*
2019 год, шесть дней до апокалипсиса. Поместье Академии словно воскресло, погружаясь в лёгкую суету. В предвкушении ночного веселья Лайла шугала по дому, погружаясь в тусклую атмосферу Харгривзов. Её нога всё ещё болела, но мягкая забота андроида-женщины здорово помогла, позволяя девушке ненадолго позабыть о травме, полученной матерью. Из ванной доносились приглушенные хлопки воды, переливающейся через бортик скудной ванной, в которой напевал Клаус, барабаня указательным пальцем левой руки по посеревшей от времени поверхности. Кажется, он был трезв, ведь его мимолётный спор с одним из духов был слышен аж на первом этаже, где и находилась Ева, рассматривая книжный стеллаж. В последнее время на чтение не хватало ни минуты, а ведь красивые описания и обложки так и тянули в фантазийный мир. Знакомое «Портрет Дориана Грея» попалось под чуткий взор девушки, тут же вытягивающей произведение искусства указательным пальцем. Внешняя сторона корешка покрылась знатным слоем пыли, но идеальное состояние уголком и чистых страниц пугало, словно роман ни разу не трогали, оставляя на потом. Ева зря обрадовалась солнечным лучам, ведь те скрылись ещё на закате, когда номер Пять появился в дверях дома, досадно кидая глаз, завёрнутый в платок. Он долго молчал, не обращая ни капли внимания на девушку, злобно следящую за его действиями Харгривз налил в стакан кристальной воды, опустошая стеклянную ёмкость за долю секунды. — Что читаешь? — разрушил молчание парень, доставляя Еве честь быть замеченной им самим. Хотелось треснуть напарника по голове. Их договоренность никуда не ходить без друг друга была утверждена, и Пять, в который раз, вновь плюнул на всё, совершенно не давая себе отчет о последствиях, в виде конфликта с Евой. — Будешь вести себя как идиот, или расскажешь куда ушёл без меня? — делая акцент на последних словах, Ева подняла левую бровь, крепче прижимая книгу к груди. Отвечать на бессмысленные вопросы номера Пять не хотелось, зато понять его позицию — очень даже. Всё это было действительно в его репертуаре: пропасть на целый день, заранее соврав каждому члену семьи о том, что ему срочно требуется проспаться, а после явиться как ни в чём не бывало, не прилагая даже малейших усилий, чтобы объясниться. Это была одна из тех присущих Пятому черт, жутко раздражающих Еву. Он не умел доверять планы действий в полной мере, обязательно утаивая хотя бы что-то. Ева к этому относилась с очевидным скептицизмом, неодобрительно глядя на напарника всякий раз, когда его секретность оборачивалась против него, даря, словно бонус, кровавые бойни, заканчивающиеся ранами на смуглой коже. Конечно, латала его Колхейн, с осуждением качая головой. — Всего-то пытался понять кому принадлежит протез. — не заметив на лице напарника хотя бы маленькой доли торжества, Ева смело предположила, что успехами его поиски не увенчались, — Эти ученые-идиоты не поверили в мою байку о родственной связи с владельцем кампании. — и оказалась полностью права, мысленно празднуя догадливость. — Всё могло бы быть иначе, если бы ты пошёл со мной. — Ева фыркнула, вспоминая о преимуществах своего наследия. — Активы с благотворительных фондов частично передались мне, а заранее зная, что отец неплохо поднялся по карьерной лестнице, можно предположить, что нам бы удалось получить немного ценной информации. Но нет, ты как обычно всё взял на себя. Пять чертыхнулся, фактически признавая собственную вину, и с крупной долей злости кинул ложку в раковину, доставая её из чашки с крепким кофейным напитком, заваренным наспех. Ева поджимает губы, смотря на усталый вид парня — отчасти, её заслуга. Последние полтора дня он провёл исключительно с ней, посвящая время немедленному восстановлению организма напарницы, а действительно ли он спал, как утверждал последние семьдесят два часа, Колхейн уже не знает. Нет, Пятый никогда не врал ей, зато ловко пользовался женской сентиментальностью и находил повод для вылазки. Видимо, на месте ему не сиделось. Напарник протяжно зевнул, вызывая цепочную реакцию, но Ева умело скрыла зевок за чашкой остывшего чая, принадлежащего явно Клаусу, а иначе стойкий запах травки на ободке кружки ничем не объяснить. — В любом случае, надо будет попробовать ещё раз. Сегодня же, желательно. — отчеканил Пять, кратко замечая недовольство упёртой напарницы. Она ждала как минимум извинения, но получила лишь очередную порцию отрицательной информации. Пора бы уже привыкнуть, за четыре-то года совместной деятельности, да вот только остаток оптимистичности встал плотным барьером меж ней и пессимизмом. В одиночку Пятый не пойдёт, по крайней мере под укоряющим взглядом Евы. Они — напарники, и несмотря на нестабильное состояние любого из них, должны действовать вместе. Напряжение чуть притухло, позволяя Еве продолжить чтение романа в шестой раз. Природный запах книжных страниц опьянял эстетичностью, коей светловолосая напитывалась с каждым мгновением всё больше, блаженно перелистывая шершавую поверхность листов. В некоторых местах чернильные буквы были однозначно жирнее остальных, но лишь из-за старого способа печати. Видимо, экземпляр был создан на основе печатного станка из девятнадцатого века. Это придавало определенный шарм процессу чтения. Девушка чувствовала связь с прошлым, углубляясь в сложный язык написания и чудные описания, изредка отвлекаясь на треск пален в камине. Висевший над камином портрет Сэра Реджинальда Харгривза настораживал высокомерностью жестокого взгляда и поджатых губ, создающих складки под носом и на подбородке. Еву пугала до ужаса знакомая внешность старче, удерживающего в руках лакированную трость. Сквозь его монокль можно было рассмотреть подробный цвет глаза, сплетенный из нескольких оттенков, но Ева была слишком поглощена чтением.*
Пять сидел где-то недалеко, активно ища в справочнике любую информацию о любом члене научной лаборатории, где был изобретён гиблый глаз, но по его частым чертыханиям следовало понять, что ничего полезного найти так и не удалось. Вот-вот Харгривзы должны были собраться у входной двери, готовые отправиться в ночной клуб, вот только с целью отследить подозрительные лица, никак не просто расслабиться. Клаус хоть и воспринимал всё в упрощённом виде, но оставался трезв до победного, потирая глаза от многолетнего похмелья, захватившего его с головой. На горизонте мелькнули самые что ни на есть гейские лосины на шнурках по бокам, частично открывая вид на татуировку на левом бедре. За ним появилась крупного телосложения женщина в эффектном платье с бордовыми пайетками, складывая руки на пышной груди. Её материнский взгляд бережно окинул Еву с ног до головы, замирая на левой руке, где красовался шрам, и афроамериканка коснулась взглядом новой сестры, подходя ближе. Но не успела их беседа начаться, как последний член семьи — Лютер — спустился после того же Диего, оттачивающего свои ножи. Лайла наблюдала за этой картиной с усмешкой, считая действия Второго крайне глупыми. Может, она и была права. — Мы можем ехать? — раздался голос Вани, до сего момента молча теребящей край большой кофты. Согласные возгласы пробрали весь дом, останавливаясь на молчавшем номере Пять, и тот, заметив ожидания его одобрения, положительно кивнул головой. Ехали они в полной тишине, предоставляя радио возможность проявить себя в виде приятной музыки, но по итогу машина наполнилась битами, а члены экипажа смотрели в окна и перед собой, чувствуя определенную неловкость. Ева устроилась между недовольным Диего и Эллисон, в то время как номер Пять наотрез отказался оставаться на заднем сидении, перескакивая на переднее, сбоку от водителя. Уже подъезжая к дверям элитного клуба, Колхейн недовольно поморщилась, узнавая логотип компании, с которой когда-то враждовал отец. Покидая салон, она кинула взгляд на проходящую мимо девушку, слегка напоминающую ей чье-то лицо, но значения этому не придала, ссылаясь на побочный эффект таблеток. Харгривзы уверенно двинулись в сторону клуба, встречаясь с двумя «гориллами», и Клаус беспрецедентно протянул приглашения, подмигивая одному из охранников, ответивших крайне странным флиртом. В нос вдарил запах стойкого алкоголя, дыма и погорелых светодиодов. Оглушающее количество громких голосов, пытающихся перекричать биты активной музыки сливались воедино, превращаясь в бесполезную кашу из слов; неоновая подсветка освещала каждый метр громадного клуба, позволяя видеть всё в сине-фиолетовом цвете; дрянные люди, утыкающиеся носами в самокрутки, втягивая кокаин и другие виды порошковой наркоты. Таблетки виделись исключительно в части, где стоял пунш, и одна женщина как ни в чем не бывало кинула сразу две штуки, залпом употребляя наркотик. Спутся пятнадцать минут, когда все разошлись в разные стороны, договариваясь встретиться у бассейна на веранде третьего этажа частного дома, Ева устала от шума. Незнакомые парни, пытающиеся пролезть к ней, тут же получали головную боль и галлюцинации, пока Ева отпивала всё больше сухого вина, требуя покинуть дрянное место, раздражающее своим развратом. Она спрыгнула с барного стула, прощаясь с Томом — барменом, сделавшим вкуснейший алкогольный коктейль. Тот попросил «номерок», но Колхейн без стеснения отказалась, предпочитая остаться секретной личностью. Её ноги самостоятельно вели к выходу, и, в попытках покинуть помещение первого этажа, Ева оказалась на заднем дворе. Думать было некогда: вульгарный комбинезон на тонких бретельках впечатался в стену вместе с телом, когда Ева достала заканчивающуюся пачку раковых палочек. Поджигая папиросу, она промахнулась, задевая само основание, но значения не придала: алкоголь, и, теперь, табак, не значили ровным словом ничего. Оттолкнувшись от холодных кирпичей, Ева почувствовала холод металла всего в метре от себя. Прямиком в её спину было направлено дуло мощного револьвера, взятого из Комиссии. Нотки знакомой энергии рассекали пространство, проникая в мысленный канал Колхейн. Запах мягкого охлаждённого латте, масляная краска и задорный смех — никаких сомнений. Она развернулась, разочарованно качнув головой. Глаза Евы потускнели, сердце заполнила чужая обида: пред ней, в кожаной косухе стояла бариста из две тысячи двенадцатого — Майя. Её губы злобно дрожали, брови то и дело хмурились, напрягаясь то сильнее, то слабее. Шрам на виске, раньше не существовавший, выделялся на фоне темной кожи. — Майя. — предупреждающе, убийственно спокойно, произнесла Ева, пристально смотря прямо в глаза теперь уже противницы. Нельзя было показывать собственный шок, скрежет которого гулко отдавался по всему молодому телу. Эта же самая девушка всего шесть людских лет назад продала Еве последний кофе, улыбчиво одаривая посетителей кофейни «Амбрелла». Именно она украсила стену шикарным рисунком зонта, выполненным в стиле сюрреализма, и охраняла своё детище, изредка протирая с него пыль сухой тряпкой. Её несуразную болтовню можно было слушать если не вечно, то на постоянной основе точно; о ламах, правовой политике, о различных университетских проектах и личной жизни. Майя всегда светилась от счастья, радостно отвечала на любые вопросы и охотно соглашалась на ланч, когда её звали молодые люди. Ева наблюдала это трижды, желая почти подруге удачи. Бариста разбавляла серость Нью-Йорка, светя ярко-желтыми тенями около слизистых глаз, и тепло-желтыми свитерами, но сейчас перед Колхейн стояла не та девятнадцатилетняя студентка по обмену. В данный момент лицом к лицу она встретилась с работницей Комиссии, о чём свидетельствовал чемодан в правой руке и безжизненные глаза. — Ты сделала это со мной! — вдруг неожиданно, голосом обиженного дитя, воскликнула Майя, встряхнув пушкой. Резкая волна гнева обдала Еву, да так, что захотелось заложить в себя все пилюли, быстро запивая стаканом воды, но тогда она проявит слабость и упустит шанс на выживаение, хотя, может, Майя и не способна прострелить её. — О чём ты говоришь? — с лёгким недоумением, но тем же напущенным спокойствием, явно раздражающим бывшую баристу, вопросила наследница Династии, кинув кроткий взгляд прямо на оружие в руке соперницы. Нет, у нее совершенно точно кишка тонка пойти на такое. — Будто ты не знаешь. — злобное фырканье запустило мысленный процесс Евы, и теперь мозг перебирал всевозможные варианты причин нахождения баристы в острых когтях Куратора. — Неужто это не ты сбежала из Комиссии под ручку с твои дружком, оставляя меня в списке тех, кто мог бы знать где кочует твоя задница? В твой безумный план входило уничтожение моей жизни, и, разумеется, тебе это удалось. А я ведь не понимала что за ценный алмаз стоит передо мной со своим глупым тыквенным латте, глупая. Но когда меня затащили в эту мясорубку невинных, пригрозив убийством всей моей семьи, я была вынуждена убивать одного за другим, переставая молиться Богу, ведь ни черта он не существует, а иначе бы мне удалось выбраться оттуда…мне было девятнадцать, Ева. Я была чертовым подростком. Еве было действительно жаль, насколько это вообще было возможно, но нельзя ставить чувства выше разума, поэтому она лишь вымученно улыбнулась. В такой момент, когда светлый человек, пропитанный гнилью пытается выпустить всю свою жестокость, готовясь убить девушку, у Евы на лице улыбка. Она уже видела эту сцену, в далёком две тысячи восьмом. Именно в тот день она была готова убить Оуэна ради повышения, но не решилась. Верно, со стороны она выглядела так, как сейчас выглядит Майя: животный страх боролся с сильной стороной крепкого характера, сомнения раздирали в клочья, и по внешним признакам лицо выражало лишь боль. Когда-то у Евы подгибались ноги, а глаза наотрез отказывались обращать взгляд на что-либо, помимо потенциальной жертвы. Она сама была загнанным ребенком. Девушка знала, что Пятый появится прежде, чем Майя отважится нажать на курок, но время тянулось слишком медленно. Сейчас у неё есть шанс воздействовать на Майю, но в силу обостренных способностей она могла нанести девушке ментальные травмы, способные привести баристу под руку прямиком в двери психиатрической лечебницы. «Либо ты, либо тебя» — глупая, до ужаса правдивая фраза, как нельзя стати подходила под момент. Четыре слова растянулись в целую цепочку размышлений, приводя к одному лишь выводу: нельзя играть по правилам, когда есть возможность выйти за рамки. «Чёрт возьми, да где же тебя носит, Пять?», — раздаётся в мыслях Евы, и она уже готова взвыть от досады. Сейчас её душит совесть, алкогольное опьянение и неспособность адекватно расценить происходящее. Она явно выпила лишний стакан непростого пунша. — Послушай, Майя, я понятия не имею о чём ты, но я могу тебе постараться помочь. — актёрские данные в компании сверхспособностей — полезная комбинация. Если бы только отец увидел Еву в таком состоянии, тут же разочаровался бы. Но его нет. — В какую бы чертовщину тебя не затянули, можно найти способ выбраться из этого дерьма. Не делай того, о чём пожалеешь, прошу тебя. Мы все на волоске от смерти, и я пропала не спроста: нужно устранить апокалипсис, который наступит приблизительно через шесть дней. — Майя горько усмехнулась, чуть склоняя голову набок. Если размышлять логически, сейчас она была старше Евы на год, может, полтора. — Ты не можешь уничтожить меня, миру придет конец, и тебе тоже. — Неужели ты взаправду не знаешь? — яд женского голоса неприятно обжигал раскалённым эмоциональным огнём. Ева нахмурила брови, вопросительно смотря на бывшую художницу. — Всем комиссионникам давно известна причина, Ева. — сглотнуть так и не получилось, а потому Колхейн предпочла приоткрыть рот, пропуская холодный воздух. Нет, Майя блефует, отводит как можно больше подозрений и злобно хохочет на подсознательном уровне. Ева бы проверила, да слишком пьяна и неадекватна. Она не может испортить всё во второй раз, только не таким образом. — Врёшь. — только это и способна выдать светловолосая. В остальных вариантах высказывания слишком сложные слова, по крайней мере для заплетающегося языка и слипающихся глаз. Сейчас пред баристой вовсе не независимая девушка с устойчивыми моральными принципами, сдержанностью по самое горло и до чертиков привлекательной внешностью, нет: Майя видит маленькую, напуганную девочку с глубокими глазами и горящими синим пламенем венами, сквозь которые струится энергия. Её взгляд буквально кричит о помощи, но любые попытки ментального контакта рушатся на полпути, оставляя Еву наедине с собой, чуть ли не в первый раз полностью покидая тело. За спиной у маленькой Колхейн страхи в шкатулке, голос отца на подкорке гласящий о безответственном поведении дочери и краткие моменты с номером Пять, полученные с миссий. Она осаживается на пол, больно ударяясь коленками о неровный асфальт, усеянный камешками и затхлостью, как и весь Торонто в целом. Она использует свою же силу против себя. Страхи накрывают с головой, погружают в страшнейшую бездну, и единственное желание — это остановить всю происходящую чертовщину. Майя не видит всего ужаса вокруг, в замешательстве разглядывая корчащуюся от страха девушку. Колхейн падает набок, чувствуя рану на левой стороне рёбер — хреновая ситуация. У Евы жуткие галлюцинации, а может всё это когда-то было правдой. Когда-то, не сейчас.*
2011 год, миссия в Испании. Мигающие лампочки, некоторые поломанные и неисправные, только совращали павший музей древней культуры в Валенсии. Оказаться в таком месте будучи туристом — чудесно, но не первоклассным киллером, способным разнести всё в щепки одной только силой мысли. Несколько трупов пожилых дам валялись прямо под обломками древних статуй. Их лица были изуродованы вмятинами и диким ужасом в глазах двух из них, последней же и вовсе раздробило левое глазное яблоко, оставляя лишь вытекающий мозг и ограниченное количество крови. Ева поморщилась, отводя взгляд от невинных персон. Ева стремительно, но крайне тихо, передвигалась по коридору здания, погрузившегося в гробовую тишину. Руки неприятно стягивала чужая кровь, на щеке появилась царапина, получившаяся в результате боя. Она, разумеется, одержала победу, пронзая плоть противника рукояткой декоративной сабли, доселе державшейся под прозрачным куполом. Очередная миссия, исполненная донельзя хорошо, вот только отсутствие номера Пять сбоку от себя настораживает. Им пришлось разойтись ещё семь минут назад, когда двенадцать членов Музейного Совета стремительно помчались в своего рода бункер, на самом деле являющийся залом «Древнего Египта и Фараоновых остатков». Пятый телепортировался туда, оставляя на Еву малую часть работы — двое киллеров-наркодилеров, только и способных, что давать взятки в обмен на молчание. Туфли легко раскачивались в воздухе, пока Ева удерживала их за ремешки, неся в правой руке. Каблук как назло сломался в начале бойни, а ходить босиком по грязному, холодному полу — такое себе удовольствие, но всё же, сейчас голые ступни еле слышными шлепками соприкасаются с мраморными плитами. Девушка старательно лавировала меж опавших экспонатов, лишь изредка натыкаясь пятками на обломки, доставляющие малую долю боли. Она наконец дошла до нужной точки, облегченно выдыхая: напарник был жив. Практически полная темнота, помимо нескольких ламп и стеклянного потолка, показывающего темнеющее небо. Номер Пять склонил голову, облокачиваясь локтями на колени. Сидя на окровавленной лавке он выглядел хуже, чем если бы просто стоял, облокотившись на стену, но силы видимо иссякли, и он пустым взглядом осматривал растерзанный труп в паре метров от себя. Голова жертвы откатилась ближе к уцелевшему склепу Фараона, жалко покрываясь синевой, остальное же тело было издырявлено, словно его протыкали не менее восьми раз точно. Зал начинал наполняться запахом тухлятины, дыма и цемента. Холод и без того присутствующий в помещениях, теперь проявил себя в полной мере. — Нам нужно уходить, Пять. — Ева старательно пыталась не обращать внимание на не хаотично разбросанные тела, то и дело отводя взгляд от чьей-нибудь части тела, изощрённо отрубленной наточенным топором Викинга Древних времен. — Скоро приедут копы, нам не нужны лишние проблемы. Ей было противно от самой себя; от той бесчувственности, с которой она проходила мимо ни в чём невиновных людей, просто появившихся не в то время, не в том месте. Но годы тренировок научили её быть черствой, качественно скрывать панику и тот ужас, что приходилось испытывать раз за разом. Пятый не двинулся с места, наоборот — опустил голову ниже, прикрывая уставшие глаза. Тишина убивала своей природной спокойностью, но Ева ничего не могла с этим поделать. Чувствовать себя беспомощным куда хуже, чем понимать на что ты способен в обозлённом состоянии, когда верх берут животные инстинкты. — Я убил их всех, — хрипло выдал напарник, сжимая тяжелеющие веки. Он ещё не поднял голову, а Колхейн уже заранее знала о том, какие расширенные зрачки уставятся прямо на неё, прося помощи. — до единого. Пять был морально слабее её, но признавать это было сложно, потому парень вводил дозу и скалился совершенно не по-человечески, вынося смертные приговоры один за другим. Как бы жестоко это не было, но под действием чипа и травки он был куда полезнее. — Ты ни в чём не виноват. — дежурная фраза прозвучало жалко, глупо и совершенно не утешающе, но Еве вообще не присуще умение поддерживать. Тошно теперь не только от себя и трупов повсюду, но и от существования Комиссии, отвоевать которую она была обязана. Даже сейчас, так некстати, её одержимость идеей о мести губила появившуюся идею бросить всё это, сбежать к чертям и не вспоминать о Династии, но Колхейн не может. Ева осторожно опустилась на корточки перед напарником, кладя ладонь на его колено, таким образом проявляя поддержку. Напоминая ему, что он не один. Пять уже убрал локти с коленей, теперь держа их в области ляжек, сжимая руки в замок меж чуть раздвинутых ног. Девушка удивилась, почувствовав лёгкое касание на тыльной стороне своей ладони. Указательный палец еле чувственно провёл вдоль от запястья к основанию пальцев и обратно, замирая ровно по середине. Он ответил ей, подал признак своего людского существования, заставляя её расплыться в слабой улыбке, больше походящей на пред плачевное выражение лица. — Ты та ещё задница, Пять. — она услышала хриплый смешок, значит — приходит в себя. — Но тебе нужно знать, что я рядом, несмотря на твой несносный характер. — Я не хотел этого. — палец напарника вновь мягко прошёлся по коже Евы, будто это было единственным, что могло его успокоить. Находясь они в более непринуждённой обстановке, Еве бы это льстило, но они в эпицентре преступления, поэтому она продолжила сидеть, несмотря на стремительно затекающие ноги. Харгривз колебался, борясь со своей маньяческой стороной, пытаясь загнать её в угол и заставить сидеть смирно. Он наконец поднял взгляд действительно жутко расширенных зрачков, медленно, но верно, начинавших становиться привычного размера. — Мне лишь нужно к семье. — что-то больно кольнуло сердце Евы. Она потеряла единственного родственника, оставившего её на попечение эгоистичной женщине и её дочери, кидающей пугливые взгляды на неродную мать. Гроб отца стал напоминанием о его смерти, портрет с лицом, выполненный каким-то художником в восьмидесятых, висел в главном зале поместья Колхейнов, будто издеваясь живым взглядом. Лайла была вовсе неплохой, притворялась при матери отличной дочерью и молча выполняла все её указания, изредка пытаясь вставить свои пять копеек в задания, но Ева знала — Питтц буквально ненавидит эффектную даму, чьи шляпы становились всё пестрее и пестрее с каждым разом. Когда Пять произносил слово «семья», у Евы не складывалось представление о том, о чём он говорил. У неё никогда не было этой семьи, ведь большую половину детства и подросткового возраста она провела сначала под надзором няньки, пока совершенно случайно не свела её с ума, пробираясь в голову, а после самостоятельно, развивая всевозможные навыки в любой сфере деятельности. Хуже было наверное лишь то, что рано или поздно Пятый исполнит своё желание, найдя какой-нибудь изощрённый план по возвращению домой, и Ева этому завидовала. Помимо этого ей светила возможность (в обязательном порядке) получить нового напарника, с которым она скорее всего даже не попыталась бы завязать общение. — Я знаю. Конечно она знает, ведь ей доводилось слышать об этом не раз. Ноги уже давно онемели от продолжительного бездействия, небольшой участок тыльной стороны ладони нагрелся под действием пальца Харгривза, но медлить больше не стоит. Где-то за пределами здания уже звучит множество серен, репортёры готовятся давать отчет о произошедшем, подпудривая блестящую кожу, а родственники погибших сгибаются пополам от удушающей боли, не имея способности выдавить слёзы — шоковое состояние играет плохую шутку. Ева медленно убрала руку с его колена, выводя из некого транса, и чуть сжала его запястье, прося обратить на неё внимание и переместить их как можно скорее. Прежде, чем Пять устало поднялся на ноги, чуть корчась от боли в голове. Колхейн ещё раз обвела взглядом зал, обращая внимание на бездыханный труп маленькой девочки. Убил её явно не напарник, он бы не тронул дитя. Её глаза плотно сжаты, словно она знала что её ждёт, маленькие руки крепко обхватили пыльного плюшевого кролика, чьё ухо оторвалось, валяясь поодаль от ребёнка. Посиневшие губки-бантики были приоткрыты, белокурые жидкие кудряшки пропитались кровью на затылке — видимо, она ударилась головой о мрамор. Длинные ресницы отпали в некоторых местах, пухлые щёчки покинул былой румянец. Её синее платье с белым бантом на поясе побагровело от детской крови, растекшейся маленькой лужицей вокруг миниатюрного тела. Ева подошла ближе, осаживаясь на колени рядом с невинным дитем. Руки предательски задрожали, стоило ей заметить фиолетовое пятно прямо на месте, где внутри располагалось проткнутое сердечко. Поморщившись, светловолосая предприняла попытку отыскать хотя бы малейшие признаки жизни, найти последние воспоминания ребёнка, но всё тщетно. Пятый молча стоял сзади, неотрывно глядя на девочку. Вновь вздрогнув, Колхейн поднесла указательный палец ко лбу ребёнка, разглаживая складочки из-за нахмуренности, и приложила вторую руку ко рту, подавляя звук рыдания. Перемесив указательный палец к шее дитя, она захватила им тонкую цепочку, в средине которой красовалось выгравированное «Грейс». Ева аккуратно расцепила крючок, снимая украшение с девочки, и приложила руку с медальоном к груди, чувствуя ноющую в боль и обиду за маленькое существо. Тёплые губы Евы еле коснулись детского курносого носика, а после макушки, отдавая честь погибшей малышке Грейс. — Нам взаправду пора. — размеренно произнёс голос за спиной, побуждая Еву подняться на ноги и переложить цепочку в карман бордовых брюк. Она уверенно кивнула, смахивая оставшиеся слёзы, и приняла руку Пятого, навсегда покидая тысяча девятьсот пятьдесят шестой год.*
2019 год, шесть дней до апокалипсиса. Ева вновь взвыла от боли, вспоминая лицо маленькой испанки, и стоящая над ней бариста потеряла всякую бдительность, теперь не осознавая что делать дальше. Кадры один за другим мелькали пред глазами наследницы Династии, и рука её еле дотянулась до шеи, аккуратно обхватывая подвеску, чтобы не сорвать её. Проведя пальцами по такому родному «Грейс», Колхейн сжалась пополам, более неспособная сдерживать слёзы. Собственная сила играла с ней, издевалась и изматывала до горячки, но не отпускала. Неконтролируемость вскоре нанесёт второй удар, и Ева уже делает головой полкруга, совсем как на разминке во время тренировок, вот только в этот раз, чтобы прогнать из головы всяческие страхи. Никто до сих пор не появился, по крайней мере, из знакомых или трезвых. На заднем дворе всё так же всего две персоны. Девушка издаёт приглушённый крик, не в силах быть громче, и давясь собственной безнадёжностью утыкается лбом в асфальт, тихо шепча восемь раз подряд имя маленькой девочки. Её выкидывает из крайности в крайность, она больше не способна мыслить от слова совсем, теперь воспринимая лишь собственные воспоминания. — Ева!***
2010 год, Комиссия, Нью-Йорк. — Ева! — восклицает Лайла, валясь на некровную сестру с объятьями. Она только познакомилась со своей будущей девушкой, теперь щебеча о прошедшем свидании во всех подробностях. Они сидят в давно привычной квартире-студии, где Ева впервые познала пользу домашнего чая. Её руки охлаждает прозрачный стакан с самодельным холодным чаем с привкусом персика и восемью кубиками льда. Даже бедуинка отказалась от алкоголя, решив испробовать приготовленный Евой напиток. В Нью-Йорке один из самых жарких дней лета, да такой, что охота сходить на пикник и почитать на природе, притворяясь, что нормальным быть возможно. Солнечные лучи нагрели помещение, побуждая Еву включить вентилятор, под которым блаженно попивала чай Лайла, рассказывая о поцелуе с Мишель и маленькой собаке, на которую она наткнулась, после подумывая завести питомца. — Знаешь, а ведь было бы неплохо. — согласилась Колхейн, улыбаясь задумке сестры: питомцы всегда дарили радость и атмосферность домашнего уюта. — Вот только у меня постоянные миссии, а ухаживать за какой-нибудь собакой — дело нелегкое. Банальная нехватка времени, сама знаешь. Ей двадцать два — у неё в голове вчерашняя прогулка с Оуэном, закончившаяся их второй совместной ночью; очередная успешная миссия с напарником-психопатом и ветренные вечеринки заодно. Песня исполнительницы Адель непринуждённо исходит из утренней радиопрограммы, да так, что даже Лайла постукивает пальцем по ручке бежевого кресла на деревянных ножках. Оливковое покрывало развалилось на полу посредине комнаты, когда ещё пару часов назад Ева хотела попить воды, по привычке укутываясь в мягкое покрывало. Светловолосая расположилась на барной стойке, садясь в позу лотоса. Её медовые локоны струями стекали до поясницы и впереди — до середины живота, и хотя на улице была ужасная жара, Колхейн чувствовала буквальную потребность в распущенных волосах, посчитав, что это сделает её более свободной. — Мишель просто потрясная. — заявила Лайла, наливая третью порцию холодного чая. Ева, уставшая сидеть на месте, спрыгнула с деревянной поверхности, направляясь в сторону шкафа. Её тонкие руки быстро перебирали всевозможные варианты платьев, которые можно было бы приодеть на пикник с согласившейся Питтц. Взгляд остановился на белом сарафане с рукавами-фонариками. Она отмечала в нём свои семнадцать лет, отправляясь с единственным другом — Оуэном — в загородный парк, где собирались ценители природы и защитники окружающей среды, не оставляющие за собой ни капли мусора, а иначе — наказание в виде крупного штрафа. Тогда отец пожелал ей удачи, по-заговорчески подмигивая, хотя сам был против любых дочерних отношений. Морщины у его глаз со временем хоть и стали привычной чертой лица, но сам он пытался всячески их скрыть, прикрывая очками. — Она из тех девушек «из меда и стекла», предпочитающих жить одним моментом и не волноваться о том, какое место они занимают в этой жизни? — Ева потянулась к блюдцу с клубникой без зелёных хвостиков, закидывая штуку себе в рот. — Нет, это ты из таких девушек. — пожурила Лайла, лениво потягиваясь, точно после длительного сна, хотя Еве было известно, что в эту ночь сестра выкурила почти половину пачки, не отойдя после последней миссии, где пришлось убить четырёх пенсионеров. Чертовски сложно. — Вы все такие хрупкие, ранимые в душе, что аж тошно! Кстати, насчет ранимости, — бедуинка мельком взглянула в окно, но тут же вернула взгляд к Еве. — Наша мамаша вдруг заинтересовалась твоим ментальным здоровьем. — Когда последний раз она заботилась о нашей психике? — вопрос, разумеется, риторический. Поэтому Лайла лишь усмехается, потягивая только что набранный в стакан ром и морщинки у больших глаз, подведенных черным карандашом, пролегают как и раньше, почти четыре года назад — пожалуй, никогда. — Знаешь ли, её подарок нам на день рожденье в виде розовых пистолетов к семнадцатилетию был довольно презентабельным. Всем бы дарить орудия для убийств, а? — темноволосая подмигивает, звонко ставя опустошенную от чая стекольную посуду, и поднимается с места. — Видела твоего напарника сегодня, когда уходила от Мишель. Они, оказывается, в одном доме живут. Он знатно выпил. Ты, главное, проследи, чтобы он тебе в порыве опьянения в любви не признался. Ева лишь вновь закатила глаза, проглатывая кусочек персика.*
2019 год, шесть дней до апокалипсиса. — Ева! — вновь зовёт слишком знакомый голос. Перед ней, жалко лежащей на полу, присаживается Пятый, совершенно не имея представления о том, что сделать. Сзади обеспокоенно топчется Эллисон на пару с Клаусом, еле соображающим где он находится, а чуть ли не пьяная Ваня теперь облокачивается на кирпичную стену, справляясь с рвотными позывами. И стоило лишь Колхейн вновь попытаться втянуть воздух, как красное свечение начало поражать её тело, напитывая кости крайней силой. Её глаза вспыхнули огнём, изнутри хлыстали неощутимые языки пламени, формирующиеся в настоящий огненный ураган. Рука девушки резко откинула номера Пять в сторону, как только он попытался прикоснуться к ней. Ева пронзительно закричала, чувствуя жжение в висках. Теперь давили не только собственные мысли, но и разносящееся вокруг неё кольцо устойчивого огня. Оно захватило светловолосую в клетку, оставляя ей исключительно попытки выбраться из этого самостоятельно. «Грейс», — вновь прочлось по пальцам Евы, судорожно перебирающим букву за буквой. Омертвлённое лицо ребенка, её посиневшие ноготки и быстро проходящий запах карамельного ириса въелись в мозг, медленно истощая девушку так, что способности перестали действовать. Майя всё ещё держала пушку в руках, но теперь отошла дальше, ближе к тени, готовясь бежать в крайнем случае. Её запуганный взгляд кажется позабавил Клауса, покачавшего головой, мол: «Зря ты сюда пришла». — Какого черта ты с ней сделала? — рыкнул номер Пять, перемещаясь вплотную к бывшей баристе. Та отшатнулась, теряя всякую уверенность. О стоящем перед ней парне знала вся Комиссия, восхваляя его успехи в изощрённости убийств и обманчиво привлекающую внешность, имеющую некоторую нестандартность. Майя слабо фыркнула, зарясь по сторонам, и наконец опустила горячее оружие — против Пятого она ничто. Огонь не обволакивал Еву, лишь держал внутри, словно под прочным куполом. Ни жары, ни холода девушка не почувствовала. Сейчас пронзали воспоминания, терзая из стороны в сторону. Медовые волосы начали стремительно пропитываться углевым цветом, глаза пропитались краснотой, а вены заполнило словно смолой, всё так же отдавая голубым свечением. Она открыла рот, вдыхая как можно больше кислорода, и пламя разбежалось в более объёмный круг, опаляя кирпичную стену горением. Ваня широко распахнула глаза, не решаясь подобраться ближе, Клаус же завороженно наблюдал за треском яркого щита, шепча себе что-то под нос. И пока Лютер пытался оградить негодующую Эллисон от происходящего, закрывая от огня грузным телом, та лишь пыталась оттолкнуть его прочь, пробираясь к новоявленной сестре, способной опалить Третью всего за секунду, не контролируя собственных действий. — Твоя подружка разнесёт всю эту планету к чертям. — давя злобный оскал прошипела Майя, старательно подавляя страх. — Хотя, думаю, ты и сам это понимаешь. — сбежавший работник Комиссии вгляделся в экзотичное лицо потенциальной художницы, тяжело сглатывая, когда стало ясно, что та не врёт. Заметив его ослабленность она обхватила ручку чемодана, тут же растворяясь в характерной вспышке. Гудение в ушах Пятого началось так же резко, как и закончилось, ведь когда он повернулся, напарница уже лежала в отключке, приобретая родной оттенок волос. Её вены на лице, как и на всём теле, постепенно теряли смолянистый цвет. Огонь затух сразу после закрытия глаз Евы, оставляя за собой только расплавленный асфальт и жжение по всему женскому существу. Пять сел перед Евой, проверяя наличие пульса, и облегченно вздохнул, слыша размеренный стук сердца. Перед ним лежала причина апокалипсиса, тихо сопящая куда-то в воздух. Её рука рефлексивно обхватила его ладонь, сжимая так крепко, что вот-вот и все кости потрескаются. Он обязательно предотвратит процесс, найдёт способ ограничить Еву от самой себя. Защитить от того, во что всего несколько назад превратилась её сущность. — Мы же не все умеем огнём плеваться? — как бы невзначай выкинул Клаус, вновь делая затяжку. Ещё чуть-чуть, и его лёгкие отомрут прямо здесь. — Я имею ввиду, перспектива извергать лаву конечно заманчива, но мне хватает ходящих трупаков. Пять выразительных взглядов упали на пьяницу-брата, тут же закрывшего рот, и все вновь двинулись к машине, оставляя новость категории «невероятно важно» на первом месте. .