Ошибки доверия

      Вот жил себе спокойно без всяких этих терзаний из-за мировоззрения, религии, моралей, и надо было связаться с двумя придурками, чтобы все твои внутренние устои, которые помогали тебе держать самого себя на плаву всю твою сознательную жизнь, пошатнулись и готовы были вот-вот рухнуть. Что, если после смерти и правда что-то есть? Что меня тогда там ждёт? Можно, конечно, вспомнить о том, что я уже находился на границе миров, и что-то «тот мир» мне совершенно не понравился. Или это и правда была лишь игра умирающего разума? Где найти правильный ответ, чтобы хоть немного восстановить внутреннее равновесие? Кого не спроси — у каждого своё уникальное мнение, порой одно другому противоречащее, и выбрать, что из этого тебе ближе, оказывается, очень непростая задача.       В столовой сейчас в одиночестве сидел Чёрный и задумчиво смотрел в иллюминатор. Интересно, если я сейчас продолжу ещё и с ним философствовать, насколько мой мозг будет выжат?       — Чёрный, — приблизился я к мужчине. Тот повернулся, приветственно кивнул мне, и снова продолжил сверлить взглядом бескрайний космос. Стоит ли его вообще сейчас трогать? Не похоже, что он настроен на какую-то беседу.       Подхватив какое-то меланхоличное состояние, передавшееся от вида задумчивого мужчины, я уселся рядом на скамейку и тоже уставился на яркую россыпь далёких звёзд. Всё желание что-то говорить, о чём-то думать и переживать тут же улетучилось. Наверное, хоть на несколько минут отпустить все душевные терзание — это именно то, что мне было необходимо.       — Ты хотел чего-то? — тихо спросил Чёрный, не переводя на меня свой взгляд.       — Да так… — пожал я плечами. Есть ли смысл вообще что-то говорить? — Вот ты же веришь в Бога? — афроамериканец кивнул. — Почему ты во что-то веришь? Из-за того, что вера притупляет страх перед гибелью?       Послышался вздох, за которым некоторое время больше ничего не следовало. Я решил не мешать собраться с мыслями и терпеливо ждал.       — Когда понимаешь, что тебе осталось жить всего ничего — самое время задуматься о богах и о том, что будет с тобой после смерти, не так ли?       Я неосознанно кивнул. И правда, с чего меня вообще так озадачила эта тема? Всю свою жизнь прожил с полным отрицанием всего потустороннего. Наверное, дело и правда в боязни собственной смерти. И даже несмотря на то, что я уже находился одной ногой в мире ином, этот внутренний ужас, текущий по венам и закрадывающийся в самые потаённые и глубокие уголки сознания, начал чувствоваться только когда запахом смерти пропитался весь воздух кругом. Нас осталось всего пять человек. И среди нас кто-то один убийца. И чем меньше нас остаётся, тем больше увеличивается вероятность того, что ты можешь стать следующим.       — Для меня вера — это не только проводник в загробный мир, но и верный помощник в этой жизни.       — Как это работает?       Я совсем не понимаю, чем религия способна помочь. Сколько раз я обращался ко всем богам, которых знаю, просил помощи, молил хоть о каком-нибудь ответе, и ни разу не получил хоть призрачный намёк на что-либо. Я даже однажды в церковь ходил в минуту искреннего отчаяния, когда надежд и сил уже ни на что не оставалось. Это был самый настоящий искренний порыв, что ещё нужно было?       — А очень легко и просто. Вот ты бы смог по собственной воле пройти на высоте нескольких сотен метров по какой-нибудь доске без малейшей страховки?       Данный вопрос привёл меня в откровенный ступор. Как он связан с обсуждаемой религией? Какая конкретно это высота? Какой ширины и толщины доска? За каким чёртом мне вообще по ней идти?! Собственно, все эти вопросы я озвучил вслух.       — Ты не тем забиваешь себе голову. Представь совершенно любую ситуацию и совершенно любую доску, достаточной для того, чтобы по ней можно было пройти. Так смог бы?       Пройти без страховки по какому-то куску древесины на огромной высоте… Да это нужно быть либо охотником за адреналином, либо стоять перед лицом какой-то более страшной угрозы, чем падение с нескольких сотен метров. А так как под описание ситуации ни то и ни то не подходит, то какой смысл мне ставить свою жизнь под угрозу?       — Ну, если я не пытаюсь спастись от пожара или чего-то другого, то, наверное, нет. Банально от страха высоты может начать кружиться голова — от этого никто не застрахован.       — А если рядом с этой доской появятся перила?       — Ну тогда конечно бы смог.       — Вот для меня жизненный путь — это доска, висящая над огромной пропастью, а вера в Бога — те самые перила. Именно они помогают мне преодолеть весь этот путь и не сорваться.       Звучит, конечно, поэтично, но что-то здесь не сходится… Что-то, что противоречит логике этих параллелей.       — Только тогда это не перила, — наконец до меня дошла одна деталь. — Это их голограмма: такой же материально несуществующий образ, как и сама религия.       — Порой для уверенности в самом себе не хватает именно иллюзии поддержки. Ведь только наши страхи не позволяют нам идти дальше, из-за них многие срываются и падают, а простая видимость того, что ты в любой момент можешь за что-то удержаться, предаёт духу двигаться дальше, не оступаясь.       Возможно, в этом и правда есть какой-то смысл. Насколько бы мне было проще что-то пережить, если бы я был уверен, что имею как-то поддержку? Но какой в этой поддержке смысл, если ты её никогда не видишь?       — Но ведь религия ещё ни для кого ни разу не сотворила чудо, как можно быть уверенным в чём-то, следов чего в нашем мире нет?       — А вот не скажи. Вы могли выкинуть меня за борт, но ты пошёл против мнения близкого человека, хотя я был абсолютно уверен в том, что ты с ним будешь заодно. И Синий пропустил голосование, хотя кому, как не нашему борцу за правосудие, было не отдать голос за человека с уголовным прошлым? Те люди, от которых я этого совершенно не ожидал, спасли мне жизнь. Это ли не чудо?       — А что насчёт Жёлтой? Её голос за тебя был таким же громом среди ясного неба, как и пропуск Синего. Это тоже можно причислить к категории «чудо»?       — Невозможно понять, что творится в женских головах, но я уверен, что Жёлтая способна нас удивить ещё не один раз. Я не держу на неё зла, хотя пути её, пожалуй, столь же неисповедимы, как и Господни. Мы все здесь всего лишь стараемся выжить любой ценой. Я и сам поставил на кон чужую жизнь, стремясь вернуться домой.       — Ты так и считаешь, что Оранжевый предатель?       Мужчина продолжал смотреть в окно, некоторое время никак не реагируя на заданный вопрос. Как бы я хотел возможность читать чужие мысли, чтобы всегда знать, что происходит в головах других людей. Насколько бы это упростило всё на свете…       — Я не стану тебе что-то доказывать, в чём-то убеждать и пытаться поменять твоё отношение к кому-либо. Тем более — к любимому человеку, это всё равно не будет иметь никакого смысла. Своё мнение я уже высказывал, и на данный момент, к сожалению, у меня нет ни единого повода, чтобы его изменить. Так или иначе Оранжевый причастен к смерти Красного, и с этим фактом ничего не сделать.       Логика Чёрного сейчас слишком радикальна. Что подразумевается под «причастностью»? То, что Александр не пошёл с американцем и о чём-то не предупредил? Обвинять за это человека в совершении убийства довольно грубо и не совсем рационально.       — Мы здесь все причастны к чьей-то гибели. Мы упустили из вида Зелёного, я надоумил Фиолетового разобраться со взломом корабля, вследствие чего он отправился ночью к главному компьютеру, никто не страховал Елену, пока она работала одна в отдельном отсеке. Я обвинил Коричневого в предательстве, и я уверен, что так или иначе это имеет отношение к его решению свести счёты с жизнью. Если так разобраться, то я на звание убийцы здесь претендую гораздо больше, чем мой напарник…       Чёрный шумно выдохнул и потёр ладонями лицо.       — Ты не причастен к убийству Фиолетового. Не ты его ночью вытянул из каюты.       Это он сейчас меня так пытается поддержать? Стоит ли ему прямо сказать, что попытка довольно посредственная, или постараться деликатно намекнуть?.. Если бы не я, то как минимум один человек сейчас мог бы быть жив! Как я могу быть не причастен к его убийству?!       — Разумеется, что не я. Но если бы не…       — Нет, — перебил меня мужчина, даже не стараясь дослушать.       — Что значит «нет»?! Я сам подал ему…       — То и значит — «нет», — меня снова бесцеремонно недослушали. Ну и как вести тут конструктивный диалог?       — Ты даже не пытаешься меня выслушать!       — Потому что в ту ночь он отправился в управление вместе с Красным, и ты здесь совершенно никакой роли не сыграл.       — Я тебе объясня… Стоп… Что?..       Услышанное воспринял разум далеко не сразу, да и до сих пор оно продолжает лишь доходить полностью. У меня какие-то слуховые галлюцинации? Я забыл английский и перепутал значение каких-то слов? Мне банально послышалось?!       — Чёрный! — крикнул я. Американец снова уставился на бесконечную чёрную гладь впереди и никак на меня не реагирует. Меланхолик чёртов! — Чёрный, о чём ты говоришь?! — толкнул я его в плечо и принялся тормошить, требуя хоть какого-то пояснения.       — Отцепись от меня, — рыкнул он, я тут же отпустил мужчину, стараясь его больше не донимать. Что афроамериканца лучше не злить, думаю, усвоил каждый в первую неделю нашего пребывания.       Так что это значит?.. Красный и Фиолетовый пошли ночью в управление. Но зачем?.. Я просил француза попробовать вычислить предателя. Зачем ему ночью понадобился бортовой компьютер? Мог ли программист сам его взломать?.. Если да, то получается, что это именно он дал доступ Красному…       — Почему… Почему Красный раньше не сказал?..       — А что он мог вам сказать? Вы бы все сразу же обвинили его в убийстве. Вот он и скрывал всячески этот факт.       Наверное, это логично. Американец и правда стал бы первым подозреваемым, и оправдаться он никак не смог бы.       — Ты был там с ними?       — Нет, — после нескольких секунд молчания покачал он отрицательно головой. — Я той ночью ещё не спал, и дверь была не заблокирована, пропуская через себя все звуки из коридора. Я услышал, как чья-то дверь открылась и кто-то вышел в коридор. Следом послышалась речь, по которой я понял, что это Фиолетовый. Он явно вышел не один — кто-то второй был вместе с ним. Ну я и выглянул узнать, какого чёрта там происходит. Вторым человеком оказался Красный. Они что-то обсуждали, возбуждённо перешёптываясь, и когда увидели, что я слежу за ними, коротко рассказали, что им нужно дойти до компьютера что-то там проверить, и взяли с меня слово, что я никому ничего не скажу — убийца не должен никаким образом ничего узнать, поэтому оглашать что-то публично слишком рискованно. Я так подумал, если что-то и случится, то мы будем знать, чьих рук это дело, поэтому покрутил пальцем у виска и закрылся в комнате. Ну а эти двое пошли дальше. Как они возвращались ночью — я не видел.       — Ты нам об этом не рассказал, потому что боялся, что мы обвиним тебя?       Чёрный снова не торопился с ответом, но на этот раз на его лице явно читался процесс активной мыслительной деятельности. Сомнение сменяется какой-то решительностью, и вот уже кажется, что мужчина начнёт говорить, но тут же что-то меняется, и вот он снова сидит с подваленным видом. Что он так усердно обдумывает?       — Да, но тут дело не только во мне. Вы бы точно так же обвинили и Красного. Но предатель не стал бы убивать, зная, что кто-то видел, как он уходил с жертвой. По этой логике я решил не наводить суету по лишнему поводу и не подставлять человека, ну и себя вместе с ним. Это был бы неоправданный риск.       Вы посмотрите, Красного он тогда подставлять не захотел, зато как того убили, то сразу нашёл, кому вынести приговор. Почему объектом язвительных комментариев со стороны Синего стал именно я? Тут, оказывается, происходит любовная драма в разы сильнее и запутаннее, чем моя с Александром. Одно только интересно. Один боялся за свою шкуру, мотивы второго до сих пор туманны, ровно как и перспективы моего светлого и счастливого будущего, а что мне теперь делать со всем этим? Стоит ли эту информацию выносить на всеобщее обсуждение?       — Если я расскажу всем…       — То Синий предположит, что это я совершил убийство, и тогда моя роль в этой истории будет окончена. Три голоса против одного-двух.       Наверное, так и будет. Чёрный знал, кто куда и с кем ночью ушёл, и если те двое по какой-то причине и разделились, то ему ничего не препятствовало нанести удар. Это же и даёт ответ на вопрос, почему Красный ничего не рассказал нам. Чтобы не выдать себя, он молчал и ничего не говорил про афроамериканца. Может, именно этот случай и связал какими-то непонятными узами двух американцев? Союз по принуждению с целью исключительно личного выживания. Возможно, им было глубоко плевать друг на друга всё это время, но по злой воле случая два человека, не очень довольные обществом друг друга, были вынуждены как-то сплотиться.       — У тебя есть сестра, — почему-то именно сейчас мне вспомнился данный факт. — Наверное, это ещё страшнее: знать, что где-то там есть человек, судьба которого зависит от тебя. Умирать, пожалуй, не так больно, если ты знаешь, что от твоей смерти не пострадает кто-то, кто тебе дорог. Я сделаю всё, что в моих силах, чтобы у тебя была возможность вернуться к близкому человеку домой.       — Спасибо, — признательно кивнул мне мужчина.       Он снова отвернулся к иллюминатору, и неожиданно пришло чувство, что сейчас моя персона будет здесь лишней. Поэтому я тоже кивнул, подводя уже скорее для себя самого окончание этого разговора, и направился в свою каюту.       Синего в коридоре больше не было. Я остановился возле своей двери и прислушался. Судя по доносящемуся говору, Джессика с Александром вести философскую беседу ещё не закончили. Собственно, когда я приоткрыл дверь, открывшаяся картина поставила меня в лёгкое недоумение.       — Ну я даже не знаю… — протянула Джессика. Рядом с ней стоял Александром, опираясь одной рукой о стену, тем самым прижимая девушку к стене.       — Тебе так сложно что ли? Ну же, Джесси, не строй из себя недотрогу хотя бы один раз. Я же не прошу тебя о чём-то из ряда вон выходящем. Фридриху же ты давала.       А вот это я, конечно, вовремя заглянул. Какого чёрта здесь творится?! Да быть такого не может. Как мне всё это воспринимать?       — Да, но его желания хватило ненадолго, — тем временем продолжала вялое сопротивление Жёлтая.       Я судорожно стараюсь понять, о чём ведётся разговор. Да невозможно поверить, что они серьёзно обсуждают секс! Как минимум, они точно не могли не заметить, что я стою в дверях, следовательно, этому всему должно быть какое-то рациональное объяснение. От этой мысли даже немного отлегло, и дальше я продолжил наблюдать даже с каким-то азартом. К чему это всё может прийти?       — Ну вот тогда тем более, что ты теряешь?       — Это неправильно, я не могу…       — Хватит ломаться, как невинная дева. Я буду аккуратен и ничего плохого не сделаю, обещаю.       Нужно понять, про что конкретно ведётся разговор. Что мне давала Джессика и на что у меня не хватило желания? Озарение было внезапным, словно снег на голову посреди июля. Боги, да эти двое просто решили поиздеваться надо мной!       — Александр, хватит выпрашивать гитару, — в голос засмеялся я, смело заходя в каюту.       Александр тут же отошёл от стены, выпуская из захвата Джессику, которая выглядела какой-то раздосадованной.       — Я же говорил, что он на это не поведётся, Жёлтая, отдавай гитару, ты её сама же и проспорила, — хохотал приятель.       — Придурки! Ладно этому порой мозги отшибает, но Джессика, ты-то куда? Вы правда поспорили на чёртову гитару, что сможете вызвать у меня ревность?!       — Сама до сих пор не понимаю, как на это согласилась, — проворчала девушка, явно стараясь стереть своим взглядом самодовольную и ликующую улыбку с лица юноши.       — Боюсь представить, что он тебе пообещал в случае своего проигрыша в этом споре, раз ты поставила на кон любимый инструмент.       — Последнюю бутылку шампанского, — ответил за неё Александр, продолжая хихикать. Чёртов мерзавец. — Фридрих, я восхищаюсь твоей способностью холодно мыслить, и даже начинаю задумываться, а любишь ли ты меня на самом деле. Мог бы хотя бы ради приличия хоть что-нибудь сказать и как-то отреагировать!       Нет, ну вы просто посмотрите на это! Значит, данный глупый спор с проверкой придумали они, а претензии всё равно ко мне?! От хорошего подзатыльника этого подонка сейчас спасает только то, что он стоит от меня в паре метров.       — Знал бы ты, как же сильно мне хочется тебя сейчас ударить.       — Стой! Не надо! Я больше так не буду! — тут же рефлекторно отскочил он ещё дальше, поднимая руки. — И вообще, это была идея Жёлтой!       Один поворот неожиданней другого. Джессика? Что у них здесь происходило за время моего отсутствия, что девушке подобное пришло в голову? Собственно, задать ей этот вопрос я не успел — она, стараясь быть как можно незаметнее, пока моё внимание было направлено на Александра, уже выскочила из каюты.       — Зато посмотри на это с другой стороны. Я теперь буду тебе по вечерам играть на гитаре, — приятель всё старался меня как-то успокоить.       — Ты же не умеешь на ней играть.       — Научусь, это несложно, тем более какой-никакой опыт уже есть. Нет, конечно, что-то грандиозное я сразу не сыграю, но даже годы музыкальной школы точно могут дать о себе знать. Ты же любишь музыкальное творчество, вот всё ради тебя, мой Герцог.       — Хватит подлизываться, а то точно ударю.       — Аромантик, — с наигранной обиженностью фыркнул юноша и уселся в кресло. — Ещё и с садистскими наклонностями.       — Да чёрт со мной, я вообще пришёл с довольно занимательной информацией, которую мне поведал Чёрный.       — А вот это уже интересно, — тут же сосредоточился Александр и наклонился вперёд, готовый меня слушать.       Я налил себе в чашку ещё воды, заливая молотый кофе кипятком и уселся напротив на койку. Выдохнув, я сделал несколько глотков горькой жидкости и, поморщившись, принялся пересказывать то, что мне удалось узнать.       — Алекс, держи, — между нашим разговором в комнату заглянула Джессика вместе с гитарой. По лицу девушки было ясно, как ей тяжело отдавать в чужие руки любимый инструмент.       — О, спасибо, — юноша перенял предмет в свои руки. — Да ладно тебе, словно хоронишь кого-то. Я же тебе уже сказал, что я буду осторожен, верну в целости и сохранности.       — Если хоть где-нибудь на корпусе появится хоть одна царапина или потёртость, то я тебе все пальцы по одному переломаю.       Александр положил предмет себе на колени и принялся водить рукой по тонкому длинному грифу. Но что-то, похоже, привлекло его внимание на голове грифа, и он тут же подскочил с кресла, протягивая гитару обратно.       — Что?! Это Гибсон?! Почему ты раньше про это не сказала? Забери тогда эту штуку, я же не смогу теперь спокойно играть на гитаре, зная, что она стоит, как мой БУ автомобиль. Знал бы я раньше, я бы не посмел её у тебя просить.       — Да бери уже, — вздохнула девушка, не соглашаясь взять предмет обратно. — Но про пальцы имей в виду: ты сам уже должен был понять, что я не пошутила. Я рада, что ты разбираешься в ценовых категориях инструмента, уверена, что это побудит тебя быть ещё аккуратнее. Развлекайтесь, мальчики.       Пока юноша не сообразил продолжить настаивать на своём, Джессика едва заметно подмигнула мне и с самодовольной ухмылкой выскочила в коридор. Александр сел обратно в кресло, аккуратно положив гитару себе на колени.       — Если у Жёлтой настолько дорогая гитара, то что она тогда здесь вообще делает?! Не похоже, что в жизни она имеет финансовые трудности, — размышлял вслух напарник, водя пальцем в воздухе вдоль струн, едва их не касаясь.       — Эта гитара правда стоит как автомобиль?       — Да, чёрт возьми! Мой конь и то дешевле. Теперь я понимаю, почему она так за неё тряслась. Даже правда неудобно стало… И как я не заметил марку, когда она давала мне на ней поиграть? Надо будет Джессику хоть как-нибудь отблагодарить. Ладно, на чём мы с тобой остановились? Ты считаешь, что это Фиолетовый дал доступ к компьютеру Красному?       — Я не вижу здесь никакого другого объяснения, — я снова отхлебнул кофе из чашки.       — Фиолетовый не мог взломать бортовой компьютер за десять минут. Следовательно, он сделал это заранее и занимался этим, наверное, не один день. Ты разговаривал с ним в тот вечер, он ничего тебе не говорил?       Ох… Как бы вспомнить ещё. Казалось бы, что прошло всего два месяца, но по внутренним ощущениям словно одна треть твоей жизни. Я уже не помню толком даже суть того разговора, не говоря уж о его деталях.       — Я не вспомню сейчас, честно… Вроде, ничего важного он мне не сообщил, иначе я бы это запомнил. Я его попросил попробовать провернуть свои хакерские махинации, на что он ответил, что попытается, но результат не обещает, и сказал приходить утром.       — Хм… Ладно, допустим, это и правда неважно. Тогда остаётся вопрос: какого чёрта во всём этом был замешан Красный? Попросил провернуть махинации ты, а пошёл он с американцем. Собственно, этот факт идёт плюсом в сторону теории, что всё они замыслили заранее без нашего ведома, — он задумчиво провёл пальцем по струнам, выдавая какой-то красивый аккорд, название которого я уже не помню. Джессика не ошиблась, когда сказала, что моего желания надолго не хватило. Можно, конечно, всё списать на обстоятельства, но в них ли дело на самом деле?..       — Боюсь, что единственные люди, которые могли нам про это поведать, унесли ответ вместе с собой в открытый космос. Чёрный едва ли находится в курсе их дел. По крайней мере, мне он точно ничего не захотел рассказать, даже если он что-то ещё и знал.       — Кстати по поводу Чёрного…       — Нет. Не смей, — перебил я прежде, чем мои мозги начали промывать очередной теорией, что афроамериканец является предателем. — Я всё прекрасно сам вижу и понимаю, и моё мнение не меняется.       — Ну, как знаешь… Только, если ты так убеждён, что это не Чёрный, то кто тогда?       Господи, лучше бы он сейчас молчал. Как же я боюсь этого вопроса, потому что точно знаю, что я никакими силами и способами не могу отыскать на него ответ. Кто остаётся, если не Чёрный? Синий и Джессика? Я точно так же не могу вынести им какой-то точный вердикт, как и Чёрному. Но что мне остаётся делать? Кто-то среди нас точно предатель, но как мне его отыскать, если к каждому члену экипажа за долгие месяцы, проведённые вместе, выработалась привязанность и доверие? Как такое могло произойти? Почему, несмотря на обстоятельства, вместо того, чтобы начать с презрением относиться ко всем, я, наоборот, проникся чувствами к каждому человеку? Это противоречит всем нормам логики и инстинкта самосохранения.       — Я не знаю, Александр… Я не готов дать ответ на этот вопрос.       — Когда ты будешь готов, может быть уже слишком поздно, Фридрих, — вздохнул он и выдал какой-то ритмический рисунок боем и ударом по корпусу гитары.