Тебе нужно стать плохим, если со мной быть хочешь!

      Время шло пугающе медленно, словно застыло в вечно-холодных льдах. После ухода Лань Чжаня к Вэй Ину опять наведались всё те же заклинатели. Хотя они вернулись с явной неохотой. Почему-то юноши даже смотреть в сторону заключённого боялись, не говоря уже о том, чтобы с ним что-то сделать.       Неужели он настолько ужасно выглядит?       Да и вообще ланьлиновские адепты были чересчур бледными и напуганными, словно смерть увидели, в самом деле. Но разгадывать тайну нежданной перемены Вэй Усянь не собирался. Он, просто смотря на них, вздрагивал и, борясь с мерзкими мурашками и фантомной болью во всём теле, закрывал глаза или отводил взгляд. Он хотел их смерти. Хотел, чтобы они мучились, рыдали, просили о смерти. Но вот тело Вэй Ин, прекрасно помня все те пытки, не могло спокойно реагировать на эти мерзкие одеяния и лица.       Вскоре он вырубился. Он слишком устал от этого всего. Раны отдавались жжением и болью при каждом вдохе, кровь липкой плёнкой сковывала тело, доставляя ужасный дискомфорт; при любом шорохе тело Вэй Усяня заметно вздрагивало, покрываясь холодным потом и мерзким чувством страха. А сердце будто превратилось в безжизненный пепел — последнее, что осталось от яркого пламени, что когда-то бушевало стихией, но было затушено кровью.       Тьма, до странного привычно окутал тело, отпускать заключённого из своих лап не хотела. Вэй Ин ничего не видел в этой темноте, только слышал медленный, словно готовый — желающий — угаснуть в любой момент, стук биения собственного сердца. Он иногда съёживался от холода, но быстро приходил в себя благодаря тёплому кокону тьмы.       Он был в полной пустоте. Словно уже умер. Только полу ясное сознание давало понять, что Вэй Ин всё ещё живое.       Тело ощущалось плохо, будто разум не хотел сейчас поддерживать хоть какую-то связь с физической составляющей тёмного заклинателя. Но это было даже на пользу Старейшине Илина. Хотя бы тут, окружённый бесконечной тьмой, он мог немного отдохнуть       Уже скоро должна свершиться казнь. И Вэй Ин с нетерпением ждал этого момента. Он слишком устал, слишком многим пожертвовал, слишком изменился. Наверное, смерть сможет хоть немного облегчить боль. Но кто знает?       Почему-то Вэй Ин вспомнил как сражался в глубоком детстве с собаками за крошечный кусочек старого, уже протухшего, мяса. Воспоминание было мутным, казалось даже сырым, словно окутанное непроглядной занавесью светло-серого тумана.       Вот он, в одних лохмотьях, которые пропитала грязь и кровь. Волосы, еле доходившие до плеч, были собраны какой-то верёвкой — бельевой, наверное. Колени, локти, ладони, босые ноги — всё в глубоких ссадинах, порезах и в крови как засохшей, так и свежей. Он беспомощно закрывал голову руками, сжавшись в испуганный комок. Мальчишку буквально грызли голодные собаки, открывая иногда от рук или ног куски плоти. И мальчику было больно. Ужасно. Невыносимо. Но ребёнок только плакал, не произнося ни звука. Даже хрипы не вырывались из его уст. Такой сильный…       Вэй Ин вдруг почувствовал лютую ненависть к себе. Он, ужасный и могущественный Старейшина Илин, которого боялись и до сих пор бояться наверное все заклинатели и он, Вэй Усянь, Вэй Ин, всегда, с самого детства переносящий любые трудности молча, лишь сжимая кулаки и стискивая зубы, тогда, во время пыток, кричал, срывая связки и беспомощно рыдал. Жалко. Тошно.       Заключённого передёрнуло от отвращения к себе же. Как он мог своим видом напоминать размазню, слабого червя, что даже обычные пытки выдержать не в состоянии?       Он пережил гору Луаньцзан и вырезание золотого ядра! Так как обычное вырывание ногтей могли привести к такой реакции?! Думая об этом, Вэй Ин подмечал всё новые и новые странности. Раны, наносимые обычным лезвием, болели так, словно Цзыдянь использовали на нём в полную силу. Кнут тоже ощущался слишком уж явно (а к ударам кнута он привык, спасибо мадам Юй). Боль от вырывания ногтей такая, будто медленно-медленно отрезали конечность. Словно кто-то специально хотел, чтобы Вэй Усянь чувствовал себя беспомощным и слабым. Словно кто-то хотел его сломать…       Вдруг из тьмы мыслей заключённого вывел поток чего-то обжигающе-ледяного. Окружающая чернота чуть побледнела, приобретая серый цвет, и рассеялась через какое-то время. Он снова увидел перед собой стены злосчастной темницы, которые, казалось, впитали в себя кровь, крики и мольбы о помощи (о смерти). Снова эти пионы. По его телу прошёлся своими когтями мерзкий холод, вызывая табуны крупных мурашек. Вэй Ин сжался даже, зажмурив глаза. Он боялся. Но он не имел на это право. Слишком долго, всю жизнь, Вэй Усянь был сильным. И сейчас он не имел право показывать слабость.       Он судорожно вздохнул.       Это были даже не те заклинатели, что его пытали. Так чего бояться? Они просто муравьишки, не способные, судя по их белым лицам, даже на пытки.       Нужно всего-то забыть про всё то. Забыть на время. Конечно, он будет обязательно помнить до конца своих дней о тех часах боли, крови, страданий и слёз. Отомстить не получится, но, возможно, обернись Вэй Ин лютым мертвецом он разорвёт их в клочья… А что? Неплохая идея.       Ещё пару мгновений борясь с прилипшим к сердцу страхом, он опять вздохнул, только теперь до жути спокойно, будто вдыхал лесной воздух или аромат цветов, но никак не запах страха.       И открыл пепельные глаза, смотря прямо в зрачки заклинателям; смотря до дрожи безразлично, безмолвно возвышаясь, даже при таком жалком состоянии тела. Будто те и людьми не были. Безмозглыми скотами, не более. И от этого взгляда хотелось пасть на колени и умолять о пощаде. И ланьлиновские заклинатели не сделали этого вмиг только потому, что думали, будто уже сломили Вэй Усяня, а сейчас тот, чувствуя наступающее на пятки и леденящее душу ощущение смерти, осмелел. Да и что может сделать окровавленный и обездвиженный человек пёс Ин?       Так они и стояли молча, пока один из адептов чуть хрипло не произнёс:       — Казнь через полчаса, так что хватит тут валяться! — он даже осмелел под конец приложения, повысив тон голоса немного. — И даже не думай что-то выкинуть!       Вэй Усянь лишь тихо усмехнулся, но заставил себя замолчать, не желая вновь испытывать неприятное покалывание в области рёбер. Он наконец-то начал приходить в себя, откинув ненужное чувство страха в дальний угол сознания. Больше никто не увидит его слабость! Он умрёт, но запомнится ужасным, великим, возвышающимся Старейшиной Илина, а не дрожащим слабаком! ***       Вскоре в камеру заглянула целая группа заклинателей в золотых одеждах. Многие, поглядев на израненного заключённого, не смогли (и не собирались) сдержать ликующей ухмылки, которую так хотелось превратить в гримасу ужаса. Хотя это были всего лишь желания, которые вряд ли сбудутся.       Оковы сняли и ледяное от недостатка крови и сил тело рухнуло на пол с глухим стуком. К заключённому тут же подошли два довольно сильных на вид мужчины и подняли тёмного заклинателя подмышки.       Вэй Ин смутно помнил, что происходило в ним дальше. Глаза вдруг заволок туман, голову сдавила странная боль, а разум будто отключился от мира. Вроде, казалось, опять этот господин Яо что-то приказал, а после его потащили в неизвестном направлении.       Но мысли Вэй Усяня были далеко от этого. Судя по тому, что чувствовал Старейшина, он явно потерял слишком много крови. Вообще удивительно, как настолько израненное тело всё ещё живёт, да и сознание даже иногда проясняется. Наверное его поили чем-то, дабы тот не смог умереть до казни просто от ран.       К голым верхними фалангами пальцев, ужасный вид которых укрывала только засохшая алая корочка, потихоньку, очень-очень медленно, приливала кровь и крошечные капли оставшейся тёмной энергии. Всё же тело пыталось хоть немного восстановиться. Бессмысленный процесс, который, впрочем, останавливать не было ни сил, ни желания, ни смысла. Всё равно он умрёт. Но раз тело требует попытаться залечить раны — будто что-то может спасти Вэй Ина — то ладно, Усянь мешать не будет.       Он смутно ощущал прикосновение к своим израненным рукам, вздрагивая чуть, когда надавливали слишком сильно, но не произнося ни звука. Он обязан быть сильным напоследок. Значит такую роскошь, как слабость, придётся запереть в подвале (примерно там же, где его пытали), а после и забрать с собой в могилу.       Интересно, а ему поставят могилу? Хотя кто? Дядя Цзян и мадам Юй мертвы. Цзян Ваньинь и Цзян Яньли… да тоже мертвы, как минимум для Вэй Усяня. Прах Вэней развеяли по ветру, а больше и некому. Только если Лань Чжань…       Вэй Ин грустно усмехнулся.       А что Лань Чжань? Он, как и все, предатель. Ну не может он оказаться на стороне Вэй Ина. Просто не может. Поэтому даже думать об этом было смешно. Хотя, сказать по правде, Вэй Усянь чувствовал необъяснимое тепло и сладкую дрожь в сердце, когда вспоминал такие искренние, нежные, необходимые «Я люблю тебя». Вот бы это было всё правдой… Тогда он был бы счастлив. Но уж чересчур это глупые, эгоистичные и самонадеянные мысли. Не может Лань Чжань любить его. Они слишком разные. Слишком Вэй Усянь погряз в грехах, крови, предательствах и ужасе. Слишком Лань Ванцзи непорочный, чистый, верный и отважный. Слабый, сломленный. Сильный, стойкий. Они невыносимо разные. Такие люди никак не могут быть вместе.       Осознание этого отдавалось противным комом в горле, заставляя сердце болезненно-печально ныть.       И Вэй Усянь с тяжёлым вздохом заставил себя выкинуть эти мысли из головы. А ведь он даже не заметил, что с радостью бы ответил на чувства Лань Ванцзи, окажись они правдой. Не заметил и упустил радостный трепет в груди при мысли о таком прекрасном, до дрожи красивом Втором Нефрите.       Вэй Ин не осмыслил тот факт, что в голову пришло осознание, раньше вполне способное вызвать нервно-панический смех, но сейчас просто отложенное в дальний ящик разума до лучший времён: он полюбил Лань Чжаня.

_______________

М, опять вода… ψ(._. )>