***
Мечта моя сбылась. Мы с братом посетили цирк «Divertidos vagabundos» изнутри. Забрал нас из дома Ян Новак. Очень красивый парень. Но синие глаза у него казались холодными. Словно два глубоких озера, в которых плавали острые льдинки. Яна под руку держала Элена. Она приветливо улыбалась. Ее улыбка располагала к себе собеседников. Маму улыбка Элен расположила к себе сразу, внушила доверие к милой кудрявой девочке. Маме мы сообщили, что собираемся посетить парк Абелардо Санчес, особенно полюбившийся туристам. Хотя местные тоже любили там отдыхать. В парке было очень много деревьев, чистые ухоженные дорожки для прогулок, площадки для пикников и детские аттракционы. Мы иногда с братом и мамой по выходным отдыхали в парке, наслаждались природой, катались на аттракционах, фотографировались. Энрике говорил, что нас когда-то отдыхало в парке четверо. Я всегда вздыхала, когда Энрике вспоминал об отце. Брат скучал по нему. А я об отце старалась не вспоминать, чтобы лишний раз не травмировать себя. Для меня было достаточно печали в глазах мамы, всякий раз когда она просматривала семейный фотоальбом. Ладно, хватит о грустном. Нужно сосредоточиться на походе в цирк. Мы находились в цирковом зверинце. Животные в зверинце жили в больших клетках, вольерах с навесами, террариумах либо просто больших площадках с ограждениями. Сам зверинец находился во временной постройке, отгороженной большими стальными воротами от трейлеров. Мы находились в длинном коридоре, по двум сторонам от нас стояли клетки с животными. Спереди и сзади — специальные площадки с постами охраны. Спереди — кабинет ветеринара, а сзади — запасной выход. — Нравится? — Элена внимательно посмотрела на нас, ожидая увидеть восторг на наших лицах. — Нравится, — призналась я, восторженно оглядываясь по сторонам, моему восторгу не помешал запах испражнений, видимо, время уборки пока не пришло — уборка, как я узнала позже, проводилась в определенные часы. — Никогда не была в цирке. Здесь так интересно. Это другой мир. — Конечно, — Элена хитро подмигнула мне. — Мир цирка особенный. Нет ужаснее урода, чем на нити кукловода, — продекламировала девочка стишок, по-видимому, недавно пришедший к ней в голову. — Было бы неплохо сделаться кукольником, — решила она. — У них всегда много игрушек. — Выпендрежники, — проворчал Энрике, недовольный тем, что зверинец занял большую долю моего внимания. Энрике не любил делиться ни с кем вниманием близких. В Энрике сильно была развита ревность. Брат сильно ревновал меня к моим сверстникам. Мог даже стукнуть кого-то из моих временных друзей. Постоянных друзей у меня лет до семи не было. То ли из-за моего замкнутого характера, то ли из-за выходок брата, не позволявшего мне играть с другими детьми. Мы часто с Энрике дрались из-за его дурацкой ревности, но быстро мирились. Энрике читал мне сказки про огнедышащих боевых драконов. А я представляла Энрике драконом, а себя прекрасной беззащитной принцессой, запертой в высокой каменной башне. Но, в отличие от остальных сказочных принцесс, я сильно привязалась к «дракону» и никакой принц мне не был нужен. — Скучно, надоел ваш цирк. Мы с Ари пойдем домой, — решил Энрике, беря меня за руку, чтобы увести из цирка. Я попыталась выдернуть ладонь из его ладони, не желая уходить. Наверняка в цирке имелось много интересных вещей, которых я не успела увидеть. Братец просто не мог так рано увести меня домой. Не имел права. — Говори за себя, зануда, — Элена также взяла меня за руку, намереваясь продолжить экскурсию. Похоже, эта парочка издевалась надо мной. Быть причиной конфликта Элен и Энрике я не желала. Зная, Энрике будет на меня потом долго дуться, если я предпочту ему прогулку с Элен. Ну, почему мой братец такой ревнивый? Неужели так сложно хотя бы раз позволить мне поиграть с другими детьми. Мы с братцем и так слишком часто общаемся. Неужели я за все проведенное с ним время не успела ему надоесть? — Энрике, пожалуйста. — От нетерпения я даже поднялась на носочки, мне очень-очень хотелось хотя бы немного побыть в цирке. Я вытащила ладонь из ладони Элен, ласково взъерошила жесткие волосы братишки. — Давай немного здесь побудем. Всего пять минуточек. Домой мы всегда успеем вернуться. — Ладно, — недовольно буркнул брат, поддаваясь моим уговорам. Победа осталась за мной. В который раз мне удалось поступить, как хочу я. Энрике часто сдавался, слыша мои просьбы. Впрочем, иногда у него получалось настоять на своем. К счастью, не сегодня.***
Мы стояли у клетки со львом. Лев лежал на полу, лениво дожевывая кусок мяса. Он не голодал. В клетке со львом находился Ян Новак. Парень расчесывал пластмассовым гребешком льву гриву. Лев позволял Яну себя расчесывать, не проявляя ни малейших признаков недовольства. Я нервничала. Мама не раз говорила: дикие животные непредсказуемые. От них в любой момент можно ждать неприятных сюрпризов. Но, похоже, Ян совсем не боялся льва. В отличие от рыжего парня, одетого в красный фрак, красную жилетку, белую рубашку и красные в белые клетку брюки. Шею незнакомца украшал красный галстук бабочка. А голову черная шляпа-цилиндр. Парень вцепился в прутья решетки, внимательно следя за действиями Яна. Ян смотрел на наблюдателя и усмехался. — Ян, выходи, пожалуйста, — наконец, не выдержав внутреннего напряжения, попросил парень. — Я боюсь за тебя. Ян покачал головой. — Иди сюда, трусишка, — позвал он. — Не бойся, Альберто не кусается. Парень остался на месте, наблюдать за Яном. Видимо, он сомневался, что Альберто не кусается. По правде говоря, я сомневалась тоже. Энрике, наблюдающий за картиной, фыркнул. Видно брат, в отличие от меня, ни капельки не волновался за Яна. Не волновалась за Яна и Элена. — Ян с Лукасом — любовники, — объяснила девочка. — Постоянно лезут друг к другу в штаны, не стесняясь возможных свидетелей. Боюсь представить, что эта парочка вытворяет наедине. — Ян, — позвал Лукас. Ян не ответил, целиком сосредоточив внимание на льве. Лев лизнул Яну руку и снова вернулся к мясу. Элена с удовольствием наблюдала за испуганным выражением на лице Лукаса. Решится ли тот войти в клетку со львом, чтобы защитить любовника? Лукас нерешительно переминался с ноги на ногу. Но решил войти в клетку со зверем. Любовь победила осторожность. Я схватила Энрике за руку, боясь, что лев нападет на влюбленную парочку. К счастью, Ян решил пожалеть возлюбленного. Он открыл дверцу, вышел из клетки, попадая прямо в объятия взволнованного Лукаса. — Никогда больше так не делай, — попросил Лукас. Ян хмыкнул, не давая обещаний. Наверное, в следующий раз он все равно зайдет в клетку с Альберто, несмотря на уговоры Лукаса. Ян прижал Лукаса к груди, взял рукой парня за подбородок, приблизил лицо Лукаса к себе и поцеловал в губы. Влюбленные обнялись, продолжая поцелуй. Я молча наблюдала за ними. Никогда прежде не видела, чтобы парни целовались. Но мама говорила, что любовь не зависит от пола. Я обернулась к Энрике, желая узнать, что думает по этому поводу брат. Заметив мой взгляд, Энрике изобразил гримасу отвращения, делая вид, что его вот-вот стошнит. — Чертовы педики, — произнес Энрике неодобрительно. — Чертовы гомофобы, — не осталась в долгу Элена. Мы продолжали смотреть на целующуюся парочку. Влюбленные нас видели, но не прерывались. Возможно, им было все равно на внимание случайных свидетелей. Я бы так не смогла. Продолжать целоваться, когда меня так откровенно разглядывают. Обязательно сделала бы замечание навязчивым зрителям. Но Ян с Лукасом не собирались прерывать удовольствие, чтобы делать замечания не в меру любопытным детям. Их, кажется, совсем ничего не волновало, кроме друг друга. — Элена. Я обернулась на голос. Голубоглазый смущенный мальчик стоял в стороне, не решаясь приблизиться. Он был похож внешностью на Яна. Но казался более дружелюбным. Мальчик стыдливо изучал глазами деревянный пол, не решаясь поднять взгляд на Элен. — Чего тебе, Ежи? — девочка неохотно оторвала взгляд от обнимающейся пары. — Тебя ищет месье Моро, — Ежи невольно запнулся, помолчал секунду, затем продолжил. Очевидно он робел в присутствии Элен. — Твой отец знает, что ты пробралась в город. Он недоволен. — Ладно, разберусь, — решила Элена. Мальчик повернулся спиной, собираясь поскорее уйти. Щеки его покрылись стыдливым румянцем. Возможно, Ежи нравилась Элен. Сильно нравилась. Она точно не была для него обычной девочкой. Скорее, это он для нее был обычным мальчиком, которых было слишком много, чтобы они стоили хотя бы толику ее драгоценного внимания. — Стой, Ежи, — остановила мальчика Элена. — Покажи все моим друзьям. Энрике скорчил недовольную рожицу. Интересно, ему не понравился Ежи или не понравилось то, что Элена назвала его другом. Энрике не собирался заводить новых друзей. Общение со мной его полностью устраивало. Другие дети брата раздражали. В отличие от меня. Я всегда была рада новым знакомствам. Особенно с ребятами, жившими в цирке, а потому ставшими для меня особенными. — Ариадна, Энрике, — обратилась к нам Элена. — Это Ежи Новак, брат Яна. Он вам все покажет. Да, Ежи? — Мальчик робко кивнул. — Я пойду, mes chers amis*, — Элена помахала нам с Энрике рукой, собираясь уйти. — Нужно решить некоторые проблемы. Не скучайте без меня. Au revoir.** Довольная девочка поцеловала меня в щеку, пожала руку Энрике и направилась к выходу. Теперь нас должен был знакомить с цирком Ежи. Который, казалось, от смущения не мог вымолвить ни слова.***
— О чем пишешь, Ариадна? Слышу знакомый голос, вздрагиваю. Я оказалась слишком погружена в свои мысли. Непростительно глубоко. Мне никто не мешал писать. Серб, пожалуй, был даже рад, что заложница заткнулась. Мне страшно. Я всегда, когда вижу Берлина, боюсь. Запах его одеколона неумолимо напоминает запах одеколона отчима, хотя Берлин по всей видимости одеколоном редко пользуется. Предпочитает духи — самый дорогой и стойкий вид парфюмерии. Достаточно всего две капли, чтобы запах продержался целый день, въелся в подсознание, создавая яркое впечатление об определенном человеке. Я не люблю мужскую парфюмерию. Для меня она слишком резкая. Женские ароматы мне нравятся гораздо больше. — Я пишу в дневник, — говорю и закрываю тетрадку. Берлин садится рядом со мной на кожаном диванчике. Замечаю, что громила серб исчез. Заложники вернулись в вестибюль. Видимо, получили лекарства. Мы с Берлином остались наедине, к моему огромному сожалению. Я бы добровольно ни за что не осталась наедине с Берлином. Меня застали врасплох. — Ты так и не сказала свое лекарство, — напоминает мужчина. — Нам придется лишний раз обращаться в полицию. — Я принимаю сертралин. Не знаю, зачем уведомляю преступника о лекарствах, которых принимаю. Я не верю в силу таблеток. Не верю во врачей. По крайней мере, в психиатров. Психиатрия — неизученная область медицины. Палка о двух концах. На одном конце полное излечение от душевного заболевания, а на другом превращение в овощ. Я боюсь таблеток. Хорошо помню, как принимая их, я почти целый день спала, подолгу смотрела в одну точку, на вопросы отвечала замедленно. Чувствуя, будто проваливаюсь в сонную, обволакивающую пустоту. — Можете не просить лекарства у полиции. Они мне не нужны, — решаю я. В самом деле, зачем мне лекарства? Я и без них прекрасно справляюсь. Панические атаки, к счастью, редко тревожат меня. Зато воспоминания о психушке не дают покоя. Мне сложно проглотить таблетку. Сразу вспоминаются грубые руки санитаров, пихающие таблетки мне в рот. Лучше не лечиться совсем, чем попасть в руки заботливой медицины. Некоторое время Берлин испытующе смотрит на меня. — Ты интересная девушка, Ариадна. Пожимаю плечами, не зная, как реагировать на комплимент. Беседа с Берлином не приносит мне удовольствия. Он опасный мужчина, от которого следует держаться подальше. Так получилось, что некоторый период моей жизни мужчины делились на меня на жертв и охотников. С охотниками лучше не связываться. Зато жертв можно ограбить, подлить снотворное им в вино, а потом снять со спящей жертвы все украшения, вытащить из кошелька деньги. — Рио рассказал мне, что у тебя на теле шрамы от порезов, — Берлин делает намеренную паузу, намереваясь дать мне высказаться. Но я молчу, мне нечего сказать. — Я бы мог спросить тебя: зачем уродовать такое прекрасное тело? Но вряд ли ты мне ответишь. Верно, Ариадна? — Верно, — даю ответ на очевидный вопрос. — Вы что-то хотели, сеньор? Несомненно, Берлин что-то хочет. Но что? Я, например, хочу поскорее закончить напряженный для меня разговор. И вернуться к остальным заложникам. Было бы неплохо лечь поспать. Если мне, конечно, позволят. Сон убьет часть времени. Во сне я не буду нервничать. Наверное, сон является самым верным решением для заложника. Заложник все равно ничего не решает. Он просто пленник. — Как я говорил, ты интересная девушка Ариадна, — начинает с комплимента мужчина. — Я бы хотел сыграть с тобой в игру. Обменяться честными ответами на вопросы. Есть всего один вопрос и один на него ответ. Это простая игра, позволяющая нам лучше узнать друг друга. Ты примешь приглашение поиграть? Киваю, почему собственно нет. Возможно, игра позволит мне облегчить душу. Даже если правда выплывет наружу и меня посадят в тюрьму, какая разница? Преступление, которое я совершила, слишком тяжелое. Оно не дает мне спать по ночам. Заставляет внимательно вглядываться в зеркало, отыскивая в самой себе самые темные стороны, спрятанные за невинной оболочкой обычной девушки. Час игры настал. Спрашиваю первой. — Кто руководит ограблением снаружи? Ваше ограбление не похоже на случайное ограбление, — замечаю, прежде чем Берлин успевает открыть рот и перебить меня. — Вы готовились и вероятно оставили снаружи человека для связи с внешним миром. Как его зовут? Мужчина усмехается. Вероятно, он ждал, когда я задам подобный вопрос. Поскольку грабитель удивленным не выглядит. — Профессор, — отвечает он на оба моих вопроса. Киваю. Принимая ответ. Значит, мои догадки были верны. У преступников снаружи есть человек, ведущий переговоры с полицией. Теперь моя очередь отвечать. Вопрос Берлина не заставляет себя долго ждать. — Какое твое самое страшное преступление, Ариадна? — Поджог, — отвечаю, стараясь выбросить из головы нежелательные воспоминания. Вспоминаю запах огня, горящей древесины. Запах горелого мяса. К горлу сразу подкатывает дурнота. Никогда не забуду крики человека, горящего заживо. От ночного кошмара невозможно сбежать, невозможно очиститься. Стать прежней, невинной девочкой Ари. — Я сожгла заживо человека, убившего моего ребенка, — признаюсь, а в голове немедленно появляется картинка горящего дома, пламя, пожирающее здание, и неестественно громкий хохот чокнувшейся от горя семнадцатилетней девчонки, отомстившей сполна за смерть сына. Вместе со словами приходит осознание того, что я по-настоящему безумна. От безумия никуда не спрячешься. Рано или поздно оно проявит истинное лицо, скрывающееся под маской здравого смысла. Как говорил Джокер: «Достаточно одного плохого дня, чтобы самый здравомыслящий в мире человек сошел с ума». Я не самый здравомыслящий человек, но с высказыванием Джокера согласна полностью и могу точно сказать, что в день гибели моего сына я потеряла рассудок.