Ты потеряла его, так смирись.

«Когда огонь приблизился к ней… Когда он подобрался к одежде, волосам… Когда языки пламени обвили танцем её тело, чуть не забрав её на тот свет… Я испугался, будто не был уверен в своих силах». Глаза пробежались по комнате и вновь устало захлопнулись. «Как будто боялся, что огонь, без слов подвластный мне, причинит ей боль, ослушается». Ладонь одиноко прошлась по мягким прядям, что даже в темноте отблескивали чистым золотом. «Хах, как глупо. Веду себя как бестолковый мальчишка. От таких мыслей часто становится паршиво. Да кто влюбится в такую упрямую…». Светлые, немного закрученные ресницы на её глазах невольно дрогнули. Мелочь. Но он заметил её, как и всегда. Порой он замечает в ней то, чего даже она никогда не замечала, иронично. Да он ведь постоянно думает об этой девице, что въелась в его разум, словно вино в белую простынь. «Наглую…». Ребячество — её основная черта. Постоянно нуждается в помощи и поддержке. Глуповатая и наивная, словно ребенок, или же это у него вечный комплекс спасателя. Вытягивает её из всяких проблем, ищет и спасает. Он ведь тот, кто был всегда на её стороне, защищал, ревновал и оберегал от лишних глаз. «Проблемную». Он даже незаметно поставил на неё защитное заклятие, чтобы быть уверенным в её безопасности, или же чтобы «с ней было меньше проблем». А ведь ему даже нравились эти вечные проблемы и суматохи, нет, это детское упрямство и самоуверенность только прибавляли его интерес, интриговали. «Больно самоуверенную». Наглая девица, что с каждым днём всё больше и больше разжигала тот самый интерес. Тот день, в который они встретились впервые. Такая слабая и самоуверенная. Бестолочь. Как можно было защищаться заклинанием для подавлением мыслей? Ещё и неправильный захват. Неумёха. «Которая постоянно дерзит и нарывается». Та неумёха, что разгромила его башню за один день, и в попытках убраться разнесла его покои и создала не пойми какое животное. Белоручка, что ли. «Наивную, заносчивую дуру». Дженнет. Она из кожи вон лезет, лишь бы хоть раз затмить Атанасию, но у неё никогда этого не выйдет, ведь как бы та ни ненавидела её, Атанасия всегда старается поддержать её. Она никогда не говорила, что презирает ее, ненавидит, а та ведь и не скрывает презрения в ее сторону. «Хах». Белая нежная ладонь пробежалась по скуле. Бледная и нежная кожа, пухлые щеки, тонкие губы и маленький носик. Водя по её лицу пальцем, он в очередной раз очерчивал каждую деталь, малейшую неровность или изгиб, это расслабляло. Фаланги подчиняли себе каждый сантиметр её лица. Ни одной царапинки, слишком идеальное, даже раздражает. Палец проехался около глаза, медленно прошёлся по ресничкам, поочередно задевая каждую. Надавил на внутренний уголок глаза. Лицо девушки недовольно скривилось и в тот же миг утихло вновь, состроив сонную мордочку. Маг тихонько усмехнулся. «Как всегда. Даже во сне показывает неприязнь ко мне… Такая…». Глаза закрылись, и парень сделал длительный глоток воздуха. «Необычная». Сколько же девушек он повидал в своей юности — молодых, красивых, интересных и скучных. Со сколькими забавлялся и играл, скольких обманывал и бросал, сколькие ждали его до самой смерти и никогда не встретили вновь. А ведь это всё лишь ради забавы. Все они такие однотипные, как под копирку. Каждая наперед знала, что сказать, что сделать, как подлизаться и удовлетворить. Мерзость. Они все такие смешные, аж тошно, но всё же — они прекрасно выполняли свою работу. Такие умелые и опытные… От каждого тела, красивого и манящего, всегда веяло запахом мужчин. Сотен или тысяч мужчин, что точно так же пользовались ими: кто-то возвращался, кто-то выбирал другую. Таких пруд пруди, но все они грязные, использованные. Этот запах никогда не вымоется из их тел, и это будет их напоминанием до конца жизни. Их пороком. Искусные любовницы или же жалкое подобие женщины, что не достойна его. Его женщины, чьи волосы будут пахнуть лишь им, а губы её соприкасаться только с его губами, сколько же веков пройдет, когда он встретит её, сколько поколений. *** — Господин, что-то не так? — удивлённо вскрикнула женщина, заправив прядь выбившихся волос за ухо. Мужчина встал, не обращая внимания на спутницу, и подошёл к столику около кровати. — Я что-то сделала не так? — девушка подскочила и вмиг словила мешочек, что чуть не влетел ей в лицо. — Это плата. Забирай и убирайся, — надев халат и завязав его необычно вышитым поясом, он расправил длинные волосы, что так и норовили выбиться из одеяний и показаться взволнованной девушке. Спутница растерянно посмотрела на переполненный монетами мешочек и вновь глянула на парня перед ней. Да кто он, черт возьми, такой, что так беспечно раскидывается деньгами? Консул? Посол императора? Должностное лицо? И почему он не заинтересован в её теле? — Но я ведь ничего… Парень нервно схватил её за ворот и сжал, потянув на себя. — Лучше не раздражай меня и не попадайся на глаза, или мне удушить тебя прямо сейчас? — он довольно усмехнулся, наблюдая за ее побелевшей, трясущейся от страха душенкой, и склонился над ее ухом, тихо, возбуждённо шепча: — Боишься меня? — фаланги сильнее надавили на пульсирующее тельцо, окончательно перекрыв доступ к воздуху. — Не ты ли говорила, что приручишь меня, как дикую тварь? Заставишь ползать за тобой и выполнять все прихоти, только пальцем поманишь? Ха-ха! — Кх… От… Отпу… Кх. — Не слышу. Говори внятнее, возможно когда-то это спасет тебе жизнь. Кашляя, девушка отчаянно била его руками, иногда хватая за волосы. — Ну-ну, всего одно слово, и я отпущу тебя! Просто скажи. Он потешался над ней, обожал смотреть на то, как кто-то подчиняется ему, как от одного его действия зависит чья-то жизнь, как жертва в его руках отчаянно барахтается, глотая воздух, когда он позволит. — Ничего необычного, — парень швырнул девчонку в сторону и направился к выходу. Глянув на девицу, что с испугом вдыхала, как ей казалось, приобретший сладкий вкус воздух, он не скрывая неприязни хмыкнул. — Впредь думай, что и в чью сторону произносишь. Я тебе не ровня, убожество. — Извините… Стук тяжёлой двери — последний звук, что соединял их истории. Тяжёлая дверь разорвала нити судеб, навсегда разделив недалекую девчушку и таинственного незнакомца, чьи волосы одиноко развевались на ветру, а глаза цвета истинной крови, холодные и расчетливые, наливались ядом боли и одиночества, что неумело залечивали свои раны.