Потерявшаяся в пламени

      Сон. Пожалуй, самое лучшее состояние человека. Ты будто пропадаешь из действительности. Жестокой, мрачной, такой несправедливой по отношению к нам действительности. Я плохо помню собственные сны. Моё сознание редко показывает мне что-то в достаточной мере интересное. Однако, сон дарит мне чувство освобождения.       Стоит мне закрыть глаза, как всё что меня окружало, тут же пропадает. Хорошее ли, плохое, уже неважно. Я погружаюсь в тёмное царство, где меня уже никому и ничему не достать. Только во сне я могу мыслить спокойно. Только с закрытыми глазами, я могу по-настоящему увидеть этот мир.       И, как бы то странно не звучало, я люблю наблюдать за спящими людьми. Мне нравится вид умиротворённого, спокойного человеческого лица. Лица, лишённого всяческой боли, всяческого страдания. Мне нравится видеть, как человек освобождается.       Спящее лицо Лили — особенное лицо. Конечно, оно настолько же умиротворённо и спокойно, как и у любого другого человека, но есть в этом бледном лице нечто потустороннее, далёкое, холодное. Когда я смотрел на спящую Лили, мне становилось зябко, точно из меня вытянули всё тепло. И хотя, мне нравился сон Лили, было не по себе от созерцания этого.       Стоило ей закрыть глаза, как она мгновенно засыпала. Разбудить её было невероятно трудно, да и не стоило. Лили спала столько, сколько ей было необходимо. Ложилась, как только солнце пряталось за горизонтом, и вставала с первыми лучами. Сон её был крепкий, но как мне кажется, неспокойный. Нет, она не кричала во сне, не ворочалась, и не вскакивала посреди ночи. Но, движения её зрачков под тонкими закрытыми веками, выдавали Лили.       Я заметил это давно. Лили чего-то боится. Не показывает свой страх напрямую, не рассказывает о нём, но напротив, пытается спрятать как можно глубже. И этот страх разъедает её изнутри, заставляет искать укрытие, прятаться. Но как же ей спрятаться от того, что находится внутри?       Когда я работал в приюте, мне доводилось общаться с одним мальчиком из Мезии. Как он оказался в Тальвии, куда делись его родители он не рассказывал. Да и не мог рассказать — не знал теврийского. Но, даже когда мы выучили его читать и писать, он продолжал молчать о своём прошлом. Ровно как Лили.       Паренёк был невероятно послушным, усердным и молчаливым. Он совсем не общался с детьми, пытался избегать взглядов и не проявлял никакой творческой инициативы. Он был похож на тень. Выполнял задания, которые выдавали настоятели приюта, и тут же прятался куда-нибудь в безлюдный угол. Мы не могли взять в толк, откуда он такой взялся.       Единственной зацепкой, которая у нас была — маленький медальон в виде змеи, висевший у него на шее. Он никогда не расставался со своим медальоном. Когда пришло время выпускаться из приюта и поступать в церковную академию, он сознался. Он рассказал нам о том, что всё это время был беглым рабом.       Прошлое настолько тяготило его, настолько пугало, что до последнего он заставлял себя быть тем, кем уже давно не являлся. Страх, который поселился в нём ещё в Мезии, пустил корни в самую душу мальчика. Каждую ночь он ждал, что хозяева вернутся за ним. Именно железная уверенность в том, что он до сих пор раб, вынуждала его сторонится общения с другими детьми.       Но, даже когда он поведал нам эту историю, когда покинул приют, отказавшись от места в академии, он не снял своего медальона. И мне кажется, если он всё ещё жив, страх возвращения хозяев продолжает висеть над ним. Ибо вырвать этот корень, не повредив саму суть личности, уже не представляется возможным.       И мне страшно, что тоже самое может произойти с Лили. Мне кажется, в её истории есть тёмное пятно, которое с каждым днём становится всё больше, и которое она не в состоянии победить самостоятельно. Лили нужна помощь. Хоть Ико и говорит, что эта девочка способна выжить где угодно, я в этом сомневаюсь.       Лили, хотя и достаточно взрослая, всё ещё остаётся ребёнком. Она совершенно не приспособлена к этому миру, к людям, к законам и обычаям. Она не готова к опасностям и проблемам, которые окружают её. Вероятно, Лили придётся всю жизнь учиться существовать. И страх, так крепко впившийся в её душу, будет лишь очередным препятствием к становлению её личности. Препятствием столь грозным, что она не сможет одолеть его в одиночку.       На Ёсиму опустились сумерки. Костёр тихо потрескивал, выбрасывая в воздух искры и дым. Лили, Ико и Ивар тихо спали. Я же уснуть не мог. Не получалось. Что-то терзало моё сердце, не давало уйти от проблем, не давало забыться, закрыв глаза. Меня терзали мысли о моих братьях.       Осмысливая свою ситуацию, мне стало казаться, что вплоть до этого момента, всё шло слишком уж гладко. Да, конечно, мне пришлось выдержать многое, но ведь я всё ещё жив. Обычно, людей, уличённых в отступничестве и ереси, ждала неминуемая смерть. Тем более, под пристальным взором Фальманеллы.       Но почему же тогда удалось спастись мне? Неужели, могущественный орден пургаториев, во главе с Несущим огонь, на мгновение ослабили хватку? Неужели, эта монолитная и непоколебимая структура дала слабину? Пошатнулась? Я знаю церковь изнутри, знаю её возможности и ресурсы. Я знаю, что последователи Патриса никогда не дадут возможности уйти тем, кто отступил от их идеалов, кто предал Великое священное пламя.       И отчего-то мне стало казаться, что отпустили меня не просто так. Подумать только, мне даже удалось покинуть пределы Миначи и въехать в земли клана Хидэтари. Неужели, всё это не более, чем фортуна? Не верю в такие совпадения. Я маленький человек и сопротивляться жерновам судьбы неспособен. И что-то мне подсказывает, что впереди меня ждут фатальные последствия моих действий.       Я не боюсь смерти. Нет, конечно, как и любого человека, меня пугает неизвестность и вечная тьма. Но самой смерти, как концепции, я не боюсь. Меня не страшит костёр или обезглавливание, как факт. Единственное, чего я боюсь на самом деле, это вред, который я могу принести другим, если погибну. Если я умру, кто защитит Лили? Или же я могу утянуть с собой на костёр Ико, а может быть и Ивара. А ведь, эти люди ни в чём не виноваты. Это я! Я заставил их помогать мне.       Но Фальманелла безжалостна. Справедливость людей в чёрных плащах неотвратима и настигнет каждого, кто был связан с еретиками. Это цепные псы, которым необходимо вымещать свою кровожадность, иначе, они начнут нападать на хозяев. Недаром фальманеллы боится даже Несущий огонь. Ведь стоит ему ослабить вожжи, как его меч обратится против него самого.       Остановить эту чёрную лавину невозможно, а противиться ей — безмерно глупо. Всё, что остаётся – трястись в страхе, прятаться от их огня, точно крыса. Но, даже убежав достаточно далеко, нет никаких гарантий, что фальманелла не дотянется до тебя.       Я поднял глаза к небу. И снова россыпь далёких звёзд. Их свет холодный, чужой, но это был единственный свет, которому я мог бы доверять. Он не слепил, не пытался меня сжечь, не пытался опалить мои волосы. Сколько бы не были эти звёзды далеки, сейчас мне казалось, что нет ничего ближе этих странных точек в ночном небе.

***

      Столица клана Хидэтари Хэдзи-то, была одним из самых крупных городов на острове, если не самым крупным. Огромный город раскинулся посреди обширных равнин и редких лесов, а над его прекрасными ярко украшенными строениями, возвышалась величественная гора Рю-сан.       Гора — священное место для любого, кто посвятил себя служению Великой пустоте. Она была настолько высокой, что её пик прятался за облаками. А у её подножья расположился самый крупный на острове храм секты – Син-до. Именно храм Хараиси считался местом паломничества всех принадлежащих к этой секте.       С Иваром мы расстались у самого въезда в столицу. Торговец оставил нам по подарку на память: Лили достался красивый, но жутко дешёвый и некачественный гребешок для волос, Ико с некоторым нежеланием приняла из рук Ивара простенький теврийский веер, а мне вручили небольшой кулон в виде золотого голубя.       Широкая центральная улица Хэдзи-то встретила нас раскинувшимся рынком. От самого въезда в город, до самого конца длинной улицы расположились прилавки со всевозможными товарами. Казалось, здесь можно было найти что угодно: дорогие одежды, оружие, самую разнообразную еду, инструменты для земледелия, какие-то книги и много-много чего ещё. Глаза просто разбегались.       Лили, кажется, тоже была в восторге от увиденного. Она бегала от одного прилавка к другому, и рассматривала всё, до чего могла добраться. Особенно её привлекла лавочка с религиозной атрибутикой. Различные статуэтки, расписанные глифами длинные свитки, амулеты и прочие побрякушки. Лили завороженно крутила в руках короткий жезл, на конце которого расположилось множество позолоченных, звонко звенящих колокольчиков.       Понимая, что Лили застряла у прилавка надолго, мы с Ико тоже решили не торопиться, и поразглядывать местные товары. На одной из деревянных полочек, я снова увидел шесть фигурок, которые уже доводилось лицезреть в храме Ико.       — Слушай, — я обратился к разглядывающей свитки жрице. — А что это за фигурки?       — Ты же вроде говорил, что разбираешься в нашей культуре, тай-о.       — Ну, не всё же мне знать.       С тяжёлым, полным нежелания вздохом, Ико развернулась и подошла к полочке с фигурками. Кажется, ей не очень хотелось объяснять мне что-то. Однако, отказывать она мне не стала.       — Это шесть изваяний мудрецов Хэй’Кай — людей, которые смогли постичь секреты Великой пустоты, но решили остаться в мире смертных, и указать им путь — Ико показала на первую фигурку в виде женщины с посохом в длинном платье. — Это Икира Аико — мать и основательница школы Син-до. Она первая, кто смог постичь Каймэ путём длительных медитаций и ритуалов очищения разума. Именно рукой Икиры Аико написаны все священные свитки нашего учения. Любая, даже новая школа медитации — берёт своё начало из слов мудрой покровительницы ищущих.       — Выходит, это ваши боги?       — Нет, глупый тай-о, — фыркнула Ико. — Они — люди. Люди, которые упорно следовали пути и стали самыми просветлёнными из нас, — она указала на фигурку тучного мужчины с огромным мешком,— Это — Дасэй Инорио — основатель школы Гэн-до. Великий монах и учёный муж, первый осознавший, что Каймэ вечно движется и изменяется, он посвятил огромное множество трудов изучению Великой пустоты, и смог разгадать её тайны, не прибегая к медитации и ритуалам. Покровитель учёных, каллиграфов и деятелей искусства.       — И для тебя он всё равно великий?       — Конечно, — она недоумённо посмотрела на меня. — Что за дурацкий вопрос?       — Разве, Син-до и Гэн-до не противоборствующие секты?       — Как же ты меня раздражаешь, тай-о, — кажется, Ико начинала терять терпение. — Слушай, и не задавай лишних вопросов, — она продолжила рассказ, в этот раз обратив моё внимание на старика с длиннющей бородой, — Мастер Энтаро — человек, который научился управлять потоками Каймэ. Он был тем, кто дал нам знания о возможности влиять на реальность, с помощью Великой пустоты. Способность твоей девочки двигать вещи лишь одним взглядом говорит о том, что он покровительствует ей.       Ико обернулась на Лили, которая продолжала крутиться вокруг безделушек. Затем с неохотой, снова вернулась ко мне, и продолжила. Следующей на очереди шла фигурка человека в маске ворона.       — Касэру Дзори — великий врач из Нага. Его рукам принадлежит самый значимый трактат о изготовлении микстур и зелий для лечения почти всех известных болезней. Естественно, в рецепте каждой микстуры Касэру лежит учение о Великой пустоте, которую он, как и остальные, постиг в полной мере. Покровительствует лекарям и жрецам.       Следующей стала девочка, вскидывающая руки.       — А вот это, тебе должно быть интересно, — на долю секунды мне показалось, что у Ико появилось желание что-то до меня донести. — Яракуно О — дитя перерождения, постигшая суть жизни и смерти, слившаяся с Каймэ, но не потерявшая себя. Согласно преданию, Яракуно О до сих пор блуждает по Ёсиме, помогая заблудшим обрести дорогу. Она появляется перед отчаявшимися, даруя им надежду.       — Эй, не хочешь же ты сказать… — я обеспокоенно взглянул на Лили, невольно сравнивая её образ с фигуркой.       — Я ничего не хочу сказать, — Ико откашлялась, и указала на последнюю статуэтку в виде мужчины, что был похож на медведя. — Это — Величайший из величайших, отец ёсимского народа и дитя Каймэ — император Китакума Дзэндо. Говорят, он был настолько силён, что мог голыми руками выломать ворота вражеского замка. На него равняется любой воин Ёсимы, и каждый житель острова верит, что однажды император вернётся из своего восточного похода, и вновь принесёт Ёсиме мир, изгнав таких как ты, обратно за море.       — Очень дружелюбно, Ико.       — А ты чего ожидал, тай-о?       Ещё раз окинув взглядом фигурки, я подошёл к Лили. Она стояла рядом со свитком, на котором резкими и рваными мазками, были нанесены глифы со значением: «В Пустоте ничего не рождается. В Пустоте ничто не умирает». Кажется, девочка действительно понимала смысл написанного. Когда я научил её читать, она довольно много времени проводила за книгами. К сожалению, почти никогда Лили не притрагивалась к Священному писанию, но с жадностью поглощала все те немногочисленные книги местных сект, которые находила у меня в библиотеке.       — Лили, у меня есть немного денег… мы могли бы купить тебе новое платье, — я указал в сторону лавки с различными одеждами. — Выберешь, какое тебе больше понравится.       Лили некоторое время смотрела в сторону лавки, и по её глазам было видно, что она не прочь пополнить свой скудный гардероб, состоящий из одного единственного платья. Однако, на моё удивление, девочка отрицательно покачала головой. Затем, она подошла к прилавку и указала на крупные деревянные бусы. На каждой бусинке был аккуратно нанесённый глиф. Глифы эти очень старые, давно вышедшие из обихода, и значения большинства я не знал.       — Ты действительно хочешь это? — я с некоторой долей разочарования посмотрел на желаемый девочкой предмет. — Точно не нужно платье?       — О, слёзы Икиры Аико, — к нам подошла Ико. — Очень хороший выбор, моя дорогая. Были бы у меня деньги, взяла бы, не раздумывая.       — Что это за слёзы такие?       — Жреческий амулет, — со мной, Ико продолжала разговаривать также холодно. — Один из атрибутов, необходимых для школы медитации Дзай. Повседневный ритуал, ничего особенного. Но, без слёз Икиро Аико выполнять его не рекомендуют.       — Сколько у вас сложностей, — я нехотя достал из кармана изрядно опустевший кошелёк, который успел прихватить перед отъездом из Нао и обменял несколько монет на бусы.       Ико высокомерно улыбнулась, одела украшение на шею Лили и, взяв её за руку, двинулась дальше по главной улице. Я, тяжко вздохнув, бросился нагонять своих спутниц.       Хэдзи-то сильно отличался от Нао. Почти все дома столицы были высокими и красиво расписанными различными узорами и свитками. Было видно, что в столице нет откровенной бедноты. Судя по всему, чтобы селиться в Хэдзи-то, нужно было иметь достаточное состояние.       Люди здесь, довольно шумные. Конечно, насколько могут быть шумными ёсимцы. Отовсюду слышались различные голоса, иногда сдержанный смех, звон любимых ёсимцами колокольчиков, отдалённо раздавался резкий звук какого-то струнного инструмента.       Столица жила. И в отличии от Нао, здесь можно было увидеть подлинных островитян, не стеснённых присутствием иностранцев. Здесь, уже ёсимцы ощущали себя хозяевами, отчего мне становилось неуютно. В своей рясе, я чувствовал себя точно белая ворона. Хотя, на меня никто не обращал внимания, я понимал, что так или иначе, я сильно выделяюсь и привлекаю ненужные взгляды.       — Слушай, Ико, — я обратился к жрице. — Какие у нас планы?       — Дойдём до Хараиси. Я поговорю с господином Эно о твоей девочке. А после… будем разбираться, что нам с ней делать.       — Ты не хочешь мне всё-таки рассказать, что не так с Лили?       — Всему своё время, тай-о, — уклончиво ответила Ико. — Не торопи события.       — Перестань звать меня тай-о, меня зовут Георг.       — Я знаю.

***

      Храм Хараиси — поистине невероятное строение. Расположенное под горой Рю-сан, снаружи взору открывалась лишь малая часть истинного храма и сердца секты Син-до. Широкие залы и длинные коридоры, молельни с высокими потолками, праздничные помещения и трапезные, огромные архивы, всё это великолепие располагалось внутри горы. Сложно было представить, каких усилий стоило возвести подобное сооружение.       На пороге нас встретила женщина уже далеко за сорок. Расписанные красными узорами мешковатые одежды, длинные рукава, полностью скрывающие её руки. Лицо женщины было невероятно умиротворённым и полным титанического спокойствия.       Ико низко поклонилась женщине. Поклон был настолько глубоким, что мне казалось жрица вот-вот сломается пополам. Женщина из храма же, лишь едва заметно кивнула, позволяя Ико поднять голову. Некоторое время мы молча стояли на входе. Женщина осматривала нас, и, видимо, что-то обдумывала. И лишь спустя несколько минут, раздался её мягкий убаюкивающий голос.       — Вы стоите на пороге храма-крепости Хараиси. Входя в эти двери, вас не должны терзать мирские желания и грехи. Если вы с уважением относитесь к Каймэ — Каймэ с уважением отнесётся к вам. Я проведу вас к достопочтимому настоятелю Эно.       Без лишних вопросов нас пропустили во внутрь. Внешний храм представлял из себя всего пару коридоров, соединяющих два зала для молитвы и внутренний двор, посреди которого росло высокое пышное дерево. В коридорах царила удивительная тишина. Казалось, я не слышал даже собственных шагов.       Ико и Лили, кажется, не были особо удивлены. Они спокойно шли за женщиной, скромно смотря себе под ноги. В какой-то момент мне начало казаться, что мне не следует рассматривать все чудеса Хараиси с таким неприкрытым интересом, но ничего поделать с собой не мог.       Когда мы спустились во внутренние помещения храма, меня встретили ещё более удивительные вещи. Огромная сеть запутанных катакомб, стены которых были от пола до потолка расписаны священными текстами. Большинство из написанного на стенах, я прочитать был не в состоянии. Глифы были столь древними, что даже современные ёсимцы не смогли бы понять их смысл.       Пол был выложен каменной узорчатой плиткой. Кажется, на каждой отдельной плитке, тоже была высечена какая-то ёсимская мудрость, но ручаться за это я не мог. Коридоры были освещены довольно плохо. Небольшие повешенные чаши с горящими углями не справлялись с освещением столь масштабного сооружения.       Пару раз нам встретились люди, полностью закутанные в балахоны. За пояс у них были заткнуты ножны. Судя по всему, то была храмовая стража, о которой я был наслышан ещё во времена моей службы в собственном храме. Ёсимская храмовая стража, была столь фанатично предана идеалам Великой пустоты, что поступавшие на службу, отказывались от собственного «я» и полностью отдавали себя защите того или иного храма.       Мы прошли несколько коридоров и свернули в большую молельню. Широкий зал, обставленный свечами, благовониями и теми самыми фигурками Хэй’Кай. На одной из стен, висел огромный свиток, на котором были изображены люди взбирающиеся на Рю-сан, дабы достичь просветления и слиться с могущественным течением Каймэ.       В центре залы сидел мужчина. На вид ему было не меньше семидесяти — сморщенная кожа, редкие седые волосы, тяжёлые полузакрытые глаза, трясущиеся руки. Однако, несмотря на свой немощный вид, в мужчине чувствовался стержень. Эта аура непоколебимости духа просто-таки лилась из него, питая весь храм верой и надеждой на просветление.       Мы молча вошли в залу, аккуратно сели чуть поодаль от мужчины и принялись ждать. Он ничего не говорил, лишь молча сидел с закрытыми глазами. Прошло десять минут, за ними двадцать, а после и полчаса. Молельня была погружена в абсолютную тишину. Мы просто наблюдали за тем, как мужчина сидит с закрытыми глазами.       Лили также закрыла глаза, словно погрузилась в медитацию. Кажется, мои предположения о том, что эта девочка обучалась серьёзным син-доистским практикам были небезосновательны. Она стойко выдерживала затянувшееся молчание и даже сама присоединилась к медитации опытного монаха.       Ико просто сидела в ожидании ответа от настоятеля храма. Она не медитировала, но и н прерывала практику монаха. Она опустила глаза в пол и, казалось, даже не дышала. Ико замерла, словно каменное изваяние. Девушка была покорна, как никогда до этого.       И лишь я, во время этого чудно́го и необычного действа, выглядел как непоседливый ребёнок. Суетливо поправлял свою одежду, пытался сесть поудобнее, и нетерпеливо осматривал молельню. Мне было непривычно находиться в подобном месте.       Наконец, спустя почти час, монах открыл глаза. Он глубоко вздохнул, и не двигаясь с места, заговорил. Голос его, несмотря на почтенный возраст, звучал довольно громко и отчётливо. В нём не было такой обычной для стариков сухости и хрипотцы.       — Вчера над городом прошёл сильный дождь, — говорил он отстранённо, словно обращался не к нам. — Все попрятались по своим домам: люди, животные, даже мошки. Все так боятся промокнуть, что даже не замечают, что дождь — одно из самых прекрасных явлений, дарованных нам Каймэ. Собственно, поэтому я и вышел во двор нашего храма. И знаете? Промочил свою рясу. Холодно было очень. Но, оно того стоило. Вы не согласны?       — Господин… — Ико хотела заговорить, но её перебил звонкий голос Лили.       — Мне тоже нравится дождь, — фраза вызвала тревогу у Ико, хотя она, по обыкновению, пыталась её не выказывать.       — Ох, ну надо же, — монах расплылся в улыбке. — Хоть кто-то со мной согласен. Особенно хорош дождь, когда гремит гром. Ты так не считаешь?       — Я боюсь грома.       — Не стоит. Гром — голос Великой пустоты. Пока гремит гром — существует всё, что ты видишь.       — Господин Эно, — Ико поклонилась, встав перед монахом на колени, и упарившись лбом в деревянный пол. — Примите мои глубочайшие извинения за то, что осмелились беспокоить вас. Но, мы, страждущие до вашей мудрости, пришли за советом.       Монах промолчал, готовый выслушать Ико.       — Я — Отари Ико, служительница и последовательница школы Син-до, прошу вас дать нам наставления. Во время моей службы при храме рода Миначи, я повстречала девочку, и считаю, что она — реинкарнация Яракуно О.       — Какое смелое заявление, — монах не прекращал улыбаться. — Все мы знаем, что дитя перерождения до сих пор бродит по миру, это правда. Но, я сомневаюсь, что светлой Яракуно есть дело до маленьких храмов в глуши.       — Прошу простить за моё невежество, господин Эно. Потому я и пришла к вам. Мне хотелось бы созвать совет Хараиси. Если эта девочка и вправду реинкарнация просветлённой Яракуно О…       — Я не могу созывать совет, лишь потому, что кому-то что-то показалось, — покачал головой монах. — Если ты ошибаешься? Если девочка не реинкарнация дитя перерождения? Выходит, мы станем созывать совет из-за пустяка. Это недопустимо, Отари Ико из храма рода Миначи.       — Господин Эно, я и этот тай-о, были свидетелями, как этот ребёнок предсказывает будущее, как управляет потоками Каймэ. Она владеет сложнейшими техниками медитации. Даже если эта девочка не перерождение Яракуно, её способности нужно обсудить.       Монах задумался, и перевёл взгляд на Лили. Девочка сидела молча, продолжая смотреть в пол. Лили будто и не замечала, что её обсуждают.       — Хорошо, — после некоторых размышлений, монах кивнул. — Если ваша девочка покажет мне свои способности в течении недели, я созову высших жрецов на гору. Конечно, мы не можем поступать опрометчиво, и исключать вариант, что это дитя, действительно Яракуно.       — Слава вашей мудрости, господин Эно. — Ико снова уткнулась лбом в пол.       — Оставайтесь в храме. Место для вас найдётся. Всю неделю, я буду заниматься с вашей девочкой, чтобы в конце концов, дать свой ответ.       Мужчина отвернулся и снова закрыл глаза.

***

      Нас расселили по небольшим гостевым комнатам. В отличии от поместья Сагаки, они не блистали особыми изысками. Простенький хлопковый футон, небольшая масляная лампа, на бумажных стенах всё те же бесконечные свитки. Мне стало казаться, что ни одно помещение на Ёсиме не обходится без пары тройки кусков бумаги, с нанесёнными на них присказками и религиозными загадками.       Больше в комнате не было ничего. И на самом деле, подобная простота в обустройстве жилища была мне более близка, чем любые роскошные апартаменты. Наверное, странно слышать подобные заявления от патрисианского священника.       Когда на Хэдзи-то опустилась ночь, я решил покинуть внутренний комплекс храма и подышать свежим воздухом. Мрачность местных коридоров начала меня тяготить. Я понимал, что подобная конструкция храма, должна была воспитывать смирение у послушников секты, однако мне всё это было чуждо.       Я поднялся по тяжёлой каменной лестнице, судя по всему, выдолбленной прямо из горной породы, и оказался во внутреннем дворе храма. Высокое раскидистое дерево, природу которого я никак не мог определить, нависло над внутренним двориком. Оно выглядело довольно-таки древним. Толстая-толстая кора, тяжёлые тянущиеся к небу ветки.       Во дворе я оказался не один. Под этим же самым деревом сидела и Ико. Она закинула голову кверху и смотрела на ночное небо сквозь многочисленные ярко-зелёные листья. Лицо её задумчивое, тяжёлое и какое-то потерянное.       — Это дерево — реликвия храма Хараиси, — раздался её тихий голос. — Оно росло тут задолго до того, как на Ёсиме поселились люди. По крайней мере, так говорится в легендах. Считается, что это дерево впитало в себя столько Каймэ, что теперь является самым сильным её проводником. Но… нехорошо так говорить, но мне кажется, что это обыкновенное старое дерево.       — Ты расстроена? — я сел рядом.       — Нет, — она покачала головой. — С чего ты так решил?       — Да так, просто показалось.       Она ничего не ответила.       — Скажи, Ико, почему тот аджюдан позволял себе так с тобой обращаться?       — Вы, тай-о, — на лице Ико появилась печальная улыбка. — Считаете себя хозяевами на этой земле. Принесли с собой огонь и металл, и теперь командуете нами. Вам не важны наши устои, традиции, клад нашей жизни вам чужд. Но, видимо, вам очень нужна наша земля. И если вы не собираетесь вырезать нас под корень, то вам придётся выучить хотя бы основы поведения. Меня, как и многих других жриц, приставили к некоторым из вас, чтобы обучать. Но, вы хуже обезьян. Необучаемые, дикие, высокомерные, неспособные ни на что. Такие как этот выскочка, считали нас кем угодно: шлюхами, кухарками, эскортницами, прислугой, но только не учителями. А господину Миначи было всё равно. Главное, он задобрил ваших повелителей. Золото тай-о беспокоило его больше, чем жизнь собственных подданных.       Ико снова перевела взгляд на небо и закрыла глаза. Она выглядела довольно вымотанной. Её усталость чувствовалась даже в голосе, тихом и слабом, будто бы она изо всех сил старалась не уснуть. Я понимал её чувства. Понимал, откуда проистекает её нелюбовь ко мне и моим сородичам. Но, не переставал бросить попыток переубедить Ико.       — Не все теврийцы такие, Ико, — я также взглянул на небо сквозь ветки.       — И что с того? — она вновь невесело усмехнулось. — Вы сделали хоть что-нибудь, чтобы помочь нам? Когда ваши братья выжигают наши сёла, убивают наших детей, грабят наши храмы, насмехаются над нашими святынями, вы пытаетесь им мешать? Нет. Потому что, мы всегда будем врагами, тай-о. Потому что, мы чужие. Потому что, мы разные.       — Мы куда больше похожи, чем тебе кажется. И я верю, что однажды ты сможешь это понять. Я сделаю всё возможное, чтобы ты Ико, смогла простить нас.       Она посмотрела на меня сонными глазами, но ничего не сказала. Её веки опустились, и жрица заснула. Сон Ико был спокойным и умиротворённым. Было видно, что сон был для девушки не просто способом отдохнуть, но и неким убежищем от плохих мыслей.       Я совсем не знал, о чём думает Ико, не знал ни её прошлого, ни того, что она намеревается сделать. И слова того человека в белом заставляли меня сомневаться лишь ещё больше. Я не знаю, кому вверил свою судьбу и судьбу Лили.       Знаю лишь то, что другого выхода у меня не было…