Описание: Иногда Серкан думает, что теперь, с появлением Эды в его жизни, он может только мечтать об индульгенции — ему все равно это не поможет.
***
Серкан видит, как Эда на цыпочках входит в переговорную и, заперев за собой дверь на замок, крадется в его сторону. В штанах становится тесно. Наблюдая за тем, как его возлюбленная устраивается у него на коленях, он лениво размышляет, в какой момент его жизнь так кардинально изменилась.
Серкан никогда не отрицал, что, по сути, ведет очень даже
греховную жизнь. Нельзя было сказать, что он был совсем уж неверующим, но определенные вольности себе позволял. И если раньше его грехи были совершенно каноническими, то с появлением одной инфернально соблазнительной девочки-феи вся его
грешность сосредоточилась вокруг нее одной.
Inanis gloria. Тщеславие.
Раньше Серкан Болат был из тех людей, которым важно то, что о нем подумают. Стремление всегда выглядеть презентабельного и согласно статусу вылилось в ипохондрию в степени абсолют и любовь к костюмам-тройкам. Восхищенные женские взгляды сопровождали его в любой ситуации, и это ему очень льстило. И отказывать
глупышкам из высшего общества, желавших затащить его в постель, было вдвойне приятнее.
Эда Йылдыз заставила его эгоистично
гордиться тем, какая женщина всегда была подле него. Ради ее восторженного взора мужчина был готов сложить к ее ногам не только самые роскошные наряды, но и бриллианты всего мира. И хотя он прекрасно знал, что девушка далеко не в восторге от подобных даров, ничто не мешало ему боготворить ее прекрасное тело, одинаково божественно выглядевшее и в дорогих тряпках, и в мокрых простынях. Внимательно исследуя каждый дюйм ее шелковистой кожи по ночам, он днем мог наизусть с закрытыми глазами пересказать расположение каждой родинки и каждого шрама возлюбленной. Но каждый вечер на Болата нападала избирательная амнезия и патологическая необходимость вновь вспомнить, какова ее шея на вкус…
Invidia. Зависть.
Завидовал Серкан Болат исключительно в работе. Соперничество для него стало топливом, необходимым для функционирования его творческой натуры. Наличие хорошего противника подстегивало мужчину работать еще усерднее, чтобы обыграть и переиграть несчастного, вступившего с ним в игру. Иногда завидовать было совершенно нечему, но это, видимо, стало делом привычки — каждый раз, когда на фигуральном поле боя оказывался Серкан и его соперник, во рту появлялся противный
горьковатый привкус и желание завершить все со щитом или на щите.
Появление Эды Йылдыз превратило его в нечто, завидующее всему, что проводило время с девушкой больше, чем он сам. Теперь он понимал шекспировские строки, где Ромео желал стать перчаткой Джульетты, ведь оно было так близко к его желанию проводить с любимой двадцать пять часов из двадцати четырех возможных. Серкан страшно завидовал, нет, даже ревновал Эду буквально ко всему (разве что ревность к неживым предметам он старался контролировать (хотя точной информацией, что у девушки нет никаких предметов для… самоудовлетворения, он не владел (и тут ревность Серкана Болата брала новый виток))). Мужчина буквально летел каждый вечер в их общий дом, где его ждала любимая девушка, чтобы показать как он чертовски
завидует скучает. И желательно так, чтобы ватные после нескольких оргазмов ноги Эды не позволили бы ей утром еще долгое время выйти из дома…
Ira. Гнев.
С агрессивным стилем работы Серкана Болата были знакомы все, даже те, кто к его компании не имел никакого отношения. Казалось, что на работе мужчина имеет какую-то особую аллергию к людям в принципе. Крики, срывы, скандалы и совершенное неумение начальника извиняться делали обстановку напряженной, но продуктивной. Все знали, что это своеобразная реакция на стресс, которую не нужно воспринимать близко к сердцу, как бы ни было обидно от острот, бьющих по больному.
Работать в офисе «Art Life» после прихода в компанию Эды Йылдыз стало чуточку легче. Правда самой виновнице было совсем нелегко. Да,
гневная аура, витавшая вокруг начальника, поблекла, если не исчезла совсем. Но необходимость в разрядке никуда не делась, и в особо тяжелые моменты, когда прошлый Серкан уже давно бы сорвался и накричал на всех окружающих, мужчина брал себя в руки, несколько раз вздыхал, решал все проблемы, а затем тащил возлюбленную в свой кабинет, больно вцепившись в запястье. После этого все знали, что в ближайшие минут сорок ни господина Болата, ни госпожи Эды не дозовешься.
Офис старался слишком явно не комментировать, что искусанные губы девушки, внезапно появившийся на шее шарф, совершенно не подходящий наряду, и резко улучшившееся настроение начальника, выдают парочку
с головой…
Avaritia. Алчность.
Жадностью Серкан Болат не страдал, хотя как человек, выросший в обеспеченной семье, все равно питал слабость к некоторым статусным вещам. Обретя своего рода независимость от родителей, он выкладывался на все двести процентов, чтобы быть способным обеспечить себя всем, что ему было необходимо. Но особых безумных и страстных желаний у него никогда не было.
Пока Эда Йылдыз не встретилась ему на пути.
Она стала его первым
алчным влечением, и иногда это даже пугало. Он хотел, нет, действительно
хотел ее всегда: в машине, в ресторане, в конюшне, в его доме, в ее доме, в офисе, везде. И его желание отнюдь не стояло рядом с нежностью — он впивался зубами в бархат ее губ, вколачиваясь в ее естество так неистово, что девушка громко скулила, не в силах сдержать стоны наслаждения.
Позже приходилось тратить тонны тонального крема, чтобы замазать кровоподтеки и засосы, но кто говорил, что сказочная девочка не любит, когда ее
берут жестко?..
Tristitia. Печаль.
Ранее незнакомый с этим чувством, Серкан Болат понял, насколько оно уничтожающе отвратительно, когда он прогнал свою звезду. Он страдал действительно страдал по ней, сопровождая все алкоголем, саморазрушением через прокручивание в голове самых счастливых воспоминаний. Уныние сковывало, отпуская лишь днем, когда его цветочная фея была так далеко, будучи так близко.
А ночью, вновь вспоминая, насколько податлива была Эда Йылдыз в его руках, когда он помогал ей достигнуть пика вместе с ним, мужчине варился в собственном соку под соусом ненависти к себе и ужасной тоски по возлюбленной, сублимируя то неуемное желание, что он испытывал, но по
печальному стечению обстоятельств не мог удовлетворить. Он никогда не любил онанизм, предпочитая своей руке живую плоть, но
его женщины нет рядом, и все, что ему остается — воображать ее губы на его члене, мастурбируя в постели после особенно мучительного сна, чувствуя себя после разбито и очень
гадко.
(как же хорошо, что она вернулась…)
Gula. Чревоугодие.
Желудок был одним из тех органов, от которого Серкан Болат совершенно не был зависим. Нет, разумеется, голод иногда притормаживал работу, но мужчина никогда не позволял себе голодать. Но и своих тайных желаний в виде кусочка шоколадного торта он никогда не удовлетворял. Как бы его любимая не старалась накормить его вредной, но вкусной едой, он никогда не шел на поводу и жевал предложенные кусочки скорее из вежливости, чем из искреннего удовлетворения.
Но кто сказал, что голод может быть только пищевой? В смысле Эды Йылдыз Серкан был всегда голоден.
Алчно голоден. Иногда и буквально, когда девушка решала испачкать постель и себя взбитыми сливками. Мужчина не любил смешивать фрукты с овощами и секс с едой, но как тут устоять, когда его девочка и правда состоит из «специй и пирожных, и сластей всевозможных»…
Luxuria. Похоть.
Впервые прелести полового созревания Серкан Болат познал в 14 лет, когда посреди ночи проснулся с мокрыми трусами от влажного сна. Он уже и не помнил, что за воображаемая девушка довела его до первого сознательного оргазма, но быстро осознал, что секс куда приятнее самоудовлетворения. С Селин все было просто, она была удобной и готовой в любое время. Но почему-то это напоминало ему соевый фарш — вкус всегда такой, как ты захочешь, никаких неожиданностей. Рутинная механическая работа.
Однако Эда Йылдыз стала буквальным воплощением
настоящей похоти в жизни Серкана. Она была непредсказуема как летний дождь, что в любой момент может стать ливнем, яркая и изобретательная (во всех смыслах) как феерия. Ворвавшись в его жизнь маленьким штормом, она стала его личной демонической искусительницей, суккубом, которому удавалось соблюдать баланс между «Работайте, господин Серкан, вам еще горы сворачивать» и «Тебе пора отдохнуть, а на мне кружева, как ты любишь». Его маленькая девочка-фея, сочетающая в себе все возможные смертные грехи, становилась одновременно его персональным адом и раем, принося кусочек небесного наслаждения и дьявольского урагана всяческих эмоций в его рутину. Особенно сейчас, сидя у него на коленях, нетерпеливо ерзая и прекрасно осознавая, что от подобных махинаций мужчина возбуждается еще сильнее.
—
Грешно так вести себя, Эда Йылдыз, — шепчет Серкан, с силой сжимая ягодицы девушки, зная, что там обязательно останутся небольшие синяки.
—
Грешно мне в этом потакать, Серкан Болат, — вторила девушка, закусывая нижнюю губу и вовлекая любимого в сладкий, мучительный,
греховный поцелуй…
