***
Цзян Чэн терпеть не мог ездить на лошадях. Как и все заклинатели именитых кланов, он обучался верховой езде и умел держаться в седле не менее уверенно, чем маневрировал на мече. Однако находиться в десятках ли над землей ему было куда комфортнее, чем в паре бу — так он точно видел, куда придется падать, если животное вдруг взбесится или не подчинится его воле. К тому же, для него было странным повелевать не предметом, а существом, с которым он не был связан духовно и физически, хотя многие утверждали, что лошади тоже понимают и чувствуют своего хозяина. То ли наездник из Цзян Чэна был все-таки никудышный, то ли ему попадались только самые строптивые и неуправляемые лошадки, но, казалось, эти животные его просто ненавидели. Иначе как можно было объяснить, почему лошади все время норовили его ослушаться, сбежать, выкинуть из седла или совершить еще какое-нибудь свое лошадиное злодейство? Некоторые видели в таком недружелюбии к нему нетерпеливый и вспыльчивый нрав Цзян Чэна. Возможно, они были правы, но кто бы осмелился ему об этом сказать? Вот и сейчас слуги и адепты ордена Цзян лишь слушали, сдерживая неподобающие над Главой клана смешки, как он битый час пути орет, то и дело стегая строптивое животное: — Пошла! Неповоротливая кобыла, ну! Что ты встала, бестолочь, пошла, говорю! Они вышли из Пристани на рассвете, и их вынужденный пеший маршрут в далекие земли Не пролегал через все ближайшие деревеньки — нужно было доставить лекарства и еду тем, кто не смог прийти за помощью сам. Цзян Чэн уже трижды успел отругать себя за это широкой души решение и с завистью поглядывал на крытую от солнца повозку с символом клана Не. Как же было бы хорошо сейчас ехать в прохладе и спокойствии, а не пытаться угомонить это неуправляемое существо. Но, хотя Не Хуайсан предлагал разделить с ним поездку, Цзян Чэн сам выбрал этот тернистый путь. И на то были веские причины. Цзян Чэн не знал, как себя вести, и каждую секунду рядом с Не Хуайсаном чувствовал себя глупо, потому что смущался и заливался жаром при одном только на него взгляде. Вести праздные беседы и увиливать не хотелось, говорить о том, что действительно волновало, — страшно и стыдно. Лучшей стратегией в данном случае было — попытаться его избегать, что он и делал весь вчерашний день, занимаясь сплошь делами клана. Теперь же он страдал здесь под солнцем в гордом одиночестве, так как этот предатель, Вэй Усянь, не преминул воспользоваться заманчивым предложением в отличие от Цзян Чэна, и сейчас из повозки слышался его беззаботный смех. Вэй Усяню, как всегда, было весело. Даже потеря золотого ядра - и та не смогла лишить его беспричинного веселья, которое было основой его сущности. — В чем дело? — тот был легок на помине и высунул голову из повозки. — Собирается дождь? А, это просто ты рядом едешь, А-Чэн! А то мы с Не-сюном гадаем, почему вдруг все стало таким хмурым? У нас есть вино, хочешь? Вэй Усянь уже тянул ему кувшин, по пояс высунувшись из повозки и опасно балансируя почти что в воздухе. — После праздника ты стал еще сердитее, чем обычно. Все еще мучаешься похмельем? Хлебни немного, и все пройдет! — Убери это, — рыкнул Цзян Чэн, сердито глянув на кувшин, будто тот был причиной всех его бед. Очень хотелось промочить горло, но пить до полудня мог позволить себе только такой бездельник и повеса, как Вэй Усянь, а Глава клана должен был соблюдать приличия. Опять. Между тем упоминание Не Хуайсана заставило Цзян Чэна снова внутренне содрогнуться — он одновременно хотел и чтобы тот тоже выглянул посмотреть на Цзян Чэна, и чтобы не показывался на глаза вовсе. — А-Чэн, давай сделаем привал? — продолжил болтать Вэй Усянь. — Мы с Не-сюном уже себе отсидели все самое нежное! На его фоне замаячил Не Хуайсан, хотя в полутьме повозки выражение его лица было невозможно разобрать. — Лошадям тоже нужен отдых, — проговорил он. — Я согласен с Вэй-сюном, мы двигаемся в отличном темпе и можем позволить себе немного размять кости. Цзян Чэн снова поймал себя на неуместном остром волнении — будто от одних лишь звуков чужого голоса внутри все перевернулось, рождая мучительную щекотку в солнечном сплетении и сухость во рту. Он сглотнул, понимая, что просто не может вымолвить ни слова, и пришпорил лошадь. Та тут же заартачилась, не позволив эффектно исчезнуть, забуксовала, как Цзян Чэн ее ни увещевал. — Привал! — объявил он, хотя больше это походило на истошный вопль, чем на приказ.***
— Что происходит? К несчастью, отдыха не случилось — Вэй Усянь умудрился утащить его подальше от поляны, где они устроили привал, и теперь испытующе смотрел будто бы прямо в душу. — Ты сегодня сам не свой, и меня не обманешь, А-Чэн, — он прищурился. — С тобой творится гуль пойми что, я пытался разобраться, но понял только, что все твои мысли — хаос из мыслей! Рассказывай! На мгновение все эмоции Цзян Чэна застлало любопытство — такое раздражающе прямолинейное, что возмущало до глубины души. Цзян Чэн в ответ не преминул оскорбиться. — Со мной-то все в порядке! — отрубил он. — А вот с тобой что, Вэй Усянь?! Кто бы говорил вообще! Ты то зовёшь на помощь, то сбегаешь. Хуже девицы легкого поведения! — решив, что лучшая защита - это нападение, Цзян Чэн снова припомнил недавние события. И хоть они уже все обсудили, он не собирался ничего забывать. Особенно в ситуации, когда нужно было уйти от ответа. — Это все Лань Чжань, — Вэй Усянь поморщился, — он тоже странный! Но мы все выяснили: ему плевать, что я обрезанный рукав, и мы с ним лучшие друзья, он сам так сказал! Он тут же широко улыбнулся, и его гордость легко читалась по одному лицу, без всяких связей. — Но ты! — впрочем, он тут же вернулся к Цзян Чэну. — Ты так просто не уйдешь! Еще был странный момент, кстати, — Вэй Усянь хитро прищурился. — Я сидел на дереве, и вдруг… — он поиграл бровями. — Ты был не один тем вечером, А-Чэн! И ничего мне не рассказал даже! — Что ты выдумываешь?! — Цзян Чэн пихнул Вэй Усяня в плечо. — Не было ничего такого! Раскрывать свою тайну не хотелось — Цзян Чэн был уверен, что брат его поднимет на смех, а избавиться от его шуточек можно будет лишь одним способом — самолично утопившись в пруду. С другой стороны, Цзян Чэн не привык держать в себе переживания — обычно брат (и ещё несколько человек вокруг) всегда был в курсе, кто его взбесил или обидел. К тому же, он не умел врать, в его манере было бы выпалить все как на духу, но было страшно произнести все это вслух. Как будто от этого произошедшее стало бы ещё более весомым и настоящим, чем уже являлось. — Я тоже кое-что видел, знаешь ли! — соврал он. Вообще-то в тот вечер он так погрузился в свои переживания и так устал после ночных забегов по лесу, что не видел уже ничего. Но Вэй Усянь не знал об этом. — Иначе я бы точно догнал тебя и разорвал на кусочки! — Что ты видел? — Вэй Усянь вытаращил глаза. Похоже, у него хватало своих секретов. — А-Чэн, нельзя подсматривать! — он напустил на себя важный вид. — Мы говорили с Не-сюном, и он правильно считает, что личная жизнь не должна никого касаться! — О чем вы говорили?! — тут же вырвалось у Цзян Чэна. В этот момент в сердце, помимо смятения и прочих ярко окрашенных чувств, что терзали его, прокралось ещё одно не веданное ранее — ревность. Он вдруг разозлился: братец его отлично устроился, попивая вино и болтая с Не Хуайсаном о всяком личном в дороге. Пока он сам мучался в седле и изнывал от терзающих разум дум. — Чего ты злишься?! — Вэй Усянь неправильно распознал его мысли. — Не-сюн замечательный! Он вообще-то очень умный в некоторых моментах. Я же теперь обрезанный рукав, и мне надо знать… ну, там, всякое, — он сделал неопределенный жест рукой, — поэтому иметь таких просвещенных людей рядом очень важно! Цзян Чэн представил, как эти двое легко и просто обсуждают все то, от чего его ум и сердце пылали больше суток. Все эти сокровенные и интимные вещи, которые просто невозможно было с кем-то разделить! «Просвещенный» Не Хуайсан делился с Вэй Усянем историями из своей жизни? Объяснял, как обольстить кого-то? Учил целоваться? А что тогда он делал с Цзян Чэном?! — Может, я тоже обрезанный рукав! — выпалил Цзян Чэн злобно. — Может, мне тоже надо! Нет, ты как обычно в центре мира! Да знаешь ли ты, что испортил, возможно, лучший момент в моей жизни! Ты всегда все портишь! Цзян Чэн никогда не умел контролировать свои слова в гневе, обида застилала ему глаза. Теперь все произошедшее казалось глупой шуткой, невинной хмельной выходкой, которую наивный Цзян Чэн принял за чистую монету. У Вэй Усяня сделалось какое-то совсем глупое лицо. Он нахмурился, всматриваясь в Цзян Чэна. Буквально физически ощущалось, как он пытается всеми силами понять, что творится у того на душе, используя аналитические способности и их связь одновременно. Он даже обернулся и внимательно посмотрел вокруг. — Цзян Чэн, — Вэй Усянь понизил голос, — сейчас самый лучший момент в твоей жизни? Я ничего не понимаю. — Я целовался! — клацнул зубами Цзян Чэн. — Но из-за тебя и твоего «лучшего друга» Лань Чжаня, я упал в воду, а он сбежал! «И теперь предпочитает вести беседы с тобой, хотя должен был бы тоже злиться. Видимо, ему просто плевать», — эту мысль Цзян Чэн остановить успел, хотя после всего, что он уже успел наговорить, терять было нечего. — Ты целовался?! С кем?! — Вэй Усянь даже подпрыгнул от возбуждения. — Святые небеса, Цзян Чэн, кто это был?! Это был парень и он… сбежал? — он бессердечно расхохотался. — Вот умора! Ты уверен, что это точно был поцелуй, а? Вэй Усяня распирало все больше, за своим весельем он, похоже, не замечал, что Цзян Чэну не до смеха. Впрочем, как и всегда. — Расскажи мне скорее! Как это было?! Цзян Чэн не сдержался и с силой толкнул Вэй Усяня в грудь, что тот отлетел на пару шагов. Кулаки сжались, и даже Цзыдянь на запястье завибрировал, испуская маленькие молнии и грозясь вырваться, чтобы проучить обидчика. — Теперь я понимаю, о чем говорила моя мать! Ты ужасный брат, Вэй Усянь! — выкрикнул он, чувствуя как злые слезы наворачиваются на глаза, и отвернулся, пытаясь унять гнев. В итоге он пошел прочь, но не обратно к месту привала, а в поле, простиравшееся ниже по холму, не обращая внимания на высокую траву и кусты. Вэй Усянь несколько секунд стоял, будто пораженный громом, а потом до Цзян Чэна долетела отраженным ударом его собственная боль и обида вперемешку с чувствами брата. Такая сильная, что чуть не сбила его с ног. — А-Чэн, постой! — Вэй Усянь осознал, что только что натворил, и кинулся за ним. — Постой, я был неправ! А-Чэн, я идиот, прости меня! — надрывался он, догоняя. — Я дурак. Вэй Усянь обогнул его и преградил дорогу, скрестив руки на груди. Веселье испарилось, он смотрел серьезно и виновато. — Чего тебе? — Цзян Чэн дернул подбородком и упрямо сжал челюсти. Отчего-то сейчас ему вспомнилось как они поссорились с Вэй Усянем в самый первый раз. Собак Цзян Чэна увезли, и он так злился на этого мальчика со смешинками в глазах, но простил почти сразу, не сумев сопротивляться его обаянию. Только вот они уже были не дети. — Прости, — упрямо повторил Вэй Усянь. — Тебе было грустно, а я посмеялся. И не спорь, я знаю, что тебе грустно. Я ведь мелю все, что в голову взбредет, язык без костей, — зачастил он как обычно. — Вот и Лань Чжань говорит, что я бесстыжий, но я не со зла! Он закусил губу, принимая совсем виноватый вид. Со стороны это могло казаться напускным, как и все, что творил Вэй Усянь, но Цзян Чэну также были известны его настоящие чувства. — Простишь? Да, они не были детьми, но Цзян Чэн по-прежнему не мог долго на него злиться. Уже тогда он принял Вэй Усяня как родного брата и полюбил, а теперь и говорить было нечего. — Гуль с тобой, — махнул рукой Цзян Чэн и опустился на траву. Вэй Усянь плюхнулся рядом. — Мне не грустно, я просто окончательно запутался, где заканчиваются мои эмоции и начинаются твои, — после небольшого молчания произнес Цзян Чэн задумчиво. Его вдруг осенило: а что если это неожиданное влечение к Не Хуайсану и не его вовсе? — Тебе нравится Не-сюн? — спросил Цзян Чэн тут же. — Ну да, — беспечно пожал плечами Вэй Усянь, — он отличный друг. А почему ты спрашиваешь? Лань Чжань, вон, тоже про него спрашивал, не знаю, почему. Будто, если я обрезанный рукав и он — тоже, то мы должны влюбиться! Полная ерунда! — он будто сердито стукнул ладонями по коленям. — Мне так никто не нравится! Лань Чжань только. А тебе нравится кто-то? Он спросил это так просто между делом, будто речь шла про обед или прогулку. У Вэй Усяня все всегда было просто. — Нет, конечно! — попытался соврать Цзян Чэн, но услышав недоверчивый смешок, недовольно скривился и зачастил: — Ну нравится, и что? Я не уверен! Я подумал, может, это ты, а не я, потому и спросил… — он хлопнул себя по лбу. — Так ты потому испугался? Я думал, тебя сейчас убьют, а ты просто признался Лань Чжаню, что влюбился в него! — Я не признавался, ты что! — Вэй Усянь вытаращил глаза. — Это же Лань Чжань, он бы такое не смог стерпеть, это же бесстыдство, убожество и все такое. Но он сказал, что я все равно его лучший друг, несмотря на то, что обрезанный рукав — уже неплохо! Правда, сперва он очень злился, — Вэй Усянь вздохнул. — Неважно, он снова ушел неизвестно куда и навряд ли скоро вернется. Это все странно очень. Он сорвал травинку, откинулся на спину и уставился в небо. — Раньше не надо было ни в кого влюбляться, было проще, скажи, А-Чэн? — он задумчиво жевал травинку. — Но так зато веселее. У меня сердце радуется, как Лань Чжаня вижу. Думаешь, это любовь? — Не знаю, — Цзян пожал плечами и добавил сварливо: — Но раньше точно было проще. Он подумал, взвесил все за и против и все-таки предположил: — Знаешь, мне кажется, Лань Чжань… Это не просто дружба. Он готов нянчиться с тобой даже больше, чем я. И ещё он ревновал. Теперь Цзян Чэн это очень хорошо понимал! — Ревновал? — Вэй Усянь поднялся на локтях и недоверчиво глянул на него. — Когда такое было? И когда ты так решил? Сколько помню, говоришь, чтоб я его не доставал! Знаешь, что я думаю? — он рывком вскочил на ноги. — Все это ерунда! Судьба сама за нас все решит, вот увидишь! Во всех этих историях про любовь она сама собой случается, так и будет! Вэй Усянь, полный уверенности в своей правоте, широко ему улыбнулся и протянул руку, помогая подняться. — Не грусти, А-Чэн, как-нибудь разберемся с тем, кто кому нравится, не мы одни такие на свете. А если твой избранник тебя надумает обидеть, я тут же приду и настучу ему, не сомневайся! — он заливисто расхохотался. — Никто моего братишку не смеет обижать! Цзян Чэн скептически хмыкнул, но не стал напоминать, что в их паре он гораздо больше подходил на роль старшего брата, чем Вэй Усянь. Улыбка против воли появилась на лице. — Пора возвращаться, — Цзян Чэн огляделся, оценив, как далеко они отошли от стоянки. Вэй Усянь кивнул, и они пошли обратно. По дороге они переговаривались о ерунде, минуя болезненные темы, и Цзян Чэна это устраивало. Эти редкие моменты гармонии между ними случались нечасто. Но на подходе к месту привала в их мирок вдруг мешались посторонние звуки — крики и звук оружия. — Что-то случилось, — переглянувшись с Вэй Усянем, Цзян Чэн рванул вперёд. В этот момент с ближайшего дерева спикировало трое вооруженных людей, тут же отрезая его от брата. — Блокируйте Вэй Усяня! — раздался крик. — Я справлюсь! — Вэй Усянь уже выхватил флейту. — Помоги в лагере! Мимо просвистела стрела, Вэй Усянь мастерски отбил ее. Впереди по-прежнему звенела сталь и слышались крики. — Беги! — проорал Вэй Усянь, и это было правильным решением. В лагере царил хаос из дерущихся людей. Определенно, это была засада. Их выследили и дождались удобного момента. Глупо было рассчитывать, что Вэни так просто дадут им взять контроль в свои руки. Праздновать победу было еще рано — враг не собирался сдаваться после первого поражения. — Глава Цзян! Не успел Цзян Чэн выскочить на поляну, как его заметили. Двое заклинателей напали одновременно с разных сторон, но он не растерялся — два меча, Саньду и Суйбянь, грозно сверкнули, разрубая врагов. Тела рухнули под ноги, пачкая ханьфу кровью. Цзян Чэн быстро огляделся: и тут, и там виднелись чёрные с красным одежды — его воинов превосходили не количеством, но, увы, качеством. Взгляд наткнулся на перевёрнутую повозку, и Цзян Чэн с остервенением бросился в битву. Его появление между тем создало резонанс. Командир отряда Вэней (Цзян Чэн не помнил, чтобы видел его раньше) тут же озвучил приказ убить Главу Цзян, и сразу с десяток воинов устремились к нему. Это было на руку Цзян Чэну: вызывая огонь на себя, он мог спасти больше жизней своих людей. На краю сознания мелькнула мысль о том, как Вэни умудрились послать такое количество людей и остаться незамеченными? Видимо, они перемещались маленькими группами и собрались здесь — хороший тактический ход, который стоило запомнить. Впрочем, долго размышлять времени не было — задачей стало не дать им загнать себя в угол, а это было возможно только при самой быстрой скорости и точности атак. Приходилось крутиться на одном месте, расчищая себе путь. Удар — падающий противник, поворот — еще один. Возможности оценить общую ситуацию не было, но с таким боем победа близилась: Вэни не были бесконечными и не возрождались как нечисть. — Не дайте никому сбежать! Откуда-то сбоку послышался крик Не Хуайсана, самого его, впрочем, было не разглядеть за жаром битвы. Ему тут, конечно, было нечего делать, воином он никогда не был. Наверняка личный отряд из Цинхэ защищал своего господина, однако Цзян Чэн увидел, как после приказа те устремились в сторону леса, чтобы догнать врагов, что пытались скрыться с места сражения. Цзян Чэн, поддавшись инстинктам, рванул в сторону перевернутой повозки — просто проверить, убедиться, что все в порядке, хотя никто не звал на помощь. Он не добежал, только увидел, что чутье не подвело его, — прямо на глазах Цзян Чэна на Не Хуайсана напали сзади. Тот даже вскрикнуть не успел, как к горлу прижался кинжал. Нападающий отличался от обычных воинов клана Вэнь — носил черные одежды без знаков отличия, а его хищная, чуть безумная улыбочка грозилась навсегда въесться в память Цзян Чэна. — А ты, красавчик, пойдешь со мной, — громко возвестил незнакомец, бросив что-то под ноги. Цзян Чэн заорал, выпуская Цзыдянь, но не успел — талисман закрутился, скрывая Не Хуайсана и его похитителя в клубах тумана. Через секунду их обоих уже не было.