Ange blessé

      Яркое, но холодное и совсем белое солнце пробивалось через бледные серые подобия занавесок, оставляя полосу света на полу.       Марсель безразлично смотрел на одеяло перед собой, пытаясь сорвать указательным пальцем заусенец на большом. Фабрис следил за этим, медленно добавляя к физраствору более подходящие витамины. Положение дел никак не менялось в течение последующих двух дней после первого пробуждения, что не увенчалось панической атакой. Он не старался попросить помощи, если ему что-то было нужно. Пускай даже он был все ещё чрезмерно слаб и было заметно, как его тревожат боли в животе и рёбрах. Это сказывалось на его эмоциональном фоне. Омега расстраивался, что руки слишком дрожат и он разливает воду, отказывался принимать помощь с гигиеной. Пока нельзя было принимать душ или ванну, к тому же, он мог с лёгкостью поскользнуться, или потерять сознание. Вместо позволения обтереть его, он самостоятельно кое-как справлялся с влажными полотенцами одной рукой. Росса смотрел на это с горечью, а медсестры просто качали головами, не в силах что-то предпринять. Альфа сдался, выбирая меньшее из двух зол.       — Сегодня можно попробовать поесть, — тихо, едва ли не шепотом произнес Фабрис, убирая в карман использованный шприц. — Твердой пищи пока что нельзя, но это скоро пройдет.       Марсель посмотрел на него из-под лба, когда он уже замолчал. Замедленная реакция свидетельствовала о том, что препараты интенсивно притупляют чуть ли не все участки мозга, что должны быть активны. Иначе может произойти нечто совершенно непредсказуемое. Этого Фабрис и боялся, ведь вечно и насильно его держать под супрессантами не выйдет. По крайней мере, имелась надежда, что это не сойдет лавиной, и Росса по очереди разгребет каждый сугроб на пути к реабилитации.       Пока его переводили в комбустиологическое отделение, решив, что все миновало, и ожоги — самое страшное, он вынужден был снова впасть в спячку.       Новость о том, что его вывезут за пределы такой безопасной и тихой палаты его поразила, он едва не задохнулся от ужаса. Фабрис откровенно нехотя обязан был его наколоть релаксантами. Отходил он от них тяжело весь следующий день. Скорее всего, и сейчас отходит, хотя результаты анализов вполне себе неплохие. Организм молодой, с должным уходом справится со всем без проблем. Так считал Росса, но вовсе неуверенный в том, что это касается и детородной функции.       Судя по данным обследования пятилетней давности — тогда ему вырезали аппендикс — у него не было течек. На тот момент ему был уже двадцать один. Нехитрая арифметика и Фабрис, прикинув в уме, ужаснулся, как пренебрежительно его супруг отнёсся к здоровью своего омеги. Хотя, может, он и поспособствовал этому каким-то образом. Опять же, речь идёт об очень ранимой психике. Ему и так самим чудом удалось понести, с такими-то условиями.       — Вас что-то волнует? — Фабрис присел на стул и снял очки, чтобы напрямую смотреть на юношу.       Используя свои кое-какие навыки нейролингвистического программирования, он все пытался подстроиться под своего пациента. Но это помогало слабо, потому что даже их схожесть не давала Марселю чувства сближения с собеседником, или он этого никоим образом не показывал. Основной сложностью являлась самая эффективная на его взгляд «подстройка» под речь. Он вынужден перейти на самый низкий тон, ведь не мог говорить в том же тембре, что и Марсель. Хотя тот говорил односложно и весьма редко — его горло было отнюдь не в том состоянии, чтобы он мог вступать в словесные схватки. Подстроиться под его жесты тоже выходило не особо, но тут все было проще: омега беспокоился, и очень сильно. Если он потирал висок — Фабрис смахивал пылинку с халата, если прикасался к своему лицу — поправлял воротник, если двигал пальцами — покручивал ручку. Это действовало куда лучше и продуктивнее. С позой тоже не разгуляешься, а в дыхании ему приходилось применять метод кратных циклов, чтобы синхронизироваться с ним хоть на каком-то уровне, в спокойном состоянии он дышал совсем медленно. Самый сложный, но, как оказалось, самый действенный.       О психологической подстройке он даже не мог грезить: это было невозможно ввиду постоянного молчания омеги.       — Нет... — блондин медленно подвигал ладонью перед лицом, будто пытаясь разогнать мошек, и Фабрис прижал пальцы к губам, ни на секунду не выпуская из виду его малейшие импульсы. — Максим? — он пытался максимально сократить количество слов в предложениях, что очевидно.       — Он... не приходил, — Фабрис напрягся. Но омега покивал, чуть опустив плечи, эта информация его расслабила, а значит, он не хотел его видеть. — Если он придет, я скажу, чтобы его не пускали к Вам.       — Нет, — для убедительности, он отрицательно покачал головой, его губы поджались, а глаза заледенели. Признаки сильного испуга.       Марсель прижал ко лбу ладонь, прощупывая пальцами швы, прикусывая губу. Конечно, он не хотел его видеть, потому что знал, чем это обернется. Максу было глубоко плевать, что у него вместо внутренностей фарш, в голове — каша, а на месте руки одна сплошная зияющая рана. Он бы и душу с него вытрусил. О, Марсель был уверен, что он так и сделает, останься они наедине хоть на минуту. Но если он попросит его не пускать, то, рано или поздно, ему придется выйти из больницы, вернуться туда, в весь тот кошмар. И усугублять собственное положение ему совершенно не хотелось.       Прикрыв глаза он глубоко задышал, в попытке справиться с накатившей волной паники. Так, как учил его доктор, так, как он показывал.       Росса посмотрел на движения его живота, обеспокоено прижав к губам пальцы, в которых держал ручку. Ему не хотелось прибегать к повышению дозы успокоительного, препараты и так были на грани возможностей невролога. И всё-таки он действительно выписывал рецепты на очень дорогостоящие средства, не с целью мести, но с необходимостью действительно и качественно позаботиться об омеге. Пока было рано судить, но он искренне надеялся на то, что это быстро поставит парня на ноги.       В дверь постучали и Марсель вздрогнул, хаотично бегая глазами по одеялу.       — Не переживайте, это принесли поесть... — не успел он договорить, как дверь открылась, и он с ужасом застыл на месте, глядя на нее. — Я же говорил, нельзя так делать.       — Но Бри! — девчонка вкатила в палату тележку с подносом и встала в дверях, упирая кулачки в боки.       — Месье Росса, когда я на работе, — он поучительно поднял палец в воздух и вернул очки на место, разворачиваясь на пациента.       Марсель, впервые с живой эмоцией на лице, смотрел на девочку. С искренним интересом. Не пугался, хотя тут за версту видать, что это создание — сущая альфа, концентрат, так сказать. Его бледность от страшных мыслей, что гложили его до прихода Лоретты, слегка сошла, а губы изогнулись ломаной линией, притворствуя улыбке.       — Простите, пожалуйста.       Фабрис слегка кивнул омеге, но это было неискреннее извинение. На деле он страшно был благодарен Лори. Это было очень, очень рискованно, ведь Марсель страшится альф. Но, видимо, на маленьких девочек это не распространяется. Стоило проверить ещё и на женщинах, но всего в своих дозировках.       — Мисс Лоретта, прошу на выход, — направляясь к тележке, наигранно строго проворчал мужчина.       — Пф, — девочка махнула на него ладонью и наклонилась вправо, без задней мысли рассматривая пациента за его спиной. Очевидно, просьба-приказ так и осталась проигнорированной. — Этот мальчик — омега?       Она зашептала это, но и Марсель услышал, от чего улыбнулся глядя ей в глаза уже увереннее, чтобы не выглядеть слишком мрачно. Маленькая невежа ему сразу понравилась, и запах у нее приятный, но слишком уж интенсивный. Яркий, как ее облако рыжих волос.       Как она вообще могла понять, что перед ним не бета? Видимо, у нее просто отменные инстинкты, иначе этого никак нельзя было определить.       — Лори, нельзя беспокоить больных, если они не хотят с тобой беседовать.       — Но он же ещё не успел ничего сказать! — она возмущённо насупилась и, обойдя брата, направилась к омеге, шумно топая по полу. Внутренне Марс напрягся, но, когда к нему протянулась крохотная ладонь, удивлённо посмотрел на нее, а затем в зелёные глаза. — Меня зовут Лоретта Росса, я будущий доктор.       Марсель поднял пораженный взгляд на врача, затем снова на малышку, невольно их сравнивая. Да, скорее похожи, чем нет. Он принял ее за его дочь, но обращение «Бри» наводило на другие мысли о родстве. Точно так же по-деловому стоит, с идеальной осанкой, гордо выпятив грудь. Правда медицинский халат на ней волочится по полу, а рукава заботливо подкатаны, но все равно скрывают половину ладошки.       Фабрис тяжело вздохнул, изображая из себя мученика и удерживая поднос. Сразу же выносить рыжего бунтаря из палаты он не стал, поскольку это преобразило пустое лицо омеги. Это явно было лучше, чем ничего. К тому же, умная девчушка протянула ему левую ладонь для пожатия, явно заметив, что правая забинтована. Это точно не было ошибкой, поскольку он лично ее научил здороваться правильно. Братская гордость центнером пригвоздила его к полу.       Как после этого не задарить это маленькое создание всякими этими плюшевыми зайчиками, от которых она в восторге? Он готов был раскошелиться на самого большого и самого мягкого.       Марсель медленно пожал маленькую ладонь, такую горячую, что выпускать ее больше не хотелось.       — Видишь, Бри, а ты пыхтел, — она махнула на брата рукой, лучезарно улыбаясь блондину. — Вы же омега, правда?       — Да, — он просипел это, чуть склонив голову на бок и заправил кудрявые волосы за ухо.       — Ой, — она прижала ладонь ко рту, будто чего-то испугалась и повернулась на мужчину. Только после этого он отмер.       — Что ещё за «ой»? — Фабрис одним движением раздвинул столик, что предусмотрительно прикручен к койке справа, и опустил на него поднос. — Некорректно спрашивать о таких вещах. Где твои манеры?       — Оставила в других штанах, — Лори недовольно фыркнула, присаживаясь на койку рядом.       Марсель выдохнул под нос, что можно было принять за смешок, и Фабрис расплылся в ответной улыбке, даже неожиданно для себя, такой поворот его порадовал.       Не понимая повисшей атмосферы, девочка переводила взгляд изумрудных глаз с брата на пациента, что так и не представился. Она хотела было напомнить об этом, но осеклась, подумав, что это тоже было не вежливо, но так они были наравне. К тому же, ей не хотелось, чтобы Фабрис прогонял ее, потому что этот человек — жутко красивый, а ее лишнее напоминание о себе могло побудить в ворчуне-брате желание ее вышвырнуть.       — А Вы левша? Как папа, — ее брови поползли вверх, когда она увидела, как Марсель пытается взять ложку в левую руку. В ответ на отрицательные покачивания головой она свела брови. — Тогда так должно быть неудобно, Бри, почему ты не поможешь? — она пнула его рукой, переклонившись через ноги омеги. — Меня ты кормил с ложечки.       — Дома вызубришь учебник по этике наизусть, — мужчина прорычал это сквозь зубы и неожиданно встретился взглядом с голубыми глазами.       На губах омеги играла лёгкая улыбка, но он хорошо ее увидел, привыкнув за столь долгое время к его выражению лица. Предложение Лори было ой как резонно, поскольку рука у него дрожала, прибор он ронял на одеяло и даже поднимал с трудом. Блондин едва заметно кивнул, переводя взгляд на малышку и уголки губ поднялись ещё чуть выше.       — Я бы помогла...       — Ты и себе вилкой в рот попасть не можешь. У тебя до сих пор шрам от четырех дырок под губой, — Фабрис снова услышал выдох и сел с другой стороны от омеги, взяв в пальцы столовую принадлежность.       Омега приоткрыл маленький рот, глядя вниз и Фабрис аккуратно поднес к его губам ложку. Опыт кормления младшей сестры тут явно неплохо помогал. К тому же, атмосфера явно значительно потеплела, омега даже безропотно принимал его участие, еще и в непосредственной близости к себе, а ведь он допускал такое только в случае обработки швов, смены повязок и забора крови.       — Эй, так нельзя говорить о младшей сестре! — Лори сердито нахмурилась, внезапно переходя на итальянский, что значило, что она вот-вот обидится или взорвется, как петарда. — Ты из меня перед красивым омегой недотепу делаешь!       — Знаю, знаю, прости, — Росса хмыкнул, тоже переходя на итальянский, и ловя на себе заинтересованный взгляд. — За это я свожу тебя в кино.       Конечно, за залпом темных веснушек этого не было видно, но такой шрам действительно имелся. Это произошло в прошлом году когда она увлеченно смотрела какой-то сериал о «синевласой девушке в красном гидрокостюме» — так про себя это окрестил Фабрис. Наверное, на напряжённом моменте, она ткнула вилкой себе чуть ниже губы, да с такой яростью на очередного злодея, что проткнула кожу достаточно сильно. Хотя она гордилась тем, что даже не заплакала.       А сейчас пыталась быть настоящей крутой альфой, и не могла потерпеть, чтобы перед таким омегой ее выставляли дурнушкой. Ведь это совсем не так! Как только румянец со щек сошел, а желание обижаться прошло — она посмотрела на Марселя, изучая его черты лица. К сожалению, миска опустошилась, а она обязывалась самостоятельно отвезти тележку назад мисс Адель, ведь Лоретта — человек серьезный и ответственный, почти что уже взрослый, ей пришлось самостоятельно решиться на то, чтобы уйти.       — Спасибо, — Марсель по очереди взглянул врачу и будущему доктору в глаза и застенчиво опустил голову. Эти двое заставили его впервые за долгое время испытать нечто помимо обычного спектра эмоций. И он уже был рад этому разнообразию, позабыв о грядущем кошмаре хоть на минуту.       — Не стоит, — бодро отозвалась малышка, спрыгивая с кровати и самостоятельно забирая поднос. — Выздоравливайте, ладно?       — Конечно, — прошелестел Марсель и на прощание поднял ладонь, глядя как Лоретта спиной вперёд выталкивает тележку так улыбаясь, что странно, что у нее щеки не болят.       — Простите еще раз, — Фабрис пересел на свой стул рядом и открыл журнал.       — Она замечательная, — Марсель медленно опустился на подушки, глядя на дверь с нечитабельным выражением лица.       Лоретта очень шумная, очень пестрая, энергичная и заразительно веселая. Он бы и себе хотел такую вот взрывную малышку или малыша... просто ребенка, о котором всегда так мечтал. Кого-то, кто любил бы его по-настоящему и безвозмездно, той безграничной любовью, которую ему самому не на кого выплеснуть. Но с тем человеком, на жизнь с которым он оказался обречен, это становилось невозможным, в таком случае он не хотел бы рожать, чтобы они оба мучились? Это было слишком даже для него. Он лишен выбора и просто играет отведенную роль.       Все хорошее настроение мигом исчезло, будто оно являлось просто шлейфом маленькой альфы, и потому утянулось за ней, когда она отошла на достаточное расстояние.       Почувствовав давящий ком в горле, он едва не застонал. Переведя взгляд на мужчину, зажмурился, пытаясь сдержать слезы, но это оказалось необратимо. Первый же всхлип показался ему необычайно громким, и он прижал ко рту ладонь. Одновременно с этим его затошнило, но лишаться обеда он не хотел никакой ценой, потому сглотнул рвотные позывы назад, не обращая внимания на то, что Фабрис набирает что-то в шприц, что его пульс участился настолько сильно, что ребра заболели. Попытки правильного дыхания ему не помогали, он дернулся, подвергаясь полнейшей панике, когда мужчина взял его за локоть. Не грубо, совсем наоборот. И он что-то нашептывал, но так тихо, что омега не мог понять это за шумом крови в ушах.       Росса вколол ему сильные успокоительные, совсем маленькую дозу, продолжая нашептывать о дыхании, спокойствии и его безопасности. Трудно было сказать, что сказалось на столь внезапном скачке, но попытка Марселя сдержаться — его очень побеспокоила. С одной стороны, это было даже хорошо, ведь он приложил немало усилий, чтобы оставаться в спокойствии и не вернуть на свет божий несчастный больничный суп. Но с другой — он пытался закрыться, в то время, как Фабрис ищет любые способы внедриться в его доверие.       Омега обмяк, опуская руку. Губы, подбородок и ладонь блестели от слюны, щеки — от слез. Но Росса дождался, когда юноша уснет, только после с тихим шорохом достал салфетки и принялся вытирать его маленькое круглое лицо. Он был действительно, искренне благодарен своей сестрице, которая все-таки вызвала в нем чувства. Потому что это значило, что они есть, он не совсем атрофирован, просто все плотно прячет в себе, чтобы не раниться. Таким был лучший исход, ему не пришлось влезать в его голову с инструментами, чтобы отыскать нужную информацию, и не повредить то, что и без того держится на добром слове. Это было бы с плачевным исходом, ведь две бетонные плиты на стыке скотчем не заклеить, чтоб вся конструкция не колебалась. А позволить себе что-то серьезнее этого условного скотча он не мог.       Росса спокойно вздохнул, вытирая с невысокого бледного лба испарину и осторожно убрал с раны волосы, чтобы не прилипали. Осталось действовать на опережение: уговорить Макса не приближаться к супругу, пока тот в больнице, по возможности, вытянуть дополнительные сведения о его состоянии. В идеале, конечно, все и побыстрее, но он понимал, что ему на блюдечке такой заказ не принесут. Да и спешка ни к чему, он не мог мобилизовать все резервы в Марселе, чтобы бросить их на передовую по борьбе с психическими нарушениями, поскольку ещё его физическое состояние требовало все еще многого.       Его реакция во время разговора о его альфе... это ну просто ни в какие ворота. Он напуган самим упоминанием человека, что вообще об этом можно сказать? Их нужно максимально безболезненно оградить друг о друга, если Фанрье все-таки вспомнит, что у него, вообще-то, есть младший супруг, и он еще и болен. Таких людей Росса не понимал, не хотел понимать, ведь это так замечательно: иметь возлюбленного, быть любимым. А он, выходит, сам себя этого лишал, доводя юношу до того, что тот буквально затравлен его действиями?       Кожа покрылась неприятными мурашками и он вышел из палаты. Сев на подоконник, он рассеяно взглянул на время и выглянул на улицу. Пора было идти на обход в свое отделение, но ему не хватало вот буквально литра крови, по ощущениям. Он утомился от постоянных интенсивных размышлений об этом пациенте, вокруг которого создалась такая мрачная перспектива.       Просто если логично рассудить, напрашивался горький, но реалистичный вывод, что он не сможет ему помочь досконально, чтобы он был новеньким, как с чеканного завода. Потому что на хоть какую нормализацию потребуются даже не месяцы: длительные годы тщательного лечения. А уж по этому поводу его очень сильно терзали сомнения, что Фанрье позаботится как следует.       Росса уже чувствовал себя неоднозначно. Будто он, как художник, должен отдать свою ценную картину в чужие руки за большую цену. Казалось бы, ему должно быть все равно, что с ней станет дальше, ведь ему заплачено, а он сможет сделать еще множество картин, всяких разных. Но он не может остаться равнодушным, это превышало его лимит холодной разумности.