Границы дозволенного

Февраль 2018 года Умываясь утром, Женя глядит на себя в зеркале. На круги под глазами, на впавшие щеки, на обтянутые бледной кожей заострившиеся скулы, и впервые думает о том, как тяжело дался ей этот сезон. Тренировки до изнеможения все лето и всю осень. Подвиги на всех стартах, начиная с ничего не решающей «Осенней классики» (не просто обойти соперниц — вынести их вперед ногами, чтобы даже сомнений не возникло, кто здесь королева олимпийского сезона). Непреклонное «Я в полном порядке, я привыкла к такому режиму» в ответ на осторожные намеки ее новых тренеров, что неплохо бы сбавить обороты, а то ведь и надорваться можно, даже не доехав до Пхенчхана. Боль в ноге, на которую Медведева сначала не обращает внимания, а потом, когда не замечать ее уже невозможно, просто никому о ней не рассказывает. Диагноз «стрессовый перелом» как холодный душ. Гипс. Жизнь от осмотра до осмотра: когда врачи снова разрешат вернуться к тренировкам? Поездка в Лозанну: говорить речь за себя и за всю олимпийскую сборную. Финал Гран-При по телевизору. Чемпионат России по телевизору. Осознание того, что малышка Алина из вчерашней юниорки превратилась в главную соперницу. Нехороший холодок под ложечкой при взгляде на ее баллы и нехитрых подсчетах разницы между ними. Возвращение на лед. Снова тренировки до изнеможения. У Брайана и Трейси определенно есть что сказать ей по поводу отношения к своему здоровью, но они смотрят на Женино лицо, и слова остаются невысказанными. Чемпионат Европы. Снова холодный душ в виде серебра. Снова нехороший холодок под ложечкой: это не случайность, это закономерность. При чистом прокате обеих, Алина обходит ее. Злость на саму себя. «Не впадай в панику раньше времени! Как там говорят? «Порядок бьет класс»? Так вот, на Олимпиаде твой порядок должен побить ее класс. Иначе и быть не может». Олимпиада. Отставание по короткой программе. Не фатальное, отыгрываемое. Отыгрываемое ли? И над всем, что происходило с ней в этом сезоне — незримое присутствие женщины, от которой минувшей весной Женя бежала сломя голову. Убежала физически, но так и не смогла убежать внутри себя. Женщины, о которой она не хочет думать, но не может не думать. — Н-да, заездила ты себя, Медведева, — говорит Женя своему отражению. — Выглядишь если не как труп, то как полутруп — точно. «Как Юля Липницкая на Капе Ростелекома в шестнадцатом году, — подсказывает ей безжалостная память, — Еще одна особенная и бежавшая, но не убежавшая». — Чушь собачья! — девушка сердится на непрошенные воспоминания. — Где Юля, провалившая за два сезона без Этери все, что только можно, и где я, которую от олимпийского золота отделяет один чистый прокат? Просто я очень устала. Но ничего, выиграю — и отдохну. Осталось немного. Совсем немного. *** За годы тренерского пути Этери ее покидало множество учеников и учениц, как и любого наставника. Были те, с кем Тутберидзе расставалась сама. Были те, кто уходил, и она отпускала его или ее со спокойной душой. Никогда целенаправленно не следила за ушедшими: какая разница, как сложилась их спортивная судьба? Отрезанный ломоть, перевернутая страница. Одни из многих. Были те, кого отпустить оказалось не так-то просто. Кто отрывался с болью, независимо от того, сколько времени вы провели, работая бок о бок — два года или десять лет. Каждый уход Этери переживала по-своему, но Юля на тот момент далась сложнее всего. Несмотря на все разногласия, ссоры и стычки, Этери видела в ней сильного человека. И отдавала все, что только могла: свои знания, свое время, свою любовь, свою душу, свои желания, которые устраивали обеих… Но Юле всегда казалось мало, ей хотелось еще и еще, пока эти отношения во всех сферах не зашли в тупик. Из которого они обе разошлись в разные стороны. Страшно любопытная, живая и оживляющая все и всех вокруг. Такой была Женя Медведева. Она научилась понимать с полуслова, а то и вовсе без них, а еще заставляла дышать полной грудью, хотя по началу Этери всерьез опасалась, что очередная привязанность выйдет боком. Ни словом, ни жестом она не была похожа на Юлю. Девочка с сотней идей, горящими глазами и грандиозными планами. Она не жаждала завоевать мир и кропотливо работала. Женя выстраивала диалог через свои программы, каждым движением, элементом, поворотом головы и прыжком. Разговаривала со всеми вместе и с каждым по отдельности, и мир сам открылся для нее. Потому что достойна, потому что заслужила своей стабильностью, работоспособностью и отношением к любимому делу. Женя демонстрировала новые грани фигурного катания, ставила рекорды и помогла полюбить этот вид спорта заново во всем мире, а люди полюбили саму Женю Медведеву. Ведь однажды фигурное катание для нее стало равнозначно самой жизни. Вот где-то там, между постановкой новых программ и переходным возрастом, когда Женька стала еще прекраснее, Этери поняла одну важную вещь. Эта смешливая девочка переняла не только часть ее характера и упорства, но и забрала ее сердце. Вот так просто, безо всякого предупреждения. Внутри Жени нашла воплощение часть внутреннего мира женщины, которая вкладывала его в программы. И Женя понимала все, порой самой первой озвучивая впечатления и позволяя выстроить в голове цельную картину того, над чем предстоит работать. Убедить себя в том, что это просто привязанность, пропитанная тренерской любовью к способной девочке, которая фактически выросла на твоих глазах, не получилось. Чем старше становилась Женя, тем меньше отношения между ними напоминали рабочие. А еще Этери осознала, что вряд ли в этом признается, потому что эта любовь не должна была случиться. И только в тот день, когда Женя задала свой вопрос про тайную комнату, Этери окончательно поняла, что девочка выросла. А еще — что девочка знает куда больше, чем можно было себе представить. Знает, и столько времени молчала, пока неосторожные слова со стороны Юли не заставили ее думать. Имела ли Этери право винить Юлю? Нет. Все, что происходило между ними вне катка, было и осталось сугубо личным по обоюдному согласию. Жалела ли она о том, что происходило за закрытыми дверями? Ни разу, впрочем, как и сама Юля. Эгоизм и желание власти пронизывает любые человеческие отношения. Это на катке они могли выглядеть будто на равных, а после Юля готова была отдавать свою волю во власть другого человека, которому доверяла. Девушка причиняла боль, словно специально демонстрируя во время работы свою плохую сторону, а потом на условиях взаимного доверия принимала боль другого рода и позволяла своему организму трансформировать ее в удовольствие, которое получали они обе. Пока боли внутри Юли не стало больше, чем желания двигаться дальше. А теперь и Женя решила, что ей необходимо пойти дальше, и желательно в другой стране. В минуту слабости того последнего разговора в кабинете на языке вертелось так много всего несказанного… Что Этери любит ее так, как не подобает любить ученицу. И поэтому она должна ее отпустить и позволить построить нормальную жизнь с любимым человеком. Ведь смотреть на девушку практически каждый день и знать, какой она бывает за пределами, когда отпускает себя на свободу… слишком заманчивое зрелище, чтобы не желать этого снова и снова. Потому что с первым появлением смелой, но напуганной Жени на пороге ее комнаты, Этери забыла, как выглядело все, что было до нее. Женщина оказалась слаба перед любопытством больших карих глаз, и желанием идти до конца. Этери сама впустила ее туда, где не место домашним ласковым девочкам. И Женя возвращалась снова и снова. Ее жажда не давала времени на раздумья, а ее тело понимало женщину по одним лишь прикосновениям, принимая право Этери на власть. Но кончики пальцев и тепло ладоней не расскажут о любви, лишь подарят нежность и смягчат боль, не позволяя ей одержать верх и заполнить собой все, оттеснив удовольствие. Только этого с самого начала оказалось мало, даже в первый раз, когда Женя только прислушивалась к собственным смешанным ощущениям от веревки, обнимающей тело. Им обеим казалось, что такого уровня отношений будет достаточно для каждой из них, но очевидно, что Этери и Женя рассчитывали на разный результат. Девушка послушно преклоняла колени, демонстрировала идеальную выдержку, и соблазнительно закусывала губы, делая все, чтобы понравиться, вызывая, в первую очередь, эстетическое наслаждение. Женя хотела быть лучшей и единственной, а еще меньше всего заслуживала боль, пусть даже подкрепленную удовольствием. Она не просила ласки, по крайней мере в самом начале, но это совсем не значило, что девушка ее не хотела. Личностная устойчивость Жени позволяла ей четко осознавать свои желания, а не принимать их за чужую навязанную волю. Только один раз Женя позволила Этери выбирать самой, и оказалась довольна выбором настолько, что захотела пойти дальше. А потом тянула пальцы женщины к своим губам и под свою футболку, не зная, какой выдержки Этери стоило не поддаться искушению, отказываясь ради ее же блага. Женщина понимала, что сама сознательно нарушила собственные границы и запреты, пожелав сделать Женю ближе, чем ученица по средствам физического воздействия. Показать ей, насколько тонкой бывает грань между болью и удовольствием, и насколько сильно практика способна обострять впечатления, чередуя удары с лаской. А после и вовсе заставив Женю стонать, предоставив ей самостоятельно справиться с последствиями и отпустить скопившееся желание на волю. Этери видела, как недобро сверкнули глаза Жени после той последней встречи в тренерской и разговора. Да, слова жестоки, но стоит ли сиюминутное желание Жени того, чтобы окончательно переступить через свои запреты? Заставив девушку пожалеть о том, что произошло, если бы Этери все-таки воспользовалась ситуацией. Непосильная цена. Боль от разбитого сердца или ненависть в ее глазах женщина хотела видеть меньше всего. Откуда Жене знать, что никто из прошлого не испытывал столько разных эмоций от ее прикосновений сколько получала она? Пусть Этери и касалась Жени куда больше, чем тех, кто был до нее, потому что во время практик не одна Женя получала удовольствие. И чем чаще касалась, тем сильнее внутри разгорался огонь. Ощущение контроля и власти, в разумных пределах достаточности. Получение психологического и физического удовольствия от действий. Искусство веревки и прелесть узлов, украшающих и ограничивающих тело. Создание и созерцание сексуальной композиции из гибкого податливого тела способно принести наслаждение не меньше чем занятия любовью. Целый спектр действий, которые могут снести крышу, заставляя напрочь забыть про свою зону комфорта. И Женя была готова каждый раз забыться, даже не зная, что конкретно почувствует. Удовольствие и физическое желание в Жене рождало целый вихрь ощущений в теле женщины, и контролировать такое напряжение, а тем более подавлять желания, становилось все сложнее с каждым разом. Этери хотела не ее тело, а всю свою Женю, с ее душой и большим добрым сердцем. Но разве женщина могла сказать хоть что-нибудь из этого? Что никому из девочек она не позволяла целовать себя, как пожелала Женя. Никто не заставлял Этери чувствовать металлический привкус собственной крови на языке, и постоянно ноющую ранку на нежной коже, что медленно затягивалась и щипала при любой попытке выпить горячее. С уходом Жени Этери в сотый раз осознала, что была права, не сказав ни слова о своих чувствах. Удерживать рядом с собой человека, который так отчаянно стремится сбежать — эгоистичное решение. Только легче от этого знания не становилось. *** — Этери Георгиевна, — сказал ей Лайшев в тот день, когда все спортивное медиа-пространство гудело от новости о переходе Медведевой к Орсеру, — звонили с Первого канала. Просят прокомментировать. — Комментируйте, Ренат Алексеевич, — пожала плечами Тутберидзе. — Женя с вами общалась, приводила вам аргументы, вы дали добро, вы все знаете, вам есть что сказать. — Мне-то есть, что сказать, — засмеялся директор «Самбо-70».  — А тебе? Их больше твои комментарии интересуют. — А мне нечего, — отрезала женщина. — Я знаю, почему на самом деле ушла Медведева. Но делиться этим ни с кем не намерена. Думаю, что и она не намерена ни с кем делиться. Это касается меня и ее, никого больше. — Ну как хочешь, — Лайшев вздохнул в трубку. — Так значит, я скажу, что комментариев от тебя не будет? — Не будет, — подтвердила Этери. — Обойдутся. Тем вечером новостные сайты пестрят заголовками «Этери Тутберидзе не комментирует уход Евгении Медведевой», и Этери полностью устраивает такой вариант. Официальная приглаженная формулировка со взаимными расшаркиваниями — сверх этого посторонним знать не положено. — Этери Георгиевна, — осторожно обратился к ней Даня спустя пару дней, — ну может хоть нам-то расскажешь? — Было все замечательно, сплошной сезон побед, вы с Женькой обе от счастья светились, — Сергей Викторович поддержал его в стремлении докопаться до истины. — А потом бац — и она уходит прямо перед сборами. Что стряслось-то? Тутберидзе представила, как говорит им: «Понимаете, дело в том, что среди наших спортсменок есть особенные. Те, с кем я играю во взрослые игры. Ну там бондаж, сенсорная депривация, флагелляция — слыхали о таких вещах? Так вот, в один прекрасный момент девочки понимают, что зашли слишком далеко, и тогда им приходится уйти. Сначала Полина Шелепень, потом Юля, теперь Женя». Представила, как они переглядываются, кивают, молча выходят из тренерской, а потом бросаются звонить в полицию и скорую одновременно, потому что их командир оказалась то ли маньячкой, то ли сумасшедшей. И ответила, постаравшись, чтобы голос ее не звучал слишком резко: — Нет, ребята. Это знает она, это знаю я, а больше об этом знать никому не надо. Дудаков и Глейхенгауз пожали плечами. Они знали, что Женя всегда была особенной для Тутберидзе (правда, даже не представляли, насколько особенной стала с некоторых пор), и потому согласились с тем, что есть вещи, которые касаются только двоих. С тех пор Этери ни разу и ни с кем не обсуждала Медведеву. Коллеги, спортсменки, родные — для всех над уходом Жени опустилась завеса молчания. И при ней никто не обсуждал Медведеву. Когда при появлении женщины разговор тут же смолкал, она понимала: говорили о Жене, но сочли за лучшее не продолжать в ее присутствии. Хотя наверняка следили за тем, как у бывшей главной звезды Хрустального идут дела на новом месте. Этери и сама следила. Потому что не могла не следить, потому что отъезд за океан и дерзкие речи на прощание были бессильны сладить с ее непозволительными чувствами, выходящими далеко за рамки чувств наставницы к ученице. Следила за новыми программами. «Анна Каренина» в произвольной — беспроигрышный выбор еще одного драматичного образа, которые неизменно шли Жене и нравились публике в ее исполнении, или какое-то скрытое послание ей? Ответить на этот вопрос могла разве что сама Женя. Следила за тем, что говорит в интервью и выкладывает в соцсетях. Настойчивая, вызывающая демонстрация того, как хорошо ей в Канаде, с новыми друзьями и новыми наставниками — ей в самом деле хорошо, или это попытка уязвить ее: «смотри, я и без тебя счастлива»? Как будто Женя была за что-то обижена на нее. Как будто Этери проглядела что-то важное, и этим подтолкнула девушку к уходу. Но что важное она могла проглядеть? Наоборот, Этери увидела слишком многое, и слишком многое позволила ей. Лучше было бы не видеть и не позволять. Как бы там ни было, попытки уязвить ее достигли своей цели. Смотреть на показное канадское счастье Медведевой было неприятно, и ревность колола ее при виде того, как Женя любезничает с Брайаном и Трейси, как рассыпается им в комплиментах, будто это они вырастили ее и сделали чемпионкой всего. Хотелось приложить Женю чем-нибудь в ответ, да побольнее. Показать, что мир Этери тоже не рухнул без нее. Только не ответными подколами в интервью. Пускай своенравная девочка рассказывает про то, как замечательно у нее идут дела в Крикете. Тутберидзе не станет ввязываться в войну слов. Она знает другой способ. «Не думай, что тебя некем заменить». Это так просто: сидеть в КиКе чуть ближе, обнимать чуть крепче, улыбаться чуть больше. Журналисты напишут, что у Этери новая фаворитка, выигрывающая все, в чем участвует, и нацелившаяся в свой первый взрослый сезон ни много не мало на олимпийское золото, а богатое воображение Медведевой пускай рисует всякие интересные сцены. Пускай заставляет ее думать, не стала ли Алина еще одной особенной. Не открылись ли перед ней двери комнаты со стенами, обитыми серым войлоком. Больше всего Этери боялась, что интерес к недетским играм — это проклятие, настигающее всех ее чемпионок, что в один прекрасный день Загитова скажет: «Этери Георгиевна, я слышала, что у вас есть такая специальная комната…», и ей придется разбираться с еще одной девушкой, возжелавшей открыть для себя мир боли и подчинения. Алина бледнела под строгим взглядом Этери, когда на тренировках у нее что-то не получалось, сидела счастливая и красная от смущения в кисс энд край, когда тренер обнимала ее после удачных прокатов, но, к счастью, ни разу ничего такого не сказала, и не отпустила ни одной двусмысленной реплики. Этери понятия не имела, достиг ли цели ее ответный удар, но, чем ближе становился декабрь, тем словоохотливее становилась Женя с рассказами о том, как ей замечательно, и однажды женщина подумала, что эти рассказы напоминают то ли какой-то аутотренинг, то ли истерику. А потом, когда спортивный мир как гром среди ясного неба потрясла новость о том, что Медведева сломала ногу, Этери вдруг поняла. Все, что Женя делала после ухода из Хрустального, ее работа на износ, ее стремление начать сезон с места в карьер и провести его по-чемпионски с первых же стартов, ее бесконечная демонстрация счастливой жизни на новом месте — это была попытка убежать от Этери и от самой себя. Забить новыми впечатлениями и работой то, что заставило ее расстаться с Этери и пойти на безрассудную смену тренера в олимпийский сезон. И что в этой своей попытке убежать Женя надорвалась. *** Всем ситуациям в жизни, даже самым неприглядным, мы сами творцы — своими мыслями, чувствами, эмоциями каждый создает зачастую то, с чем потом не может справиться. Иногда боль — это попытка запомнить последствия собственных поступков, примириться с сожалением. Иногда стремление наказать себя за ошибки, подменяя чувство вины болью физической, когда примирения не получается. Этери не посещала эту комнату с того самого дня, как Женя ушла, оставив на память след от своих зубов на ее губах. Ушла из Хрустального и ее жизни, но осталась так глубоко внутри, что за воспоминаниями женщина порой боялась потерять саму себя. «Какое чувство мной движет? На кого в действительности оно направлено?». Этери знала имя этому чувству и на кого оно направлено, но это не помогало снизить градус сожаления и найти себе прощение. Чувство вины не компенсировалось злостью, вложенной в работу. Сколько бы женщина не вкалывала по двенадцать часов на катке, где все заботливо напоминало о том, что Этери потеряла по причине собственных решений, легче не становилось. Вызовы она любила, но вызов к собственному сердцу оказался куда тяжелее, чем обещание, брошенное девчонке. Отчаянно жалея, женщина одновременно наслаждалась воспоминаниями, в которых Женя была такой покорной и ошеломительной в своем удовольствии. Потому что держать эти картинки взаперти оказалось уже невозможно, слишком долго Этери не позволяла себе даже воспринимать Женю кем-то больше, чем ученица. Девочка, в которой нашлось столько сопротивления, чтобы отказаться и покончить со всем разом. Угрызения совести при осознании, что мы сделали что-то несправедливое или неподобающее, нормальное явление для человека. Потому что, как только мы переступаем границы дозволенного, подсознательно запускается механизм самонаказания. Есть какое-то болезненное удовольствие в том, чтобы доказать себе, что ты поступила неправильно и должна за это ответить. И, поскольку исправить прошлое невозможно, Этери переступила порог комнаты, четко осознавая, чего она хочет. У женщины нет никакого желания оттягивать цель своего визита, поэтому она собирает волосы в небрежный хвост и стягивает через голову домашнюю одежду, под которой ничего нет. Тошнотворное чувство разъедает изнутри и безумно желает утоления. Кончики пальцев легко дрожат, когда Этери думает о любопытном лице Жени с выразительным взглядом карих глаз, которая в первый раз здесь скользила своей ладонью по ручкам и полоскам из кожи с узелками на концах, еще не осознавая последствия такого любопытства. Женщина крепче перехватывает плеть, чтобы обеспечить устойчивые и умеренные удары. Обманчиво ласково касаясь своей кожи сначала руками, а потом тонкими кожаными полосками Этери чувствует, как внутри все накаляется от приближения удара… а потом расслабляется. Сегодня ей самой придется следовать всем условиям, ведь самих себя мы зачастую наказываем куда строже. Легкое, едва ли не нежное прикосновение меняет свой оттенок, когда плеть рассекает воздух и касается обнажённой спины, она вздрагивает всем телом, но не роняет ни звука, закусив губу. Еще удар. Кровь стучит в ушах, заглушая все мысли, но Этери не спешит, чтобы в порыве злости избежать губительного уничтожения собственного тела. Слишком тонкая грань между желанием наказать себя и утонуть в горечи сожалений, беспорядочно причиняя себе вред. Зато дыхание становится тяжелым и шумным. Еще удар. Женщина готова терпеть, пока боль постепенно не затопит сознание и станет настолько сильной, что будет граничить с извращенным наслаждением. Возможно, тогда ей удастся получить долгожданное облегчение. Облегчение. Разве можно выбить из себя чувства, воспоминания или запретить себе думать? Разве можно получить свободу от себя самого? Маловероятно. Еще удар. Плеть со свистом впивается в кожу, кусая. Каждый удар отзывается глубоко внутри. Боль разливается по телу теплом. Она сильная, но терпимая. Значит, можно продолжать. Новый удар. Этери заставляет себя стоять прямо, ведь она сильная и выносливая. Она знает, что не сможет спать на спине какое-то время, потому что будет чувствовать дискомфорт от соприкосновения кожи с тканью, но не жалеет ни о чем. Заслужила. Еще удар. Женщина отвлекается лишь на пару секунд, но этого достаточно, чтобы ручка плети слегка выскользнула из крепкой хватки и отклонилась. Удар получается сильным, но приходится на бок, и попадает по выступающей бедренной косточке, обтянутой только кожей. Этери шипит сквозь зубы, выпуская на волю злость и не успевая подумать, замахивается снова. Кожаные ремешки попадают по спине и позвоночнику. Прожигающий удар отражается в теле целым спектром ощущений. Полоса на спине мгновенно вспыхивает багровым. Этери не видит себя, но знает, на что это похоже. Тело изнывает от боли вперемешку с огнём от ударов, пока женщина прикладывает руку к тому месту, где кожа полыхает сильнее всего. Ей хочется приглушить боль, чтобы продолжить, но пальцы увлажняются от выступившей крови, а это самый верный признак того, что пора остановиться. Выходя из комнаты, Этери как обычно закроет ее на ключ. Больше она сюда не вернется. По крайней мере, в этом сезоне. *** Фигурнокатательная судьба и Федерация разводили их почти весь сезон. Разные бэшки в начале сезона, разные этапы Гран-При, отсутствие Жени в финале и на чемпионате России… То, что полгода они не пересекались, совершенно не огорчало Этери. Скорее наоборот: еще на открытых прокатах она поняла, что изображать безразличие, проходить в метре друг от друга с непроницаемым лицом, смотреть куда угодно, только не на Медведеву — это не очень-то просто и не очень-то приятно. Олимпиада стала настоящим испытанием еще и с этой точки зрения. Тутберидзе постоянно оказывалась рядом со своей бывшей спортсменкой: утром в столовой, на тренировках, в КиКе во время командных соревнований, наконец, просто в коридорах ледовой арены. Когда спортсменка и ее бывшая наставница сталкивались совсем уж нос к носу, и делать вид, будто они не знакомы, было уже совсем смешно, обменивались холодно-вежливыми приветствиями, а после расходились в разные стороны. И, удаляясь, женщина неизменно ощущала пристальный взгляд карих глаз, направленный ей вслед. Или сама провожала Женю пристальным взглядом. Сколько не убеждай себя, что Медведева теперь — такое же прошлое, как Полина, Юля, Сима, Адьян, многие другие, кто уходил до нее и неизбежно уйдет после, в душе Этери все равно понимала, что нет, не прошлое, и не такое. Тех, кто уходил до нее, Этери не любила так, как Женю. С этим чувством были бессильны совладать и осознание того, что Медведевой даром не нужна ее любовь, и осознание того, что у Медведевой теперь другая жизнь, в которой она наверняка нашла себе кого-то более подходящего, чем женщина-тренер, годящаяся ей в матери, и злость на Медведеву, попрощавшуюся с ней столь наглым образом. Это чувство не позволяло Этери воспринимать Женю как чужую спортсменку и желать ей поражения. Переживать на чемпионате Европы одновременно и за свою спортсменку, и за ту, с кем твоя спортсменка сражается за золото оказалось очень неприятной штукой. Переживать за обеих в короткой программе личного турнира Олимпийских игр — вдвойне неприятным. Стоять у бортика накануне выхода последней разминки в произвольной, понимая, что всего через час Женя и Алина определят судьбу золотой медали, и одна будет праздновать победу, а другая переживать горечь поражения — просто невыносимым. *** Сатоко Мияхара, Каролина Костнер, Каори Сакамото — последняя разминка пролетает с головокружительной быстротой. Можно как угодно хорошо относиться к другим девочкам, но все прекрасно понимают, что ни одна из них сегодня не претендует на победу. Алина — Кейт Осмонд — Женя. Чем ближе становится выход последних трех спортсменок, тем сильнее у Этери внутри нарастает чувство неотвратимо надвигающейся трагедии. Золото только одно. Победительницей станет только одна. «Она больше не твоя спортсменка. Она от тебя ушла. У нее другие тренеры. Она весь сезон рассказывала, как замечательно с ними работать. Она обнимала их в КиКе после побед на Скейт Канада и Капе. За нее есть кому переживать». Словно аутотренинг. И весь аутотренинг вдребезги разбивается о единственную мысль: «Я не могу не переживать за нее. Она — спортсменка, которую я вырастила, и человек, которого я люблю». «У тебя есть еще одна спортсменка, — осаживает себя Тутберидзе. — Которая будет кататься прямо сейчас, и которой прямо сейчас нужна твоя поддержка». Это срабатывает. Мысли об Алине хотя бы на время вытесняют мысли о Жене. За этот год Загитова прошла путь от второго номера и подстраховки для главной звезды до той, кто собрала целый урожай медалей и всерьез претендует на звание олимпийской чемпионки. Набралась опыта, набралась уверенности, стала чисто выкатывать свои программы, равным которым по сложности сейчас нет в мире. Но в эту секунду она стоит на льду, по ту сторону бортика, и в глазах ее нет ничего, кроме испуга. Даже спокойная уверенности Дудакова и ободряющая улыбка Дани не могут помочь ей. — Ты все сможешь, — говорит Этери, беря ее руки в свои. Очевидная банальность, но именно эту банальность и именно от нее сейчас надо услышать Алине. — Иди, маленькая балерина. Побеждай. Ставила ли Этери «Черного лебедя» и «Дон Кихота» в этом сезоне с прицелом на то, чтобы обойти всех соперниц, а прежде всего — Женю Медведеву? Нет. Она никогда не думала о соперницах. Только о своих спортсменках, создавая для них программы с максимумом того, что они умеют. Если сделать все как надо, победа придет сама собой. Маленькая балерина делает все как надо. Второй чистый прокат обеих программ в сезоне. Главный прокат спортивной жизни Алины. Баллы оставляют далеко позади всех девушек, катавшихся до этого, но Загитова не позволяет себе радоваться — ничего не ясно, пока не выступит Женя. А Этери не может радоваться, потому что Медведева снова безраздельно занимает ее мысли. Кажется, будто прокат Осмонд длится считанные секунды. Пока Кейт со своим тренером ожидают оценок в КиКе, Женя выходит на лед. Слушает последние наставления от Орсера и Уилсон, а Этери продолжает стоять у бортика, не в силах заставить себя уйти в микст-зону следом за своим штабом и Алиной. Когда Женя едет в центр катка, их взгляды на секунду встречаются, и женщина видит в глазах бывшей ученицы то, чего не видела ни разу у прежней Медведевой. Усталость и тоска. И единственное, что может Тутберидзе — это ободряюще кивнуть, мысленно произнося «У тебя все получится». «У нее все получится, но ей не победить, — эта мысль ядовитой змеей вползает в сознание тренера, когда под сводами ледового дворца раздается музыка, а Медведева начинает рассказывать историю Анны Карениной. — Женя проиграла не позавчера в короткой, не месяц назад, уступив Алине золото Европы, не в декабре, получив травму. Женя проиграла с самого начала, взвалив на себя ношу, которую не могла поднять». И от этой мысли Этери хочется прямо сейчас, не дожидаясь итоговых оценок, ехать в аэропорт, вернуться в Москву, снова открыть двери своей тайной комнаты, снова достать из шкафа плеть и хлестать себя словно средневековый монах-флагеллянт, пока кровь не заструится по телу, а ноги не подогнутся от боли. Неизвестно, в какой момент мысль о недостижимости победы настигает и саму Женю. Но точно настигает, потому что с последними нотами музыки ее накрывают рыдания, и она плачет, не в силах остановиться, пока кланяется публике, пока едет к калитке, пока Орсер безуспешно пытается успокоить ее. Для того, чтобы прямо сейчас не побежать в кисс энд край, не растолкать недотеп из Крикета, которым все никак не удается утешить льющую слезы Женю, не обнять девушку, не прижать ее к своему пальто, чтобы не отпускать больше никогда и ни за что, Тутберидзе приходится собрать в кулак всю свою волю. Баллы Жени и Алины за произвольную одинаковы с точностью до сотой. Позавчерашний разрыв в короткой решает судьбу олимпийского золота. Даня и Сергей обнимают счастливую Загитову, которая, хотя результат вот он, на экране, и объявлен на всю арену, на весь мир, все равно не может поверить в свою победу, а Этери по-прежнему глядит в другую сторону, на другую девочку. — Этери Георгиевна, что с вами? — недоуменно спрашивает Алина. Продолжение «вы как будто не рады» она не озвучивает из вежливости, но оно определенно подразумевается. Дудаков прекрасно понимает, что с Этери, поэтому смотрит с укоризной, вполголоса произносит: «Ну что ты, в самом деле», и указывает глазами на Алину. — Извини, Алин, — Тутберидзе обнимает ее. — Поздравляю тебя, чемпионка. Ты заслужила эту медаль. Но, даже когда она обнимает спортсменку, которая принесла ей первое олимпийское золото в личных соревнованиях, взгляд ее все равно прикован к той, кто уже не плачет и что-то отвечает журналистам, пытаясь выдавить из себя подобие улыбки. Сейчас Этери не может причинить себе физическую боль, но свое сердце и свою душу она только что разорвала в клочья.