***
Как я уже упоминала, мобильники грабители у нас забрали. А Моника Гастамбидэ, одна из заложниц и работниц банка, объявила в ответ на звонок по телефону банка, что директор банка (тот самый Артурито) занят, в системе сбой, а она сама не при делах. Голос девушки дрожал. Она боялась, естественно, боялась. Ей угрожали пистолетом. Каждый нормальный человек боится за свою жизнь. Это только у ненормальных кретинов, вроде Ари, жизнь давно отключила инстинкт самосохранения. Так было нужно. Иначе при жизни отчима я бы жила в вечном, всепоглощающем страхе. — Заложники, для вашей безопасности сделайте три шага назад, — голос главного грабителя заставил меня занервничать. Они выходят, выходят… А что, если начнется перестрелка, а мой брат будет там? Его могут ранить или убить. Энрике, молю тебя, не нарывайся на пули. Знаю, это сложно. Я, например, работая полицейским, взорвала бы весь этот чертов банк, если бы только могла освободить тебя. И плевать мне на невинные жертвы. Боже, пусть все бандиты уйдут, а полиция им не помешает. Кому вообще нужны чертовы деньги? Мерзкие куски бумаги, обнажающие всю алчность и мелочность человеческих душонок. — Еще немного назад. Немного ближе. Все будет хорошо. Непременно будет. Особенно, если вас, отморозки, застрелят. Ненавижу, ненавижу вас всех, тупые куски дерьма. Особенно ненавижу тебя, Берлин. Напыщенный засранец. Думаешь, ты лучше всех здесь, сука? Интересно, какой ты будешь, если направить на тебя пушку? Мерседес, не плачь, пожалуйста. Ты вместе с учениками вернешься в школу. Все будет нормально. Все будет хорошо. Главное, верить. Рано или поздно все забудется. Не знаю, почему, но больше всех мне жалко Элисон Паркер. Тихую отличницу, не принятую в обществе одноклассников. Я тоже была, как Элисон. Но, в отличие от Паркер, я никогда не распускала волосы, не красилась и годам к пятнадцати уже мастерски била всех обидчиков по яйцам. Я услышала характерные вопли раскрытых дверей. Пусть все будет хорошо, пожалуйста. Мне страшно. Очень страшно. Почему у меня с собою нет пулемета? Ну, или хотя бы пистолета. Хорошо бы грохнуть хотя бы одного из грабителей. Жаль, оружия у меня с собой нет, а значит мысли об убийстве лишь глупые мысли беспомощной пленницы. Вдобавок из пулемета палить я все равно не умею. Мне привычнее орудовать бесбольной битой. — Сработала сигнализация на Королевском монетном дворе, — женский механический голос ударил по ушам. Сработала сигнализация. Что-то будет. Однозначно. — Две минуты, — объявил Берлин. Стою, как на иголках. Мне откровенно хреново. Хочется врезать кому-то в морду от души. Ну, или двинуть коленом в пах, солнечное сплетение, заехать пальцами в глаза. Сломать каблуком туфельки чей-то нос. Хочется подраться, успокоиться, но, увы, драться не с кем. — Почему сработала сигнализация? Почему они не уходят? — спрашивала Элисон. Малышка, не бойся, ты дочь посла, тебя не убьют, не должны убить, по крайней мере. Помни, умирать не страшно, страшно смотреть, когда на твоих глазах умирают близкие люди. — Одна минута, — снова объявил Берлин. Да когда ты наконец заткнешься, сукин сын? — Они уходят. Скоро должны уйти, — услышала я мужской неуверенный голос. — Артуро, значит? Я хмыкнула. Ага, хитрожопый директор банка подсматривал через маску, лидер грабителей заметил действия директора. Сейчас кому-то будет бо-бо. И уж точно не Берлину. — Я ничего не видел. Я ничего не видел, клянусь, — заверещал Артуро. — Посмотри на меня. Посмотри. Эй, — видимо, Берлин решил поиграть в дружелюбие. Вероятно, он улыбался с улыбкой, с которой могла бы улыбаться белая акула аквалангисту, прежде, чем сожрать его с потрохами. Все. Дальше слушать не буду. Без того нервы ни к черту. Боюсь обрушить усердно накопленный за двадцать четыре года запас ругательств на грабителей, заложников, непрофессиональную охрану банка. Хочется снять с глаз черную с белыми крестами маску, кинуть Берлину в морду. Пусть сам носит. Раз такой умный. А лично мне гимнастика для глаз надоела. Так, Ари, спокойно. Никому не станет лучше, если ты вспылишь. Помни о детях-школьниках. Вы вместе с Мерседес несете за них прямую ответственность. — Тридцать секунд, — Берлин заставляет меня нервничать все больше и больше. — Сейчас! — крикнула Токио. Я скинула с глаз маску. Увидела, как за Токио побежал совсем молодой парень. Полицейские приехали. Энрике, братец мой, надеюсь, ты в безопасности. Как и следовало ожидать, началась стрельба. Заложники закричали. А я не смогла, не могла больше сдерживаться. — Энрике! — заорала я, бросившись к выходу. — Энрике! Меня перехватила парочка грабителей: парень и девушка. Молодой грабитель был немного похож чертами лица на моего брата. К стыду своему, вынуждена заметить: слезы ручьем лились из моих глаз. Я боялась, очень боялась за брата. Моя жизнь в моих собственных глазах ничего не стоила. — Ты совсем сдурела? — спросил парень. — Тебя убьют, дура. Быстро назад. — Пошел в задницу, — ответила я. — Там мой брат. Я пыталась вырваться. Кусалась, царапалась, чуть не заехала грабителю в пах, но он ловко увернулся. Грабительница, похожая на цыганку, больно ударила меня по щеке. — Сядь на место, идиотка, — приказала она. — Или я прострелю тебе голову. — Стреляй! — откликнулась я, с бравирующей легкостью подставляя висок под дуло пистолета. В самом деле, зачем мне жить, если умрет брат, единственный родной для меня человек? Зачем мучиться, страдать, когда можно просто без особых размышлений шагнуть навстречу смерти? Смуглая девушка в оранжевом комбинезоне вздохнула: — Денвер, — обратилась она к напарнику. — Иди к остальным. Я пока разберусь с неуравновешенной истеричкой.***
— Ты похож на кота, — замечаю я. — Кажется, вот-вот сожрешь. — Ты серьезно? — брат подмигивает мне, игриво показывает язык. — Не беспокойся, сестренка, я сыт. Я лежу на диване, подложив под голову локоть. Абсолютно голая. Мы с Энрике решили поиграть в Джека и Розу из фильма «Титаник» на моменте, где Роза позирует Джеку. В детстве я всегда плакала над концовкой фильма. Но годы шли, причин для слез становилось все больше. Теперь не знаю: смогу ли когда-нибудь заплакать. А если заплачу, то точно не над фильмом, каким бы жалостливым он не был. Мой Джек сидит на ковре, внимательно на меня смотрит. В руках у него лист бумаги и специальный уголек для рисования. Для Энрике я не обычная восемнадцатилетняя девушка, а натурщица, его персональная муза. — Тебе обязательно поступать в Полицейскую Академию? — мне хочется потрепать Энрике по темным жестким волосам, коснуться пальцами его сосредоточенного лица, но, увы, до любимого братишки моя рука не достает, а вставать мне не положено. Натурщицы должны по возможности оставаться неподвижными. Хорошо, мой личный Джек разговаривать мне разрешил. — Я стану крутым копом с железными яйцами, — шутит брат. — Буду спасать заложников и бить морды преступникам. Может, постреляю из М-16. — Со стулом ты убедительнее, знаешь, — улыбаюсь я, вспоминая пьяные драки в баре. Пару раз нас чуть не отвезли в полицейский участок. Но, слава Богу, обошлось. Мне вовремя удавалось охладить пыл братца. Сломанных ребер и выбитых зубов вполне достаточно. А вот трупы никому не нужны, как и лишние проблемы. — А ты с битой выглядишь, как настоящая валькирия, — не остается в долгу брат. — Из тебя психолог примерно такой, как из меня балерина. Я не выдержала, расхохоталась, думая о фильме «Титаник». Представив, настоящую Розу с битой. Она бы точно приструнила непутевого женишка. Хотя, зная нравы начала двадцатого века, родители отправили чересчур свободолюбивую дочь в психиатрическую лечебницу. А там до лоботомии недалеко. Хорошо все-таки жить в двадцать первом веке. — Кстати, Харли Квинн была поначалу психиатром, — напомнила я. Обожаю подружку Джокера. Харли классная. — Роза Квинн, — задумчиво, словно бы пробуя новое имя на вкус, произнес братишка. — Знаешь, мне нравится. Давай делай хвостики, — Энрике поднимается с ковра. — Короче, несу тебе биту. И не вздумай одеваться, — кричит брат уже в гостиной. — Не смей портить мне образ. — Придурок, — беззлобно бормочу я. Только моему брату придет в голову совместить столь непохожих по внешности и темпераменту женщин. Определенно, образ получится очень необычным. Впрочем, креативность наше все.***
— Да что с тобой, блин, творится? — грабительница потрясла меня за плечи. Я не могу успокоиться, реву. Голова моя трясется, словно у куклы, набитой соломой. Кажется, голова вот-вот оторвется от туловища. — Они убьют его, убьют, — слова тяжело вырываются из горла. — Убей меня, пожалуйста. Смуглая девушка помотала головой, неодобрительно покрутила пальцем у виска. Без тебя знаю: крыша Ари давно уехала в неизвестном направлении и возвращаться на место, похоже, не собирается. Чувствую внутреннюю дрожь, готовую в любой момент перейти во внешнюю. Ноги стали какими-то ватными, в глазах потемнело. Вот только панической атаки мне для полного счастья не хватало. Не могу успокоиться, не могу. Энрике — единственная моя опора. Если он умрет, умру я. Какой смысл мне жить без него? — Да, подруга, с мозгами у тебя большая проблема, — незнакомка неодобрительно цокнула языком, потянула меня за собой, непонятно куда. А в принципе не все ли равно, куда нам идти? — Я Найроби, — сказала она мне свое имя. — Думаю, тебе нужно умыться.***
Холодная вода постепенно позволила мне придти в себя. Не сразу, конечно, но мне стало лучше. Появилась прежняя сила в ногах, зрение стало ясным. Единственное: зубы по-прежнему сильно стучат, но уверена, скоро все прекратится. — Да хватит тебе умываться, — Найроби решительно закрыла кран, холодные струйки больше не бьются о белую раковину. — Замерзла вся. Простудишься. — Это нервное, — я помотала головой. — У меня случаются панические атаки. У меня ПТСР.* Слышала о таком? Найроби отрицательно помотала головой, вытащила из кармана комбинезона пачку сигарет. Вопросительно посмотрела на меня, предлагая закурить. Но я отказалась, желая в будущем родить здорового ребенка, чтобы не мучиться потом, бегая с малышом по врачам. Родить здорового ребенка у меня шанс не такой высокий, как у обычных женщин. Поэтому приходится особенно тщательно следить за здоровьем. — Признавайся, кто у тебя работает в полиции? — девушка выпустила изо рта облачко дыма. — Муж, парень, любовник? Я покачала головой. Хорошо здесь, тихо. Мы стоим в женском туалете. Там, где не слышно ни звуков стрельбы, ни плача заложников. Удивительно, как порой людям не хватает обычной привычной тишины. Уровень шумового загрязнения внизу зашкаливает. — Брат, — не хотя призналась я, отвергая поток догадок. — Что, серьезно? — Найроби бросила сигарету в урну, согнулась пополам, хохоча, будто от удачной шутки. — Брат? И как давно ты любишь своего брата? А вы с ним только целуетесь или уже… Моя не в меру догадливая собеседница сделала неприличный жест рукой. Да уж, кому-то стоит быть сдержанней. Сплетен об отношения между мной и братом я в школе наслушалась. Мне хватило. Особенно, когда одноклассницам пришла супер гениальная идея травить тихоню Каскалес. Энрике, кстати, тоже получал от одноклассников. По той же самой причине. — Что за бред? — возмутилась я. — Ничего между нами нет. — Как скажешь, — Найроби улыбнулась. — Но я видела твои глаза. Это были глаза влюбленной женщины. Лично я бы ради своих двух горилл ничего не сделала, — продолжала говорить она. — Даже если бы их на моих глазах резали на кусочки. Медленно. Палец за пальцем. — В мире слишком много дерьма, — вздохнула я, вспоминая сонного Энрике, в порыве вдохновения посвятившего очередную ночь рисованию. — Хорошо иметь рядом родственную душу. — Что ты можешь знать о дерьме? — темные глаза Найроби испытующе смотрели в мое лицо. Мне вдруг захотелось признаться. Получить хотя бы капельку сочувствия. Иногда слишком тяжело хранить личные тайны в постоянном секрете. Нужно выговариваться. Не всем, конечно. Но людям, заслуживающим доверия. Почему-то мне кажется эта смуглая девушка в оранжевом комбинезоне с автоматом, перекинутым через плечо, заслуживает доверия. — Мой отчим желал выйти за меня замуж, — голос мой дрожал. Так, Ари, спокойно, все хорошо, не бойся. Тебя больше никто не обидит. — Этот ублюдок насиловал меня много раз. Иногда он насиловал меня на глазах брата. Энрике всегда заступался за меня, поэтому отчим его сильно бил, однажды вовсе чуть не убил. Все. Меня прорвало. Опять слезы. Бью свой собственный антирекорд. Закрыла глаза, чтобы ничего не видеть. Плакать перед врагами унизительно. Надо сохранять хотя бы остатки гордости. Хотя нет, не все грабители мои враги. Не все плохие ребята. Найроби, например, хорошая. Обняла меня, гладит по волосам. Я прижимаюсь к ней крепче, ища тепла. — Хочешь, после ограбления я помогу тебе убить сукиного сына? — девушка взяла мою ладонь в свою, не сильно сжала, показывая: ей можно довериться. — Поздно, — улыбнулась я сквозь слезы. — Эта тварь уже мертва. Эта тварь уже мертва, но она по-прежнему приходит ко мне в кошмарах.