***
— Все нормально, малыш? — Луи, усадив на диван, стягивает с него кеды, которые хлюпают даже просто в руках. — Да, просто… настроение чёрное. — Что-то случилось? — Завтра я уезжаю в Лондон, — Гарри утвердительно кивает. — Ложишься на операцию? Но это же великолепно, — он поворачивается в его сторону, промокшую обувь и одежду раскладывая по батарее. — Ты будешь видеть, разве не об этом мечтал? — Да, я всегда хотел видеть. Когда мои сверстники читали книжки и гоняли в футбол во дворе со своими отцами, а я сидел в своей комнате и слушал Франка Синатру, лишённый способности даже тривиально выйти на прогулку без свиты семьи. Но ведь это все исчезнет: ты, цвета, что нас связали, мой маленький воображаемый мир. Я увижу это, и дымка растворится, понимаешь? Я не хочу терять этого. К тому же, мне просто очень страшно, — Гарри ощупывает его руку и сжимает в своей с силой, скуля последние слова так жалобно. — Не успеешь ты и глаз открыть — я уже буду рядом. Тебе нечего бояться, потому что я буду близко. Гарри не спит ночью, кое-как переживает сборы, пропускает мимо ушей все до единого наставления матери, в мыслях о том, когда же он вновь сможет увидится с Луи, потому как тот не пришёл проводить его, сказав, что плохо себя чувствует, в правдивости чего Гарри и не сомневался ни мига: вчерашний ливень, бесспорно, мог негативно сказаться на состоянии здоровья итак уже очевидно заболевавшего Луи, но, так или иначе — факт остаётся фактом. Сегодня без Луи, как и завтра, послезавтра и ещё невесть сколько. Он затворяет глаза и слушает монотонный визг колёс, попсовое радио в машине Джеммы и характерный для салона, обильно пропитанный химией, елочный запах. Гарри хочет нырнуть в обливион в моросящий дождь, но не в силах пошевелиться, да и не тщится. Он просто расстроен, пуст и слеп.***
Вальяжный взмах ресниц дался большим усилием и отозвался резкой болью где-то в уголках глаз. Гарри вздыхает и что-то, кажется не так: он не привык, что повсюду плавают кляксы. Он дрожит от потерянности: хочется в клубок и за пазуху, но рядом никого и никто не придёт к нему, по крайней мере, сейчас. — Мистер Стайлс? Вы проснулись, отлично, — это девушка, определенно, Гарри непривычно фокусирует на ней взгляд, он только учится: она высокая, волосы длинные... Он вытягивает перед собой ладонь. Луи сказал, кожа белая, от этого и решил плясать. — Все прошло успешно, даже более чем, на восстановление потребуется несколько дней. В течение времени качество зрения будет нарастать, однако за постоянный эффект отвечать нельзя, возможно, он иссякнет через какое-то время. — Да... — Гарри толком-то и не слушал, разглядывая все вокруг и гадая, что из этого голубой, а что зелёный. Он выпал из разговора на слове "успешно". — Отлично. Мое имя мисс О. — Я Гарри. — Да, я знаю. Как Вы себя чувствуете? — Да-да, все в порядке, — Гарри моргает, позволяя вязким слезам вытечь, а мыслями где-то далеко. — Тогда отдыхайте, — она тихо затворяет дверь, и Гарри снова утопает в усеянной тусклыми звёздами тишине. Он стягивает с тумбочки телефон и глядит в окантованный трещинами экран: там неуклюже светятся символы. Гарри пока не знает, что они значат. Дальше видит кучу и кучу всего, ютящегося на тёмном фоне, он жмёт на первое, что попало под палец. Этим чем-то оказываются "Заметки", но об этом Гарри тоже пока не знает. Он только тупит взгляд на очередной бездне непонятных закорючек, но среди незнакомцев узнает две: "b" и "d" — буквы, которые рисовал Луи. Он улыбается и еле заметно кивает головой. Гарри укладывает телефон на место и берет зеркальце — рассматривает себя внимательно: худой и очень кудрявый. Особое внимание уделяет глазам — он-то знает, что они зелёные. Два цвета и две буквы уже в кармане.***
Прошло только три дня: Гарри уже знает каждый цвет и с легкостью отличает оттенки, разъезжая ради этого по странам и ёрзая на стуле во время очередного симпозиума. Зато теперь он звезда, но грезил-то не об этом. Никто никогда не церемонится с ним, как Луи, возбуждая ассоциативный ряд и связывая тона с разными приятными штуками. Они холодны. У Луи для Гарри была любовь. Здесь для Гарри только черствость. Он чувствует себя маленькой мышкой. Элджернон? Кажется, так. Гарри сворачивается клубком на кровати, пытаясь дать ушам сигнал привыкнуть к громким дебатам за стеной. Дверь в его каморку под напором стука вошедшей сносит, она в ярости кричит что-то нечленораздельное и, шатаясь, проходит. Гарри закрывает глаза, думая, что было бы, будь Луи сейчас здесь. — Завтра у нас важная выставка! Тебя должны одобрить, так что постарайся на славу. — Да, мисс О. Ему не нравится все это, но есть лишь два пути, и цирковой обезьянке он предпочёл лабораторную крысу. А Чарли сбежал, прихватив Элджернона. Ему хватило смелости, но справится ли Гарри с такой непосильной задачей? К тому же, ему есть куда стремиться, но нет друга, который держал бы ладонь здесь и сейчас, однако он знает, что где-то там, далеко, всегда есть Луи, который готов свернуть горы. Потому что у Луи для него есть любовь. Гарри качает головой, в опровержение собственных мыслей. Он не может и не должен. Всё-таки, неловко сшитым кускам фетра быть игрушкой для ребёнка — стержневая цель. Однако есть то, о чем Гарри умолчал — он так и не решился и оставил в недосказанном чувства, что хранил и взращивал, заботливо поливая каждый день и так и не поведал историю как вырастил подсолнух глубоко в сердце. Гарри скидал все пожитки в потрёпанный рюкзак и накинул на плечо. Он приоткрыл форточку и, обернувшись последний раз, прыгнул. И то был прыжок неколебимой веры.