Fowler

Хэмиша Гомса трудно было заставить улыбнуться. Молодой человек, обладал, для своих лет, очень серьезным, а порой Огимабинеси казалось, что и мрачным нравом. Однако в те редкие случаи, когда улыбка озаряла его суровое лицо, становилось понятно, какой он в сущности добрый и приятный человек. — Позволь, но где ты все это прячешь?! — после четвертого ножа, он не выдержал и фыркнул, сдерживая смех, — худой и плоский, как сельдь, Ивон полон сюрпризов! Огимабинеси открыто улыбался последний раз в детстве. С тех пор только про себя. Только на дне темных, непрозрачных глаз. Европейцы считали улыбку и смех слабостью, анишшинапе избавлялись от любых проявлений слабости. С чужаками она была подобна смерти. Но тут он не выдержал, растянул тонкие губы в ироничной ухмылке и достал пятый, тонкий, острый с одной стороны и гладкий с другой, нож, который придумал сам. Для особенной работы. Именно им Огимабинеси, сразу после того, как было найдено укрытие и разбит импровизированный лагерь, осторожно срезал окровавленную ткань, а затем вскрыл и истерзанную плоть, чтобы добыть весь свинец и порох, что застряли в теле несчастного Хэмиша Гомса. Особенный нож был очень кстати в таких случаях. — Что это? — теперь, вместе со смехом, в глазах молодого человека плеснул жаркий интерес и азарт, — ты весь состоишь из ножей, Ивон? Если ты достанешь еще с десяток, ты исчезнешь? — Им легко снимать скальпы с болтливых шотландцев, — Огимабинеси умел улыбаться, как людоед, — ррраз... И можно сделать новый парик для лысеющего губернатора Компании. Хэмиш Гомс не выдержал суровую мину и рассмеялся. Он знал, как никто другой, кто чаще всех снимал скальпы в этой части света и горький сарказм Огимабинеси показался ему остроумным. — Почему с тобой так легко, Ивон? — Я не знаю, — Огимабинеси действительно не знал, ни в одной из книг, что он прочел, не было написано почему два абсолютно разных человека, два взаимоисключающих мира, так просто и без затей превратились в одно целое, — возможно потому что я твой потерянный брат близнец. Я читал о таком у Фенелона. Это тоже было забавно. И они могли шутить хоть целый вечер, пока не приходила пора разбивать лагерь и останавливаться на ночевку. — У тебя за пазухой весь мир? — Нет, только две ложки и котелок. Человек в долгом пути должен хоть раз в два дня получать горячую похлебку. Иначе далеко не уйдет. Хэмиш Гомс иногда считал мудрые законы, которые по крупице добывал из книг и из жизни Огимабинеси, скучными, а порой делал все, чтобы не следовать им. Обычно это приводило лишь к смешным и досадным недоразумениям, но не в этот раз. Им следовало уйти еще третьего дня. А теперь история приобрела совсем дурной привкус. — Поешь, дитя, а я покормлю его сам, — девочка ненавязчиво старалась помочь, но лучше всего у нее выходило убивать одним ударом молодых гадюк. В остальном же маленькие руки ловкостью не отличались. Огимабинеси устроил голову несчастного Хэмиша Гомса на своей груди, и постарался осторожно разбудить его. — Он потерял кровь, у него нет сил, — он говорил это в темноту леса, деревьям, никому, просто чтобы слышать звук спокойного голоса. Хоть бы и собственного. Огимабинеси все еще боялся, что свинец, который он извлек из тела молодого человека, уже успел нанести ему смертельный вред. Великий учитель и друг Абу Ибн Сина писал о неких невидимых существах, которые, если быть недостаточно внимательным и аккуратным, вгрызаются через раны в тело человека и убивают его страшным жаром и гниением изнутри. Огимабинеси трактовал этих невидимок по своему. Они казались ему не просто ловкими и вездесущими. Они казались ему разумными. Такими же опасными и неотвратимыми, как белые колонисты с ружьями, пушками и отравленными мыслями. И он боялся их больше пуль. Несчастный Хэмиш Гомс весь горел, но это был, пока, понятный и знакомый пожар. Так горит человек, когда тело бьется за жизнь. Умирающие горят иначе. Жарче и мощнее. И они без конца бормочут. Не остановить. Так умирал от чужеземной болезни дядя Огимабинеси. Он весь высох, покрылся язвами и на лице его, там где у человека нос, зияла сочащаяся какой-то мерзостью рана. Он мучился много лет, но однажды начал гореть, три дня и три ночи он горел и говорил без остановки. Старухи и шаман не отходили от него. Его перенесли в парильню, где совет пел и призывал духов. Но все было бесполезно. Он говорил и говорил. А на третий день замолк навсегда. Сгорел. Огимабинеси ходил за ним, когда другие брезговали. Он наблюдал. Готовил мази и притирки из того, что советовали старухи. Он учился. Белые привезли с собой много болезней, люди должны были научиться спасать себя от этого подарка чужаков. Огимабинеси многое понял тогда о жаре и судя по его наблюдениям несчастный Хэмиш Гомс все еще имел хорошие шансы выжить. — Если ты поешь, — сказал Огимабинеси, заглянув в помутневшие от боли огромные и на редкость красивые, для европейца, глаза, — если ты как следует поешь. Через «не хочу».