***
Я стояла у зеркала, расположенного на дверце шкафа, и скептически рассматривала нескладную подростковую фигуру. Интересно, существуют ли на свете девчонки двенадцати лет, которые довольны своей внешностью? Наверняка у подобных девчонок нет ни прыщей, ни угрей, зато есть нормальная грудь, а ни эти несчастные два прыща, как у меня. Почему я не родилась мальчиком? Они-то меньше пекутся о своей внешности, по крайней мере, мой брат Энрике. Он вообще может выйти в перепачканной углем после рисования одежде на улицу. — Ку-ку, сестренка, — брат неслышно подкрался сзади, обнял меня одной рукой за талию. Не знаю почему, но меня смутило это объятие. В детстве мы постоянно обнимались, ну, исключая, конечно, те моменты, когда дрались. Дрались мы, к слову сказать, так же часто, как и обнимались. Теперь Энрике меня смущает. Может, это потому, что я нечаянно застала его за мастурбацией? Дверь в его комнату была открыта, и я невольно подсмотрела, что же там творится. Просто было интересно, отчего вдруг стонет и всхлипывает мой брат. В итоге, застала любимого братика на полу, судорожно держащегося за спинку кровати и поливающего семенем полуголую красотку из глянцевого мужского журнала. Боже, неужели все мальчишки такие извращенцы? — Я просила тебя не заходить в мою комнату без стука. — А что такого? — притворно нахмурился Энрике, слегка хлопнув меня ладонью по пояснице. Вот балбес. — Мы одна семья. Слушай, а давай поцелуемся. — Ты полный идиот, — я закатила глаза, подобного бреда слышать мне не доводилось. Похоже, у Энрике от гормонов поехала крыша. Раз он хочет поцеловать родную сестру. Это, мать его, инцест. Мама точно не будет довольна, узнав о нашей шалости. Мы хорошие дети и не должны себя так вести. — Да подожди, — Энрике схватил меня за руку (похоже, неугомонный мальчишка не отстанет), я развернулась к нему, готовая до конца выслушать его бредни. — Рано или поздно у тебя появится парень, а у меня девчонка. — И что? — я пожала плечами, не понимая: в чем суть разговора. Ну, появится и появится. Сейчас меня мальчишки не интересуют от слова совсем. Они полные придурки, включая моего дорогого братца. Все-таки в детстве с ним было проще. Мы могли ловить рыбу, пускать в небо воздушного змея, кататься на русских горках в парках развлечений, держась за руки и громко визжа. Но, увы, детство рано или поздно кончается. В жизни моей мамы появился мужчина. Она счастлива с ним и родит от него ребенка. Милую крошечную девочку. Мою сестренку. Маленькие дети это здорово. Беременная женщина наверняка должна быть счастлива, если ребенок желанный. Единственный минус, у беременных огромный живот. Я, когда стану беременной, живот точно надежно прятать буду. Не хочу, чтобы на меня пялились прохожие. — Нам двенадцать лет. Двенадцать, понимаешь, — повторил Энрике, брат пристально посмотрел мне в глаза, желая убедиться, что до меня дошел смысл его слов. — А мы не умеем целоваться. Разве ты не хочешь узнать, каково это? — Ты точно больной, — я покачала головой, сделала несколько шагов к двери, намереваясь выйти из дома в сад. Определенно, мне нужен свежий воздух, чтобы проветрить голову. Не-не, не нужно мне чужих слюней во рту. Все мои одноклассницы говорят о поцелуях, словно о чем-то прекрасном. А лично я думаю: целоваться противно. Почему взрослые занимаются всякой мерзостью, включая секс. Неужели только ради рождения детей? — Если ты уйдешь, я расскажу маме, что ты с подружками прогуляла школу в четверг. — Предатель, — прорычала я или издала недовольный звук, похожий на рычание. Фильм о приключениях Бэтмена мы с Хуаной и Эленой точно пропустить не могли. Кто виноват, что билеты на утренний сеанс оказались дешевле? Между прочим, я прогуляла не весь четверг, а только пару уроков, включая контрольную по английскому. — Поцелуемся? — предложил Энрике. — Не бойся. Всего один раз. Никто не узнает. — Хорошо, — я сдалась, подошла к брату. Мы стояли друг напротив друга. Не знаю почему, но я вдруг ощутила неожиданное волнение. Словно не Энрике стоял передо мной, а какой-то чужой, незнакомый мне красивый мальчик. Мы медленно приближали лица навстречу друг другу. Брат положил руку мне на затылок, я же обняла его за шею. Наш поцелуй не был долгим. Наши губы соприкоснулись, я слегка приоткрыла рот, позволяя языку Энрике продвинуться дальше. Сердце мое учащенно забилось, закололи щеки, а ноги вдруг стали отвратительно слабыми. Оторвавшись от моих губ, брат чмокнул меня в нос, а затем с неожиданной робостью посмотрел мне в глаза. — Пошел вон отсюда, придурок, — я неловко толкнула брата в грудь. Мне хотелось наговорить кучу грубостей, за которые потом перед братишкой пришлось бы извиняться. Мы перешагнули границу дозволенного. Я чувствовала сильное смятение. Когда брат ушел, я плюхнулась на кровать, открыла энциклопедию для девочек, с ужасом осознавая до абсурда нелепый факт: поцелуй мне понравился.***
— Для начала: доброе утро. Голос, который я услышала, мне сразу не понравился. От него веяло уверенностью и, черт возьми, властностью. Мой отчим тоже был властным. Ничем хорошим для нас с Энрике это не закончилось. После смерти мамы мы много лет жили в кошмаре. Властные люди опасны. Они считают, что вправе играть с чужими жизнями. — Теперь я здесь главный, — продолжал незнакомец. — И прежде всего хочу принести вам свои извинения. Засунь в жопу свои извинения. Опять меня лишают свободы. Ненавижу быть пленницей. Вот честно, тому, кто так бесчеловечно играет с моей судьбой, Ари плюнула бы в рожу с большим удовольствием. Энрике, братец, надеюсь, ты отстрелишь яйца этому мудаку. — Это не самое приятное окончание недели, но теперь вы наши заложники. — Pin-код. Имя. Отдавай. Замечательно, у нас телефоны забирают. Я не смогу поговорить с братом. Останусь запертая в сраном Монетном дворе вместе с налетчиками. Надеюсь, у них есть женщины, готовые им отдаваться. Ни с одним из отморозков я спать не собираюсь. Лучше перерезать себе горло осколком зеркала, чем терпеть на себе того, кто тыкает в тебя огнестрельным оружием. — Если будете слушаться, гарантирую, все останутся живы. Если не будете приставать, гарантирую, все останутся с яйцами. При необходимости будьте уверены, господа, Ари может быть той еще сукой. Практики у нее достаточно. Для примера можно вспомнить одного одноклассника, которому я в столовой чуть не вонзила вилку в член, когда он насильно пытался заставить меня сесть к нему на колени. Не знаю, правда, прошла бы вилка сквозь ткань брюк и трусов к нужному органу, но вне сомнения мой отказ выглядел бы весьма красноречиво. — Зачем вам наши коды? Ого, да у кого-то из заложников голос прорезался. Прогресс однако. Мне этот мужчина явно понравился. — Скажи мне свой сраный Pin-код или я его из тебя выбью, — в голосе зазвучала угроза. Это был не тот властный мужчина. Почему-то обладатель угрожающего голоса внушал мне большое доверие, чем подозрительный главарь банды. К сожалению, Артурито быстро сдулся. Слабак. Все-таки нас больше, почему мы не можем подавить грабителей количеством, а стоим, как стая овец перед мясниками? Почему каждый из нас так боится смерти? Или люди боятся неизвестности больше, чем смерти? — Вы гарантия нашего безопасного отхода. Я буду вас защищать. Ага, как волк защищает овец Я не удержалась и нервно захихикала, чем привлекла к себе внимание мужчины. Вот черт. Разговаривать мне с ним совсем не хотелось. Меня пугали многие мужчины. Конечно, не все. Но главарь банды пугал меня точно. — Привет. Тебя что-то рассмешило? Не бойся, расскажи мне. Не забудь сказать свое имя, красавица. Его голос обманчиво мягкий, но Ари не настолько дура, чтобы ему довериться. Руки мужчины с небрежной лаской коснулись моей шеи, отодвинули волосы в сторону. Здорово, теперь грабитель сможет насладиться серией засосов, оставленных прошлой ночью. Хорошо, Мерседес и ученики в масках и они не могут видеть, как развлекается по ночам школьный психолог Ариадна Каскалес.***
— Ты опьяняешь сильнее самого крепкого алкоголя. Я улыбаюсь, радуясь его приходу. Сама я тоже не совсем трезвая в его присутствии. Нас опьяняет любовь: дикая, бешеная, ненормальная. Любовь, не принятая в любом нормальном обществе. Но нам обоим плевать на общество. Если кто-то нас осуждает, то пусть идет к дьяволу со своими осуждениями. Главное, мы счастливы вместе. — Тебе нужно поужинать, — я собираюсь пойти на кухню, туда, где лежала на столе приготовленная мной лазанья с грибами. Я знаю одно: ему понравится. Но меня останавливают, хватают за руку. Резко, бесцеремонно. Понятно сразу, с места я не сойду. Что же ты со мной делаешь? Куда девается моя сила воли? — Предпочитаю сначала десерт. Полицейская куртка летит на пол. А меня берут на руки, несут в душ. — Пусти, пусти меня, сумасшедший, — притворно возмущаюсь я, болтая в воздухе ногами, несильно упираюсь ладонями в его крепкие плечи. Один решительный поцелуй в губы парализует мои последнее притворное сопротивление, я, словно загипнотизированная, медленно расстегиваю пуговицы на синей мужской рубашке. Позволяю себя раздевать. В душ мы залезаем абсолютно голые, но счастливые. Теплые струи воды смывают любые условности. Главное, мы рядом, мы одно целое. Какое счастье принадлежать тому, кого любишь всей душой, зная: он полностью принадлежит тебе. Грубые поцелуи в шею сводят меня с ума. — Оставишь засосы, убью, — слабо огрызаюсь я. Палец на губах заставляет меня замолчать. Я так счастлива, чувствуя его в себе. Я так счастлива. Боже…***
— Простите, у меня истерика, — выныривать из событий вчерашней ночи очень неприятно. — Я боюсь незнакомых мужчин, особенно если эти мужчины угрожают мне огнестрельным оружием. Можно, меня обыщет кто-нибудь из ваших напарниц? Например, очаровашка с каре. Незнакомец понимающе хмыкнул. Готова поспорить: он и сам наслаждался представлением. Этот сукин сын наверняка любит играть с людьми. — Токио. Нам нужна твоя помощь, — обратился мужчина к грабительнице. Ого, значит, Токио, что ж, будем знакомы. Надеюсь, ты меня не пристрелишь. Нет, сама смерть давно меня не пугает. Просто очень хочется снова увидеть моего ненормального братика. — Почему сразу я, Берлин? — возмутилась Токио. — Это приказ. Я услышала вздох недовольства грабительницы, еле сдержалась, чтобы не рассмеяться в голос, желательно в лицо стервозной красотки. Да, детка, да. Ари может быть той еще сучкой, особенно если ее сильно взбесить. А ваша компашка меня невероятно бесит. Мне хочется поиграть на ваших нервах, сукины дети. Не вам же одним развлекаться, пугая заложников. Это было бы нечестно. — Дай сюда телефон, — приказала Токио. Телефон я отдала без возражений. И так, понятно, что отберут. Раз у всех заложников, почти у всех, мобильники уже забрали. Телефон мой без Pin-кода, на изображении специальным углем был нарисован мой портрет: черные волосы закрывают голые плечи, одна рука прикрывает грудь, сосков не видно. Вероятно, фотография на экране способна возбудить, особенно сопливых школьников со спермотоксикозом. Да-да, Ари всегда любила эротические фотографии. — Обыщи меня, обыщи меня полностью, — кажется, я полностью вошла в роль. — Знаешь, детка, а ты меня заводишь. Ты такая сексуальная. Последние слова я произнесла доверительным тоном, в ответ почувствовала что-то холодное у виска. Забавно, меня хотят пристрелить. Эх, жаль, маска закрыла мне глаза и насладиться комедией в полной степени мне не удалось. Знаю, бедняжка Токио уже взбешена до предела. А все-таки изображать поехавшую лесбуху оказалось невероятно весело. — Токио, мы не расстреливаем заложников, — напомнил Берлин. — Ариадна, хватит ломать комедию, — этот ублюдок приблизился ко мне, слишком близко, невероятно близко, я почувствовала его теплое дыхание на лице, нет-нет, не надо пожалуйста. — Если хочешь, я могу сам обыскать тебя, — мне показалось, этот сукин сын улыбается. — С особой тщательностью. Я почувствовала запах одеколона, которым при жизни пользовался Он. Я вспомнила человека, которого боюсь до дрожи в коленях. Этого человека больше нет, как нет и его могилы. Иначе бы я охотно помочилась на нее. Однако слова его по-прежнему остались в моей памяти. Ари, будь хорошей девочкой. Ты же не хочешь, чтобы пострадал твой брат? Если ты кому-то об этом расскажешь, твоя жизнь превратится в ад. Миленькая, сладкая потаскушка, ты так похожа на свою мать.