедшее можно смело спихнуть на то, что оба были пьяны и невменяемы. Грудь жгло одновременно целой вереницей эмоций, начиная от злости на себя за то, что почти что воспользовался потерявшим моральные ориентиры парнем, для которого он являлся лишь другом, и заканчивая странной истеричной радостью, от которой хотелось просто смеяться в голос. Всё же вечер несмотря на его бессмысленность и сумбурное окончание, оказался лучше всех тех, что предшествовали ему. Костя с улыбкой взглянул на третий стул, чувствуя к нему почти что любовь за подаренную возможность хотя бы так ощутить себя кому-то нужным, и уже вознамерился сходить в душ, чтобы затем в благодарность приготовить Дане из его же запасов в холодильнике завтрак, состроив из себя святую невинность, совершенно не помнящую, что же случилось после четвёртого бокала вина, но его кое-что отвлекло. Чёрный прямоугольник его телефона лежал тут же на столе, призывно мигая индикатором, сообщающим, что у него имеются непрочитанные сообщения. С секунду поразмыслив, а стоит ли себе портить настроение, Костя разблокировал телефон, вперившись взглядом во всплывшее окошко смски, присланной Федей. «Я тут вспомнил, твоя сестра давно отказалась, а билета у меня всё ещё два. На следующей неделе Лига Чемпионов. Хочешь сходить со мной?» Во рту снова пересохло, и уже не от алкоголя, принятого накануне. Кучаев мечтал попасть на этот матч, но так и не смог достать билеты, и помнил, как его расстроило, когда Федя пригласил Николь, и ему, по известной причине пришлось отказаться. И опять, как и тогда у него возникло желание взвыть, потому что это означало бы для него снова окунуться в тот омут из которого он пытался выбраться, и уже почти совершил первый шаг от бездны, всё же обернувшись. Он не знал, что ответить Феде, находясь в метаниях между тем, чтобы согласиться, меркантильно отправившись за его счёт туда, куда ему по настоящему хотелось, попытавшись отключить собственные чувства и тем, чтобы не сдаваться, и вовсе добавив его номер в чёрный список. И, должно быть забывшись, уже привыкнув к ежедневному ритуалу, Костя на автомате открыл приложение, бездумно, всё ещё под впечатлением от возможности исполнить мечту, читая сообщения Феди для Николь. «Не говори глупостей, уверен, нам стоит только встретиться и ты поймёшь, что я не настолько идеальный, чтобы быть мною одержимой.» «Давай просто подождём, я не хочу терять тебя, красавица.» «Я готов стать чуть менее настойчивым, договорились?» «Кстати, я подружился с твоим братом. Прости, что я всё же полез к нему, но я же должен был извиниться, как обещал) И зря ты просила меня держаться от него подальше и не трогать, Костя очень милый парень!» Кучаеву словно отвесили подзатыльник. Он ещё раз перечитал сообщения, силой воли проигнорировав написанное Федей в его адрес «милый», и даже отмотал переписку на много дней назад, пытаясь узнать, когда у него настолько помутилось в голове, что он собственноручно пытался отвадить от себя Федю, но так и не смог найти ни малейшего о том упоминания. Сердце резануло острым лезвием, когда он вспомнил, как больно было и непонятно те несколько дней ловить на себе его взгляды, невысказанным желанием что-то сказать прожигающие ему спину. Проигнорировав все остальные сообщения, он принялся быстро печатать единственный волнующий его сейчас вопрос. «Когда это я тебя просила держаться от него подальше?» «Ну как же, когда я его обидел предложил перед ним извиниться. Ты тогда сильно рассердилась… ещё раз извини, я был настоящим говнюком.» Костя вернулся в переписке к тому самому моменту с обещанием извинений, но так и не увидел ничего, что было бы похоже на рассерженные и написанные, видимо в беспамятстве, сообщения. Словно в подсказку ему, Федя прислал скрин. Воздух закончился у Кучаева в лёгких. Он видел сообщения, что шли до, видел и те, что были написаны после. Они были сохранены в памяти его телефона, но те, что отобразились на скриншоте, сделанном с телефона Феди не остались ни там, ни в памяти его мозга. Он не мог такого написать. Это был не он. Но тогда… откуда? Что он вообще делал в тот день? Он пришёл к Дане, промокший под дождём и в Феденой кофте, тот сделал ему какао, налив в него коньяка, и Костя позорно отрубился, напившись и… Даня. Руки мелко затряслись от осознания, столкнувшегося в его голове с диким и непримиримым отрицанием. Он не мог так с ним поступить, он не стал бы… Он… он… это же Даня. Костя медленно поднялся со стула, возвращаясь в спальню и какое-то время просто молча стоял, глядя на развалившегося на кровати Чалова, словно всё ещё пытаясь найти, хотя бы в его нынешнем беззащитном облике доказательство того, что всё это было ничем иным, как глупой Феденой ложью, призванной их рассорить. — Тебе никто не говорил, что смотреть на спящих людей без причины — это признак маньячины? От внезапно раздавшегося сквозь сонную улыбку тихого голоса Костя вздрогнул. Обвинения готовы были сорваться с его губ, но сначала ему требовались хоть какие-нибудь доказательства. В памяти всплыл нечестный приём, которым младший Чалов накануне заставил его проболтаться о записке, и, тяжело вздохнув, Кучаев всё же выдавил из себя, такое же тихое, почти осипшее: — Зачем ты написал Феде от лица Николь, чтобы он держался от меня подальше? Слова будто разрезали тишину, и та с грохотом осыпалась на пол. Чалов тут же подскочил на кровати, всё же наморщившись от головной боли, и сел, серьёзно глядя на Костю. Сонливость сняло с обоих как рукой. — Как ты узна… — Начал было Даня, и тут же стиснув зубы, со злостью зарядил кулаком по постели, процедив. — Федя… Он поднялся, осторожно и почти нежно взяв ладони Кучаева в свои руки. — Кость, послушай, это не то, каким кажется. Ты пришёл тогда таким разбитым, я просто не хотел, чтобы он больше обижал тебя, я же видел, тебе было плохо, и я… я думал так лучше будет… Костя резко одёрнул руки отходя от Дани на шаг назад. Он не мог поверить. С каждым словом его глаза открывались всё шире, сердце колотилось в грудь с такой дури, что готово было вылететь и самостоятельно пробить в Чалове дыру. Горькая правда заставила пошатнуться. — Так ты правда… — Голос дрогнул, но Кучаев не опустил наполняющегося слезами взгляда, чувствуя, что если сейчас прервёт с Даней зрительный контакт, то просто рухнет и перестанет существовать его мир. Всё было ложью. — Зачем? Дань, почему ты… Я же тогда чуть с ума не сошёл. А ты ещё и предположения строил, успокаивал… Я не понимаю. Это игра такая? Ты просто издеваешься надо мной?! Последнюю фразу он выкрикнул Чалову в лицо, сжимая кулаки и не чувствуя уже совершенно злых слёз на своём лице. Ему врали в лицо, пока он умирал, задыхаясь в собственных чувствах, его топили, словно слепого щенка в мешке, ласково нашёптывая на ухо лживые заверения о том, что рвущая в клочья его лёгкие вода ему только привиделась. Он не понимал, решительно не понимал зачем. Почему? — Костя! — Даня тоже повысил голос, предприняв очередную попытку взять его за руку, но Кучаев принялся вырываться, выкручивая собственное запястье, чтобы избавиться от сжимавших его пальцев, дергаясь из стороны в сторону, в конце концов оказываясь на том месте, где только что стоял Чалов, спиной к кровати. — Успокойся, я всё объясню! Я не мог, пойми ты это! не мог по другому! Я подумал, что… — Да какое ты право имел думать за меня! — Потому что я тебя… Даня не успел договорить. В очередной раз дёрнувшись, Костя отступил назад, врезавшись ногами в край кровати, и, потеряв равновесие, завалился на неё, увлекая за собой и рухнувшего на него Чалова. — Слезь с меня! Словно почувствовав, что это его единственный шанс оправдаться, Даня только сильнее прижал его к кровати, перехватив чужие руки и вжав их по обе стороны от его головы. — Послушай, пожалуйста… — Нет! — Кучаев задёргался под ним, словно одержимый бесом. Сотней бесов. Ад был пуст и все они — обида, отчаяние, злость, бессилие и разрушенные мечты, — были здесь, разрывая его на части. — Не хочу ничего слышать! Отпусти меня! Урод! Ненавижу тебя! Сволочь! Слезь! Свали с меня, я хочу уйти! — Хватит! Замолчи! — Неожиданно прорезавшаяся из-за тотального непонимая со стороны Кости злость заставила Даню подпустить в голос стальных ноток. Он попытался перехватить его руки, зажав ладонью ему рот, но вместо того, чтобы утихнуть, Кучаев издал настоящий полный отчаяния вой. Сердце Чалова болезненно сжалось, донося наконец-то до мозга всю дикость того, что он сейчас творил, не помогая ни себе ни Косте, только усугубляя в разы сложившуюся ситуацию. Он ослабил хватку, всего лишь на мгновение, и Кучаев тут же высвободил одну из своих рук, с размаху зарядив ему кулаком по лицу. Это словно послужило сигналом, и чужие руки тут же впились Дане в плечи, отдирая от распластавшегося на кровати Кости и отбрасывая к стене. Даня сначала увидел быстро метнувшегося в коридор, по пути едва не снёсшего косяк, Кучаева, за которым спустя секунду захлопнулась явно распахнутая до этого настежь входная дверь, и только после этого поднял глаза, глядя на своего ошарашенного застигнутым зрелищем младшего брата, так не вовремя прислушавшегося к его совету пользоваться запасным ключом от квартиры. — Дань, ты совсем охренел, ты что натворил? Он тебе не дал что ли и ты сам решил, насильно? Старший не слушал, не находя в себе силы ответить на чудовищные предположения Феди, который явно принял то, что увидел за то, на что это больше всего было похоже. Он так и остался сидеть у стены, вцепившись пальцами в волосы, склонив голову почти к самым коленям и зажмурившись, не чувствуя, как капает на ковёр кровь из разбитой губы, потому что он только что собственными руками разрушил столь тщательно и долго встраиваемый карточный домик своего счастья. — Я идиот, Федь, самый настоящий идиот…