Едва лишь сойдя с электрички, которая, как назло, ползла чертовски нерасторопно, Гарри налегке, с полупустым рюкзаком, в спешке не взяв почти ничего, в ночи бежал по пустынным улицам. Бежал навстречу любви. Бежал кружась, выписывая целые пируэты, смеясь в лицо беззвёздным небесам. Сейчас, именно в эту секунду, он счастлив. Сейчас, именно в эту секунду, он делает то, чего боится и лишь это способно сделать его свободным. Удивительно — только начало светать, город только просыпался, а Гарри уже выпрыгнул из такси и стоял на пороге того самого дома, все никак не решаясь постучать. А что если там его уже никто не ждёт?
— О, — и, всё-таки, его встретила девушка с веснушками, разбросанными по щекам, словно это какие-то созвездия, и, лишь коснувшись невзначай ее руки, Гарри понял. — Привет, Лотти! Луи дома?
— Ох, — почти незаметно покачнулась та. — Ты ведь не знаешь…
— О чем ты? — нехорошее предчувствие больно кольнуло в левый бок, но где-то в голосе все ещё теплилась легкая надежда. Теплилась и молча ждала своего часа.
— Луи, Луи, он… Произошёл несчастный случай… — она опустила взгляд в пол, будто боясь осуждения, и неслышно всхлипнула. — Его больше нет.
Нет? Что значит нет?
— Лотти, кончай морочить мне голову, эта шутка не такая смешная, как ты думаешь. Где он? Я хочу увидеться с ним.
— Ты не понял, Гарри, — она уложила ладони на его плечи, словно спасая от гипотетического падения, — его больше нет. Он ехал в Лондон на арендованной машине, тормоза отказали, и он… разбился…
Гарри задрожал, сам того не осознавая. Его пробил озноб и точно лихорадка, он дрожал и не мог остановиться.
— Чушь…
— Гарри, мне серьезно очень жаль…
— Он не хочет видеть меня больше, поэтому понапридумывал такую околесицу?! Мог бы просто сказать! Пусти меня к нему, черт возьми!
— Да успокойся ты! — в ответ вспылила Лотти. — Извини. Я… это правда. У тебя нет причин мне верить, но… пожалуйста…
— Это я виноват, — он опустился на ступеньку, когда ноги отказались держать, и закрыл лицо руками, когда казалось, что вот-вот рассыплется на мириады маленьких кусочков. А следом с его уст упал протяжный немой вой. — Но твоя вина здесь есть тоже! Почему ты пустила его?!
— Я не хотела, чтобы он ехал, но… он так хотел быть с тобой, что подавил в себе другие чувства.
Да, ошибка была, но Гарри не хватало смелости ее признать. И здесь ошибка не Луи и не чья-то, а просто нельзя влюбляться. Ну никак нельзя. Нельзя привязываться, дружить и влюбляться, чтобы потом не приходилось лить слезы, осознавая, что моментов не вернуть.
Хотя, в этой жизни бывает все. И глупо следовать за человеком, который не знал поражений и неудач. Глупо идти за его счастьем и глупо воевать под его знаменем.
Переполненный эмоциями, Гарри готов был закричать, но не смог выдавить ни звука. Словно связки от натяжения вдруг порвались.
— И я никогда не смогу увидеть его, да?..
Лотти отрицательно покачала головой.
— А он был красивым?
Эти расспросы могли длиться вечно, но чем дольше он созерцает море, тем дальше уплывает золотая рыбка. И все же Луи потерян навсегда.
— Он был прекрасен, Гарри. И он знал о твоих чувствах. И они были взаимны.
— Не говори «были». В этой вселенной или параллельной, я всегда буду любить его, — и, сжав лоскуток пальто в ладошке, Гарри расплакался, прямо как девчонка. Непривязанность опирается на уверенность в своих силах. В основе привязанности же лежит страх. Возможно, дело даже не в Луи. Гарри просто нуждался в друге.
— Но… если хочешь… здесь есть его блокнот, мы все равно не смогли выбросить. Он немного обгорел, видимо, был важен для него, раз положил на переднее сидение, рядом с собой, — она протянула записную книжку. Абсолютно уродливую, безвкусную, с шафранными страницами, но Гарри узнал ее. Это его подарок.
Одна из страниц была заложена наполовину истлевшей сигаретой. Бороздя кончиками пальцев разворот, он замирал, каждый раз натыкаясь на очередной прокол зубочисткой. Замирал, синхронно с сердцем.
***
Теперь Гарри далеко не юнец и теперь уже совершенно точно никогда не увидит мира, но по-прежнему отдал бы все, лишь бы ещё хоть раз взглянуть на небо. Все это — яркость. И ему это нравилось.
Но вот он, Гарри, доживает свои деньки в крохотном домике в маленьком пригороде Колорадо, любуется под вечер на закат, даже не зная, какими красками он по небесному холсту расплескается. Читает книги вслух под вечер на крыше, водя пальцами по и без того потертой бумаге. Последнее, что он сделал, будучи все ещё зрячим — как ни странно, принес букет на могилу. И книжку с забавной надписью на обложке, прочитал пару страниц и оставил, оперев на надгробный камень. «Цветы для Элджернона».
Да, он предался Луи сполна. Да, одни лишь только фразы, проколотые зубочисткой на шафранном листке, он никак не в силах забыть. Да, одни лишь только фразы, проколотые зубочисткой на шафранном листке, превратились для него в молитву.
«Я пытаюсь жить так, чтобы ни о чем не жалеть, я всегда выбираю ту дорогу, к которой меня толкает мое желание. Я иду за своей мечтой, а это — единственно верный путь. По крайней мере, для меня. И я счастлив быть тем, кто я есть. Не обессудь, если я скажу таким шёпотом, чтоб за шелестом губ было сложно различить, но ты услышишь отнюдь не ушами. Я люблю тебя, Гарри».
