Ночь нежна

— Что ты сделал? Переборов в первые секунды желание ринуться вслед за сбежавшим парнем, Федя, выматерившись, захлопнул за ним входную дверь и теперь нависал над братом, который, не желая его замечать, всё также сидел, баюкая собственную голову в ладонях. — Дань, твою мать! — Не выдержал он наконец-то и повысил голос, нервно нарезая круги перед старшим. — Мне сейчас писец как охеренно — передачки носить родственникам-насильникам… Как ты вообще пришёл к такому?! Даня, кажется, всё же отмер, поднимая голову и так посмотрев на младшего брата, что тот сразу осёкся, задохнувшись под волной нахлынувшей жалости. Глаза у старшего казались какими-то неживыми, вконец потухшими, из рассечённой губы всё ещё сочилась кровь, путаясь каплями в бороде и окрашивая светлые волоски в ярко-алый. — Я с ним ничего не хотел сделать, мы… просто поругались сильно… — Ясно. — Словно даже не дослушав, буркнул Федя, и потянул брата за руку, помогая встать ему с пола. — Пойдём, тебе умыться надо. Он проводил Даню до ванной, решив не закрывать дверь, чтобы проконтролировать его действия, и, только убедившись в том, что тот и правда умывается, а не вздумал вдруг продолжить тихую истерику в обнимку со стиральной машиной, принялся бесцельно инспектировать квартиру. Найди он на кухне разбитые чашки, или ещё какой-нибудь беспорядок, смахивающую на ссору двух влюблённых — ему стало бы проще — мало ли из-за чего, действительно, могла поругаться голубая парочка. Ему, конечно не раз уже прилетало за то, что он намекал Дане на его отношения с Костей, но других вариантов пока не было — квартира выглядела так же, как он оставил её накануне, разве что появился новый стул. Вряд ли поругались они из-за обилия мебели, а детали проекта в зале остались лежать в прежнем порядке (беспорядке), насколько он запомнил расположение коробок, мольберта и прочего творческого хлама. Федя не сомневался, что брат по обыкновению будет молчать, как партизан, а потому немало обрадовался, обнаружив в коридоре забытый рюкзак Кучаева. Воровато оглянувшись, он быстро запихал тощий, почти пустой рюкзак в свой собственный, и вернулся к Дане. — Подробностей, я так полагаю, мне не ждать? — О чём ты? — Даня уже закончил умываться, и то, каким серым привидением, он проскользнул мимо него на кухню, отбило у Феди всякое желание расспрашивать дальше. — Ладно, забей. Мне достаточно того, что ты не пытался навесить на себя уголовку. А милые бранятся… Даня резко обернулся, вспыхнув, словно спичка, и, явно переборщив, прижал брата к стене с такой силой, что послышался глухой удар лопаток о твёрдую преграду. Федя почувствовал, как нехорошая дрожь пробежала где-то у затылка — он ещё никогда не видел старшего таким… рассерженным? Или… опустошённым? Светлые глаза, казалось, могли проморозить тело до самых внутренностей, но смотрел Даня совсем не на него, мыслями пребывая где-то не здесь. — Я же сказал. Мы. Не. Встречаемся. Федя резко оттолкнул его от себя, кривя лицо, и предусмотрительно отошёл в сторону, выскользнув в коридор и принявшись натягивать кроссовки. — Ой да и ладно, устроил драму. Если такой бешеный, то попей ромашки, а я тут грушей быть не собираюсь, позвони, как в себя придёшь. Хлопнув за собой дверью и уже спустившись на пару пролётов вниз, Федя остановился, прислонившись спиной и затылком к холодной стенке. Он надеялся, что сумел добавить в голос на последних словах достаточно раздражённых ноток, чтобы состроить из себя гордую обиженку, но на деле… Что за херня вообще происходит? Если они не встречаются, если Даня не хотел завалить Костю в свою постель, тогда что это было? Что такого могло произойти, что этот скромный ботаник разорался и полез в драку, чего не удалось никакими словами добиться самому Феде, и что так сильно расстроило его брата. Брата, которого настолько подкосила эта ссора, что его отчаяние, выливающееся в злобу, откровенно пугало. Он стянул со своей спины рюкзак, достав из него Кучаевский, зачем-то заглянул внутрь, словно всё ещё надеялся найти хоть какие-то ответы, но, не обнаружив среди пары помятых тетрадок ничего интересного, пришёл к выводу, что без визита к Косте, эту ситуацию не прояснить. Однако, оставалось ещё узнать, где ботаник обитает. Хотя… может быть удастся его ещё догнать? _____________ Костя бежал вниз по лестнице в одних носках, остановившись только уже на первом этаже, хватая ртом воздух и задыхаясь, не то от бега, не то от сдавившей горло попытки всё же удержать в себе жалобный вой, окончившийся бы его безудержным рыданием. Так паршиво ему ещё никогда не было. Грудь рвало едкое чувство предательства, трансформируясь в нестерпимое желание залезть в душ и смыть с себя будто приставшую к телу густую и маслянистую копоть лжи. Он был покрыт ею полностью, и хотелось отмыться, сдирая вместе с кожей обманчивый розовый мир, который был ненастоящим, обнажая всё ту же серую и удушливую реальность, в котором он был всё так же безнадёжно одинок. Прислушавшись и убедившись, что в подъезде не слышно несущегося ему вслед топота, Кучаев обул прихваченные с собой в последний момент кроссовки и натянул куртку, с досадой поняв, что забыл в Даниной квартире рюкзак. Возвращаться за ним он не стал, в тайне коря себя за оставленный вместе с ним лишний повод для ещё одной встречи с младшим или старшим братом этой уже ненавистной ему семейки. Теперь ему было не важно кто именно это будет, и он быстрым шагом вышел на улицу, стремясь как можно скорее убраться от обоих Чаловых. Он шёл широкими шагами к метро, благодаря провидение, что в кармане куртки обнаружился кошелёк с проездным и банковской картой и ключи от его комнаты в общежитии. Проходя мимо очередного двора, резко свернул в него, взглядом выискивая сквозной проход, и двинулся к соседней улице, необычно здраво для своего состояния рассудив, что если кому-то из оставшихся в квартире парней приспичит всё же догнать его, то искать его будут именно в метро, а значит туда ему никак нельзя было идти. Пробежав двор насквозь, Костя огляделся, найдя взглядом автобусную остановку, и уже медленнее, словно растеряв последний запас ещё шевелящих его ногами сил, двинулся к ней. Добравшись, наконец-то до места, ставшего на время обучения ему домом, он, не раздеваясь, повалился на кровать, натягивая на себя одеяло и укрываясь им с головой. Это был его единственный дом. А всё остальное оказалось всего лишь не прошедшей проверку, глупой сказкой, в которую дозволено верить лишь детям, а вот взрослому парню вроде Кости, верить в подобное было стыдно, и, как оказалось, весьма болезненно. Внутри было полное опустошение. Телефон безликим куском пластика остался в куртке, не прерывая сигналами сообщений или звонков гулко бьющуюся ударами сердца в ушах тишину — Кучаев отключил его ещё в автобусе, когда его стали донимать первые, так и оставшиеся непрочитанными и непринятыми, сообщения от Дани и звонки от Феди. Кучаев провалялся так несколько часов, измучившись попытками отогнать от себя назойливые горькие мысли, пикировавшие на него острыми кинжалами сожаления, жалости к самому себе и мимолётным желанием заработать амнезию, стерев из памяти всё, что с ним происходило последний месяц, и выбрался из кровати только под гнётом ставших уже нестерпимыми естественными позывами организма и желанием принять душ. Санузел его общежития не располагал к долгим гигиеническим процедурам, но, постояв с десяток минут под горячими струями воды, Костя всё же почувствовал себя немного лучше. Прибивающие к земле обида и горькое осознание собственной непроходимой наивности, давно переросшей в тупость, чуть поутихли, оставляя только злость, наэлектризовавшую нервы до предела, и голова заработала с утроенной силой, против воли пытаясь осознать и разложить по полочкам чужие мотивы. Даня ведь прекрасно знал, что, отчасти, является причиной того скотского поведения Феди, что выворачивало его наизнанку, но, тем не менее пытался его успокоить, глуша в Кучаеве желание оборвать с ним общение обнадёживающими оправданиями собственного брата. Знал ли Федя об этом? Костю передёрнуло от едко опалившей внутренности догадки, что младший Чалов давно был в курсе и того, что он в него влюблён, и того, что за симпатичной мордашкой в приложении скрывается он же, просто издеваясь. Может быть Даня был слишком рассержен тем, что Кучаев обманывал Федю, и решил отплатить ему тем же? Он рассказал всё младшему брату, и они устроили этот психологический эксперимент, пересказывая со смехом друг другу каждую их встречу, и делая предположения сколько он ещё будет вестись, следуя правилам их жестокой игры, прежде чем наконец-то поймёт, или окончательно сломается. Пальцы впились в волосы, и Костя, прижавшись лбом к собственным коленям, всё же не сдержал протяжного стона, почти что воя, который может издавать только смертельно раненое животное. В подобное не хотелось верить. Он готов был биться о стены, вытравливая из головы слишком отчётливо представленный образ смеющихся над ним братьев, выдавить пальцами собственные глаза, потому что они были непозволительно слепы. Откинувшись назад, Кучаев всё же несколько раз с силой двинул затылком о стену, хотя бы ненадолго усмирив стойко засевшее в мозгу желание к самобичеванию, молящее его сделать хоть что-то, чтобы почувствовать другую, физическую боль, хоть на краткий миг способную заглушить душевную. Он кисло усмехнулся, подумав, что вот так вот люди и становятся теми, кого находят забившимися в щель между стеной и холодильником, с потухшим светом в глазах и лезвием в дрожащих, ослабевших от кровопотери пальцах. И самым паршивым было то, что и винить во всём произошедшем ему кроме себя было некого. Он первый начал, первый соврал, первым открутил стоп кран пустив под откос собственную жизнь, и теперь шарился среди разрозненных отдачей обломков своего будущего, пытаясь склеить и собрать суррогат эмоционального равновесия, чтобы как-то продолжить жить дальше. От реставрации собственной психики его отвлёк стук в дверь. Костя резко вскинул голову, размышляя, кому он мог понадобиться, ведь за комнату было заплачено на семестр вперёд, а друзей по лестничной клетке у него не водилось, но отставать от него явно не желали. Стук повторился. Вернее грохот, потому как кто-то явно вознамерился вышибить ему дверь ногой. — Кучаев открывай, я знаю, что ты там! Тебя бабка на входе сдала со всеми потрохами! Костя узнал голос, снова роняя голову на ладони. Было бы хуже, если бы пришёл Даня, всё же Федя был почти ни в чём не виноват… Почти. И только если он всё же был не прав в своей слишком натянутой теории заговора. Дверь сотрясла новая порция ударов. — Я тут до вечера торчать не собираюсь! Открывай, я тебе твой рюкзак просто вернуть пришёл! И телефон включи! Вспомнив о своих забытых вещах, Костя всё же сполз с кровати, не торопясь распахнуть перед парнем всей своей жизни (которая, он напомнил себе, лежала сейчас в руинах) дверь в собственную обитель. Взявшись за ключ, он зачем-то бегло осмотрел комнату, словно пытаясь обнаружить в ней присутствие чего-то неподобающего, но, не заметив каких-либо катастрофических огрехов, повернул его в замке. Дверь тут же распахнулась, словно у младшего Чалова была и вовсе цель сдёрнуть её с петель. Кучаева тут же оттолкнули внутрь, и Федя, войдя, захлопнул дверь за собой, потратив секунду, чтобы приноровиться к не слишком надёжному замку и вернуть его в прежнее положение «закрыто». Рюкзак бесцеремонно полетел на пол, давая понять, что не в нём собственно было дело. — Что ты не поделил с моим братом? — Сразу пошёл в наступление Чалов, продолжая теснить Костю вглубь комнаты. Опешивший было от такого напора Кучаев зло поджал губы, отводя в сторону взгляд. Смотреть на Федю было всё ещё больно. Собственные чувства не лампочка, чтобы просто выключить их, хотя бы на время засунув в толстый свинцовый ящик, откуда не будет так фонить разъедающими душу обидой и нерастраченным желанием. Вместо пусть даже намёка на колкий ответ в голову вновь полезли мысли о якобы раскрытом им заговоре, тягучим спазмом сдавливая сердце. Ему ведь нужно было так мало, он бы простил, забыл бы обо всех своих предположениях, если бы только Федя пришёл спросить о его самочувствии, если бы его появление было вызвано банальным, пусть дежурным переживанием о его, Кости, состоянии, но даже сейчас Чалова больше интересовало то, что могло так задеть его брата. Видимо, он молчал слишком долго, и Чалов не выдержал первым. — Слушай, чтобы ты там себе не подумал, он не хотел тебя изнасиловать, ясно? Данька не такой, поэтому если ты вдруг думал пойти катать на него заявление… Костя резко вскинул голову, на миг прощаясь со всеми ошеломлённо замершими мыслями и заодно с даром речи. Он стоял, глядя на Федю, открывая и закрывая рот, силясь что-то сказать, чтобы прервать этот поток бреда, и, должно быть, выглядело это настолько красноречиво, что Чалов осёкся. — Что? Только не говори, что не собирался и я тебе только что идею подал. Вот гадство… — У тебя с головой всё нормально? — А у тебя? Рассказывай тогда, что произошло. Костя снова замолчал, пытаясь собраться с разбежавшимися мыслями. А что, собственно, произошло? Он узнал, что Даня в тайне от него пытался разрушить его мечту на светлое будущее, и не важно, что ей никогда не суждено было сбыться. Он разозлился, начал кричать, а потом старший Чалов повалил его орущего и сопротивляющегося на кровать… и в этот момент появился Федя. Не удивительно, что он пытался заподозрить собственного брата в определённых действиях. Но то, что младший пришёл за разъяснениями к нему, означало, что Даня снова ни о чём ему не рассказал. Или же… это очередная часть выдуманной ими игры… Каков был шанс того, что они пытались вытащить из него лживое оправдание, чтобы затем, используя против него, сделать ему побольнее? Напряжение в мозгу, казалось, вот-вот раскрошит череп на мелкие осколки, и Кучаев спрятал горящее лицо в ладонях. — Ничего не случилось, мы просто поругались. — Выдавил он глухо, снова поднимая на Федю глаза и замечая, как тот скривил лицо. — Я не за этим полгорода оббегал, чтобы услышать тоже, что и от этого партизана. — Как ты, кстати, узнал, где я живу? — В деканате тебя сдали… не увиливай от темы! — Чалов сделал ещё один шаг к нему, оказавшись непозволительно близко. Костя даже почувствовал запах его дезодоранта, ощутив, как предательски напрягается рядом с ним тело. — Я никогда ещё его таким не видел, между вами точно не «просто поругались», это точно не из-за каких-то ваших совместных проектов, поэтому либо ты сейчас мне всё расскажешь, либо я тебя за руку потащу обратно и мы выясним это все втроём! Напряжение в теле, проявляющееся раньше только как лёгкое возбуждение, вылилось в нечто иное, жгучими каплями растекаясь в груди Кучаева ищущей выхода, столько времени сдерживаемой отчаянной злостью. — Да пошли вы лесом, оба! — Он с силой толкнул Федю в грудь, и тот, не ожидавший подобного, отступил на пару шагов к двери, ошалело глядя на другого, совсем нового и непривычного ботаника. — Знать вас обоих не хочу больше! Вали отсюда нахрен! Он обогнул Чалова, поворачивая в замке ключ, и, настежь распахнув дверь, принялся выпихивать Федю из своей комнаты. Прикосновения к нему жгли кожу, слова давались всё тяжелее, едва протискиваясь сквозь вновь вставший в горле ком, глаза опять начало щипать, заставляя опустить голову и не смотреть, только не смотреть на лицо всё ещё так небезразличного ему парня, который даже не думал сопротивляться, поддаваясь его натиску мелкими шажками, пока не оказался за порогом. — А контракт мой твой любимый брат может порвать и подтереться им! — Костя схватился дрожащей рукой за дверь, не сдержавшись и посмотрев в последний раз на Федю. Лицо того не выражало никаких эмоций, разве только удивление, когда он заметил, что щёки Кучаева прочертили две мокрые дорожки. — И ты… больше ко мне не приближайся. Его голос дрогнул, перейдя в сиплый хрип на последнем слове, и он захлопнул дверь. Кислород в комнате, казалось, закончился полностью. Костя стоял ещё какое-то время, уперевшись в дверь ладонями, просто хватая ртом воздух, и никак не мог отдышаться. И только услышав, как тихо удаляются по коридору шаги так ничего и не сказавшего Феди, позволил себе опуститься на колени, зайдясь в беззвучном крике. ___________________ Новую жизнь обычно начинают с понедельника, но пятница — день ничуть не хуже. Так решил Костя, замазав ментальный календарь маркером, превращая все дни до этого самого утра в чёрные безликие квадраты. Он приехал на учёбу раньше, чем это требовалось, и с утроенным усердием окунулся в мир знаний, с небывалым энтузиазмом конспектируя лекции, забивая голову какой угодно информацией, лишь бы снова не начать думать и вспоминать, пытаясь вглядываться в сплошную чёрную полосу за своей спиной. Пустой мир снова стал привычной рутиной и ощущался будто просто сон, от которого Костя никак не мог проснуться, чтобы начать жить. А ведь это был только первый день… Говорят, время лечит, но когда это животворящее снадобье начнёт действовать, Кучаев не знал. А ведь впереди были ещё выходные и нужно было подумать, чем бы заняться, чтобы не оказаться запертым в комнате общежития наедине со своими мыслями до самого понедельника. Он и так едва пережил ночь после ухода Феди, а подобное его просто уничтожит. Очнулся Кучаев от звонка, поняв, что последние десять минут лекции он благополучно упустил, всё же не справившись с собой и вновь увязнув в болоте собственных чувств, всё никак не желающих погрузиться глубже на дно и там сдохнуть, то и дело всплывающих и хватающих его за ноги, пытаясь забрать его с собой. Понуро поднявшись, он вышел из аудитории, попадая в плотный поток учащихся, и направился к туалету, решив, что пару раз плеснуть себе в лицо ледяной водой не будет лишним. Ему показалось, что кто-то крикнул его имя, но не обратил на это никакого внимания — вокруг стоял гомон, и ему могло просто показаться, да и наверняка он не единственный Костя, идущий по этому коридору. А друзей у него, как оказалось, не было. Но звали всё же именно его. Кучаев понял это, когда стоило ему только закрыть за собой дверь в туалет, как из его, ещё не успевшей отпустить ручку руки, её буквально вырвали, распахивая дверь снова. На пороге стоял Даня. Костя на автомате отпрянул от него на пару шагов, словно он был заразный. Рука непроизвольно сжала лямку рюкзака. Ему бы хотелось остаться спокойным, чтобы Чалов увидел на его лице безразличие, но губы сами собой скривились в самом настоящем презрении, настолько сильном, что это пугало даже самого Кучаева. Глаза у Дани горели каким-то лихорадочным блеском, он сделал шаг вперёд, закрывая за собой дверь, отсекая их от толпы и шума в коридоре, но, глядя как Костя отзеркалил его жест, так же отступив на ещё один шаг, не решился сократить расстояние сильнее. — Кость, пожалуйста, дай мне сказать. — Голос Дани был хриплым, каким-то неестественно возбуждённым, и Костя без ошибки уловил в нём молящие нотки. — Если ты захочешь, я больше никогда не заговорю с тобой, но этот… последний разговор. Я не прошу понять меня или простить, просто дай мне шанс объясниться. В туалет зашёл какой-то парень, едва не врезавшись в спину Чалова и, смерив их удивлённым взглядом, направился в кабинку. — Да, не здесь… Я буду ждать тебя у ворот. Десять минут, Кость, пожалуйста. И он вышел, своим появлением разрушив все барьеры и хрупкие зачатки самообладания, которые Костя успел восстановить за это утро. Как же ему хотелось, чтобы его просто оставили в покое, позволив и дальше жить его жизнью непримечательной серой моли. Телефон издал короткий сигнал входящего сообщения. «Буду ждать столько, сколько потребуется. Пожалуйста, приходи.» Кучаев свернул окно, ничего не ответив. Список уведомлений был пуст, и какой-то щемящей грустью отозвалось отсутствие на своём привычном месте иконки приложения, в котором совсем ещё недавно всегда ждала пара сообщений от Феди, пусть и вовсе не для него. Выйдя из туалета, Костя с секунду поколебался и направился в сторону аудитории, подгоняемый звонком на очередную пару. Никаких полумер в этот раз, он решился, разрушил все мосты, и обратно дорога вела только в бездну. Ему с трудом удалось досидеть до конца учебного дня, в конец измотавшего его попытками силой сохранять сосредоточенность на том, что вещал с трибуны очередной лектор. Голова гудела, и единственным желанием было вернуться в свою комнату и, заперевшись, просто лечь спать, пока мысли в очередной раз не накатили удушающей волной сожаления о чём-то фантомно несбывшемся, о каких-то мнительных упущенных возможностях. Улица встретила его ранними сумерками, свинцовым небом уже вплотную подступившей зимы и мелким мокрым снегом, частично обращающимся дождём ещё до того, как упасть на мокрую плитку двора. Укутавшись поплотнее в тонкую не по сезону куртку, Костя быстро зашагал в сторону ворот, занятый размышлениями о том, где сейчас была его зимняя куртка и привёз ли он её после прошлых каникул из Рязани, или же ему предстоит поход по магазинам в поисках чего-нибудь по скидке, что позволит ему не околеть ближайшую неделю. Он совсем забыл о том, что его ждали. Вернее даже, ему скорее всего просто с завидным успехом удалось вытравить из собственной головы эту мысль, а потому Даню он заметил только уже приблизившись к самым воротам. Светлые волосы Чалова полностью вымокли, сообщая о том, что он, должно быть, и правда с того самого момента, как пообещал, ждал его тут. Сколько потребуется. Поблёкшие глаза надеждой врезались в Костю, оставляя после своих прикосновений кровоточащие пулевые отверстия. Да, чувства — не лампочка, их нельзя просто выключить, но они, сгорая под тяжестью обрушивших на них обстоятельств — предательства, обиды — выползают на свет из-под завалов уже чем-то иным, искорёженным и израненным, очень осторожным и наученным не светить больше с прежней яркостью, разучившимся доверять. В груди заскреблась только горечь, и, проглотив робко кольнувшее чувство вины, Костя прошёл мимо Дани, молча направившись в обход парка по серому тротуару в сторону метро. ____________________ Позднее утро встретило Костю чудовищным грохотом сотрясаемой где-то у него в самом мозгу двери. С трудом разлепив глаза, и соскоблив себя с кровати, он, шатаясь, добрался до неё с единственным желанием заглушить бьющий по барабанным перепонкам шум и едва успел повернуть ключ, как повторилась история предыдущего дня. Федя ураганом влетел в его комнату, едва не сбив его с ног. — Задолбали оба молчать, как партизаны! — И тебе доброе утро… — Хмуро пробормотал Кучаев, закрыв за ним дверь. Возможно, начинать новую жизнь стоило с переезда в какой-нибудь закрытый пансионат, на территорию которого не пускают посторонних. Голова трещала и, не обращая никакого внимания на мечущегося в ограниченном пространстве небольшой жилой площади младшего Чалова, Костя снова повалился на свою кровать, накрываясь одеялом с головой. Никакой горечи, никакого ломающего и выворачивающего наизнанку сожаления, и боль… только физическая, с рычанием прогоняющая из агонизирующего мозга все мысли. — Ты что, спать опять собрался?! — Федя явно негодовал, но в ответ ему из-под одеяла раздался лишь глухой стон, заставивший его замереть посреди комнаты. Федя потерянно огляделся, понимая, что в прошлый раз не удостоил обитель ботаника и беглым взглядом. Всё, как у всех — чисто, кровать, одно окно без тюля, но сейчас закрытое плотными занавесками, заваленный учебниками стол и стул, так же закиданный, но на этот раз одеждой, холодильник… и две бутылки крепкого алкоголя, в одной из которых ещё осталась примерно половина янтарной жидкости. Чалов вновь перевёл взгляд на не подающий признаков жизни холм на кровати, отказываясь понимать, что происходит и почему окружающий его мир резко сошёл с ума. Поверить в то, что этот скромный и странный ботаник имеет проблемы с выпивкой? Отчего-то вспомнилось, как эмоционально он выгонял его накануне… Разве он не этого всё время и добивался? Эмоций, отдачи… Наверное, не такой. Медленно, и стараясь не шуметь, Федя открыл холодильник, из которого, кажется, тараканы утащили повесившуюся мышь, проинспектировал несколько ящиков стола, обнаружив в них только письменные принадлежности и прочий мусор, и, со вздохом, принялся стягивать с себя рюкзак и куртку. Он повесил куртку на спинку стула, оставив рюкзак посреди комнаты, на самом видном месте, и, тихо притворив за собой дверь, вышел в коридор. Он уходил ненадолго и надеялся, что оставленные вещи не дадут Кучаеву просто так снова запереть за ним дверь, да и не думал, что тот ещё раз совершит подвиг и поднимется с постели после количества выпитого накануне. Благо соседи Кучаева по этажу были более подготовлены к попойкам, и вскоре он уже вернулся в маленькую комнатку со стаканом воды и зажатыми в руке щедро выделенными ему таблетками аспирина. Отставив воду от греха подальше на стол, Федя присел на край кровати, положив на холмик из одеяла ладонь. — Кость, я тут аспирин принёс… Давай, выпей, полегчать должно. Снова раздался стон, но в поле зрения всё же появилась вяло взметнувшаяся в воздухе рука. Быстро выдавив пару таблеток из бумажного плена упаковки, Федя вложил их в ладонь, и рука исчезла в недрах одеяла. — Надо запить, а то… — Отвали. — Снова раздалось каким-то неживым голосом, давая понять, что, по крайней мере сейчас, разговора не выйдет. Федя послушно последовал совету, поднявшись с кровати, но уходить не спешил. Он ещё раз проверил ящики стола, на этот раз все, заглянул под кровать и в полупустой шкаф с одеждой, обвёл взглядом пару имеющихся полок, и даже проинспектировал подоконник, попутно раздвинув занавески и позволив скудному свету ноябрьского дня хоть немного осветить помещение. Как он и думал — никаких дополнительных бутылок, пепельниц с окурками, даже просто пыли, — никаких доказательств того, что эта попойка не была первой. Оставался, конечно шанс, что у Кучаева помимо алкогольной зависимости было ещё какое-то расстройство, вынуждающее его с похмелья вылизывать каждую щель в комнате, но он всё же был склонен к первому своему предположению — у парня и правда, что-то случилось. Костя по-прежнему продолжал изображать из себя мебель, и Федя, не найдя, чем себя занять, вытащил телефон, принявшись бездумно перебирать папки и иконки с приложениями. Таблетки должны были подействовать не раньше, чем минут через двадцать, и, пролистав не пестрящие особым разнообразием новости в соцсетях, он вернулся на главную, поддавшись какому-то не осознанному порыву, и открыв то самое приложение. Всё оставалось неизменным — последнее «Прощай, Федя.» и безлико холодное, сгенерированное ботом сообщение о том, что обладатель аккаунта удалил его. Об этом он бы тоже хотел спросить Костю, но отчего-то простой вопрос всё время терялся в толпе других, каких-то странных, основанных на его догадках и невозможных по своей абсурдности выводах, которые ему вовсе не хотелось озвучивать, пока он в этом всём не разберётся сам и без чьей-либо помощи. Взбудораженные воспоминания сами понесли его в папку с сохранёнными фотографиями, останавливая его взгляд на одной из самых первых, где светловолосая девчонка хитро улыбалась ему, прикрываясь одеялом. Грохот проскользившего по столешнице стакана заставил резко вскинуть голову, уставившись на ожившего ботаника. Костя жадно глотал воду, запрокинув стакан, и было видно, как судорожно дёргается кадык на тощей бледной шее. Когда стакан опустел, он вернул его на стол и, заметив не спускающего с него взгляда Чалова, подтянул одеяло к самой шее и нахмурился. Федю тут же прошило каким-то странным чувством, он словно испытал дежа-вю, и снова мельком взглянул на фотографию на ещё не успевшем погаснуть экране. Просто невозможное сходство. Да убери с лица Кучаева эту хмурое выражение и надень на него парик… ну может быть косметики немного, и их родная мать бы не различила. Даже манера держаться… Мать? Мама! Родители! Внезапно пришедшая ему в голову мысль резко оборвала рассуждения, заставляя напрячь память и вспомнить, что первым делом деканат пытался всучить ему Рязанский адрес Кости. — Ты что опять тут забыл? — Мог бы и повежливее и с благодарностями к тому, кто тебе стакан воды подал. Костя фыркнул, сделав попытку поплотнее укутаться в сползающее одеяло — отходняк начинал бить тело мелкой неприятной дрожью. Попытка сбежать в наркотический туман опьянения от горькой реальности, даже не смотря на то, что поначалу казалась удачной, с треском провалилась, оставив его наедине с тем, от кого он пытался сбежать. — Тебя никто об этом не просил. Я просил о другом… Что бы ты… — Не приближался к тебе, я помню. — Прервал его Федя, и спрятал наконец-то телефон в карман, успев по памяти набить в заметки адрес. Молчание длилось минуту, и Федя впервые, должно быть, в жизни, глядя на встрёпанного и всё ещё щурящегося от остатков головной боли парня, не знал, как продолжить разговор. Все его дерзость и смелость куда-то испарились, щедро уступая место смущению, какой-то неоправданной робости и страху сделать своими словами только хуже. — Кость, слушай… я не знаю, что у тебя там с Даней произошло и… — Он увидел, как Кучаев попытался закатить глаза, тут же хватаясь рукой за голову, и поспешил продолжить. — И не буду, наверное, спрашивать. Просто пойми, я переживал за всю эту ситуацию… поначалу, переживал за неё, думал ты и правда пойдёшь заявление катать, но сейчас… я не знаю, как сказать, я правда не знаю… Я боюсь за него, никогда Даню таким не видел, он вчера был словно мёртвый. А сегодня и тебя вот таким застал. И… мне уже не важно, что произошло, я просто хочу это как-нибудь исправить. Кучаев какое-то время молча буравил его взглядом и, наконец, устало опустился спиной на подушку, прохрипев на пределе слышимости. — Может дело совсем не в Дане… Ему снова хотелось разрыдаться, и он был счастлив, что обезвоживание после «весёлой» ночи высушило тот резерв организма, что обычно бездарно растрачивался на слёзы. Ему хотелось заорать, что дело в самом Феде, но горло царапало даже дыхание, хоть немного заглушая неприятным скрежетом кислорода об обожжёные алкоголем внутренности слабо пробивающуюся боль от простого присутствия Феди рядом. Его разрывало между желанием всё рассказать, просто внезапно перестать врать, отрубив наконец-то последний канат, за которое всё ещё цеплялось прошлое, и страхом, что в ответ он услышит лишь сожаление о том, что так рано пришлось закончить игру, подтвердив все его догадки. Он услышал, как Чалов тихо ругнулся. Тот некоторое время задумчиво смотрел куда-то на улицу, словно размышляя, над его последней фразой. Федя вновь прокрутил в голове пришедшую ему ранее на ум фразу «у парня что-то случилось». А вдруг это вовсе не связано с Даней. Что, если у Кости и других проблем навалом, а у его брата какая-нибудь депрессия на фоне провала очередного его проекта и, может быть, он сам без причины и пытался тогда с Костей… чтобы он там ни пытался. Он шумно выдохнул, и даже постарался примирительно улыбнуться. — Хорошо, если так. Тогда думаю, он отойдёт быстро, наверняка какой-то загон или… — Федя снова умолк, понимая, что его опять понесло не в ту сторону, и он сделал неуверенный шаг в сторону Кучаева. — А вот насчёт тебя не уверен. Скажи я могу… может быть сделать что-нибудь… и мы бы поговорили. Иногда просто нужно кому-нибудь выговориться. — Воды принеси, я всё равно не смогу говорить с таким сушняком… Улыбка Феди стала шире. Ему даже показалось, что он если и не увидел, то услышал ответную в голосе Кости. А значит, предыдущий запрет не приближаться явно был высказан на эмоциях и уже аннулирован. — Хорошо! — Оживился он, натягивая куртку и забрасывая на спину рюкзак. — Тогда я в магазин и обратно. Ещё еды принесу, а то у тебя ничего нет. И не вздумай дверь за мной запереть! Я быстро. Бросив уже на пороге последнюю фразу, Федя почти бегом слетел по ступенькам с Костиного этажа, вспоминая, где и в какой стороне от общежития находился ближайший продуктовый магазин. Лёжа на кровати в своей комнате, Костя снова натянул одеяло на лицо. Ему следовало сразу прогнать Федю, как только он начал более-менее нормально соображать. Ему следовало бы никогда не впускать в свою жизнь никого постороннего. Ему никогда не следовало влюбляться. Ни в одного из Чаловых. Неожиданно пробудившаяся в Феде заботливость резала по живому, отсекая жилы и нервы, превращая в жалкое и безвольное существо, которым Костя уже успел побывать, уяснив, что ни к чему хорошему это привести не могло, то существо, которое просто напросто хотело почувствовать себя кому-то нужным. Преодолев спазм мигрени, Кучаев всё же поднялся с кровати, и, обнаружив на столе ещё две таблетки, закинул их в себя, снова, как и в первый раз, не запивая. Не дожидаясь, когда подействуют и эти, он оделся, заправил кровать и даже попытался сложить что-то из набросанных на стул вещей, размышляя, что же скажет Феде, когда тот вернётся. Хватит ли ему сил прогнать его сразу, или же он просто закроет глаза, раскинув руки и упадёт не глядя в ту бездну, из которой ему почти удалось выкарабкаться. Из которой, кажется, не было выхода, по крайней мере для него. Но Федя так и не вернулся. И Косте пригодилась оставшаяся половина бутылки, чтобы снова забыться сном без сновидений. ____________________________ Федя быстрым шагом пересёк улицу, забежав в первый попавшийся супермаркет и, схватив корзинку, принялся зигзагами нарезать пространство, складывая в неё пару бутылок минералки, бананы, хлеб, сыр… К концу марафона, он уже едва тащил весь этот набор для спасения голодающих детей Африки, даже не представляя, как ему удастся донести его ещё и до общаги, а потом поднять на четвёртый этаж, где и обитал незапасливый ботаник. Уже на кассе, поставив корзинку на пол и двигая её вперёд исключительно с помощью придания ускорения ей пинком, Федя вдруг почувствовал неясную тревогу, словно он что-то-то забыл, забыл нечто важное и это никак не могло оказаться чем-то по случайности не попавшим в список его покупок. Он достал телефон, с секунду размышляя, что он собирался с ним сделать, и, открыв список контактов, нажал на имя последнего абонента. Гудки длились целую вечность, но трубку так никто и не соизволил поднять. Выругавшись, Чалов повторил вызов — результат был тем же. Он попробовал ещё раза три, уже почти добравшись в очереди до кассы, как механический женский голос возвестил его о том, что аппарат абонента выключен или… Пальцы судорожно сжали телефон в ладони, и Федя, даже не извинившись за то, что толкнул какую-то женщину в очереди перед собой, сорвался с места, выбежав на улицу. Тревога уже ощутимой волной рванула сердце, буквально швырнув его в сторону метро, с каждым вздохом сильнее подсвечивая в памяти вчерашний вечер, какого-то заторможенно глядящего в одну точку Даню, и только подогревая уже тогда проклюнувшийся страх, что его брат что-то принял, что-то сильное и наркотическое, чтобы потеряться в пустоте, где-то за гранью, чтобы на время покинуть этот мир… А сейчас Даня отключил телефон, и страх стаей диких собак гнал Федю вперёд, убивая лишь одной мыслью — не успеть. Уже в метро, едва не подпрыгивая на месте и умоляя поезд тащиться быстрее, он вспомнил о Косте, и попытался позвонить ему на одной из станций, чтобы предупредить, но тот так и не включил телефон. Уже второй раз за вечер Федя услышал «аппарат абонента выключен или находится вне зоны действия сети.»