***
— Ох, вы поглядите! — весёлый голос звонко отразился от стен небольшого кабинета и мужчина за столом хлопнул в ладоши, глядя на Фабриса. — Зеленый весь, пришел ко мне, чтобы я тебя пожалел? Росса цокнул языком, прикрывая дверь. Прозвучало грубо, буквально камень в его огород, но тон психолога явно давал понять, что он это не со злым умыслом говорит. Омега уперся ладонью в стол, отъезжая от стола, и забросил на него ноги, заметив, как невропатолог защелкнул замок. Эта его фривольность, такая совсем не сочетающаяся с его нежной внешностью, казалась несколько чужеродной. И Фабрис знал об этом не по наслышке. Антони Горье, сорокалетний омега, трижды разведен, любитель жидкостей, что горят, если к ним поднести спичку, фанат плотских утех. По совместительству, бывший любовник Фабриса. Ах, конечно, и высоко квалификацированный специалист, если такое имеет место быть в его послужном списке. Года три назад у них случился бурный роман, хотя ограничивался он сексом без обязательств и редким препровождением досуга за пределами горизонтальных поверхностей. Так уж вышло, что они оба — взрослые и зрелые личности, знающие, чего хотят. А по совпадению, они желали как раз удовлетворить телесные потребности, и нашли утешение друг в друге. Их связь оборвал Росса, когда узнал, что Тони собрался вступить в брак. Не ему читать морали о нравственности другому, и он просто вышел из этих свободных отношений, решив, что не хочет быть камнем преткновения, если вдруг супруг его партнера узнает. Но после, Горье он долгое время буквально избегал, пока тот сам не прекратил искать с ним встреч. Полгода назад брак психолога в очередной раз распался, и он был снова свободен и счастлив, принося на себе время от времени запахи разных альф, которые Росса лишь изредка ощущал, поскольку сблизиться они попыток более не предпринимали. — И где ты берешь точилки для языка? Острый, как всегда. — Ха! — омега скрестил ступни, и потер ногти о край халата, затем сдул с них что-то невидимое, изображая из себя напыщенного идиота. — Я просто делаю зарядку всех мышц, и языка в том числе, ты же знаешь, как я в этом хорош, — он махнул тонкой ладонью по курсу на маленький диванчик для приема пациентов. Его правильные губы наконец приобрели здоровую улыбку, а не пренебрежительную усмешку, и он скрестил руки на груди. — С чем пожаловал? — Ты об этом? — невропатолог махнул в воздухе книжечкой и приложенным листом. — Познавательная литература, — он опустил свою ношу на стол и прилег на предложенное ранее место, устало прикрыв глаза. Оттенок его лица действительно не отличался особым здоровьем, но ему некогда было позаботиться о том, чтобы нормально питаться или спать, к тому же Лоретта вытрясла из него душонку еще час назад, пытаясь уговорить брата съездить домой. Но у него намечалось что помасштабнее, чтобы тратить время на сон; а спешил потому, что Вилена, не подбирая слов, короновала его званием фантазера в ответ на просьбу не подпускать Максима к больнице. Она явно была на стороне Фанрье, потому что не могла даже дать контактов, чтобы Росса сам вышел на связь с юристом. Все счета проходили через Вилену, она их и отправляла Максиму, поддерживая связь и сообщая о состоянии. Ну, наверное. Он же, как лечащий врач, вообще не мог выступить с нотацией о том, как следует обращаться с омегой сейчас, и после выписки. Физическое его состояние было вполне неплохое, стабильно шел на восстановление. Но он сильно снедал себя тревогой, как он единственный раз сказал, связанной с тем, что «это все зря», то бишь все его лечение, в которое Фабрис окунулся. Росса же не хотел, чтобы его труды каким-либо образом были обесценены, и зная, что все это идёт от депрессии его пациента, нездоровой самооценки и страха снова подвергаться насилию, — воодушевился только больше, намереваясь ни за какую цену не бросать это дело. А там хоть трава не расти. — Мать честна, — с придыханием припечатал Антони, разглядывая листочек с реальным положением дел в состоянии Марселя Фанрье с точки зрения невролога. После прочтения заключений в официальной карте, это казалось куда хуже. Ну примерно как сравнить велосипед и колесование. Тоже круглые, а такая разница. — Что же ты хочешь от моей скромной персоны? — Чтобы ты с ним побеседовал, — Фабрис приоткрыл глаза, пытаясь не свалиться в пропасть сна. — Думаю, ты, как омега, да ещё и с подвешенным языком, сможешь найти с ним точки соприкосновения. Лично я считаю, его боязнь альф где-то на среднем уровне. Потому что он думает, что я бета, но напрягается в моем присутствии, но при виде Лоретты, зная о ее сущности, он не паникует. Значит, он боится конкретно мужчин. Медсестры, что с ним контактировали, бета и омега, так же не настолько сильно влияют на его реакции, если речь не о прикосновениях. — Прикосновениях? — Да, — Фабрис повернул голову и встретился с карими насыщенными глазами. — Он кинестетик, вероятно, все дело в этом. — Так, ясно,— Тони покачал ступнями и сбросил их со стола, с серьезным видом пододвигаясь к столешнице, и прижал пальцы к губам, изучая листик. — Что ещё я должен знать? — Касательно цикла течек. Осмотр пятилетней давности гласит, что у него их не было, а после в его карте пустота. Это халатность со стороны его супруга, но не в этом суть, — Фабрис убрал очки на волосы и потёр веки пальцами, пытаясь убрать боль. — Кажется мне, что как таковых, обычных, у него не было, может только очень измененные, и дело все в его ментальном здоровье. УЗИ показало, что все органы в норме, да и он был при надежде... Там все написано, — он покрутил пальцем в воздухе, сползая ниже по спинке. — Я уже договорился о встрече с эндокринологом по поводу гормональной терапии для штучного вызова. Но именно это обострило проблему: у него есть метка, и течку ему нужно провести рядом со своим альфой, которого он боится. — Росса, это все делается постепенно, я думаю, ты знаешь, — Антони прижал запястье к виску, пальцем свободной руки провел по строчке на карте с именем. — Поскольку сам он в таком плачевном состоянии, со всем должен разбираться его опекун, родитель или этот самый альфа. Кстати. Фанрье... Это однофамилец Максима Фанрье? — Да он прямо звезда, черт возьми, — Росса заворчал, хмурясь. — Они в браке. — Да ладно? — омега встал на ноги, но удивления в его голосе было меньше, чем казалось бы. — Знаешь, он отменный юрист, помог мне отсудить квартиру моего второго мужа. И это проблемка, — он взволновано сложил лист вдвое, потом четверо. — Если он правда насильничал своего омегу, и вот так сильно пытался это скрыть, что логично, значит, он не собирался его лечить. Страховки нет, разрешения опекуна нет. Это обнуляет и мои полномочия, я просто не могу рассматривать его как пациента, Фанрье из меня британский флаг сделает. Мои руки связаны. — Притормози, — Фабрис устало вскинул руку и с трудом поднял тяжелое тело с дивана. — Начнем с того, что я прошу просто побеседовать с ним, может, найдете общий язык. Далее: я не прошу прописывать ему курс препаратов или прочих терапий. Как ты сам сказал, ещё рано. Я просто хочу лучше понять его самоощущения, а мне он если и открывается — то неохотно, а потом, обратно запирается, как моллюск. Антони качнул головой, неуверенно осматривая коллегу. Заправив прядь длинных иссиня-черных волос за ухо, он уперся поясницей в столешницу, беспрерывно терзая несчастный листочек. Конечно, это опасно, вставать на сторону жертвы, когда у нее такой могущественный насильник. Но Росса знал, что Горье не столь циничен и безразличен ко всему живому, каким он пытается казаться. Не потому что он тоже ранимый, хрупкий и сострадательный омега, а потому что он до нутра своего добрый и отзывчивый человек. Но прячет всю эту свою «мякоть» так глубоко, что не каждый может отыскать. Однако, это не отменяло того, что Фанрье действительно прижмет их всех к ногтю, учуяв неладное. Он ведь думает, что Марселю оказывают базовые процедуры, не вникая в суть. И это вылезет боком всем причастным, если он только прознает. И хуже всех будет Марселю, которого он совершенно не щадит, испытывая границы возможностей супруга, и своей больной фантазии. — Прошу, Тони, никто не узнает, в случае чего, во всем виноват буду только я. — Чертов гуманист, да не в этом дело! — Горье цыкнул и прижал пальцы к переносице. — В любом случае — это бедово. Он закопает не причастных, а всю нашу больницу, понимаешь? Он может высосать из пальца что угодно и использовать в своих целях. Если речь о династии Фанрье — то лучше бы, чтобы они были на твоей стороне, тогда ты автоматически в выигрыше, понимаешь? — Так ты предлагаешь оставить все как есть? — Мысли глубже: я предлагаю играть по его правилам. Тони пронзительно посмотрел в глаза невропатолога, оценивая, догнал ли тот суть сказанного. Судя по приоткрытому рту и сведенным бровям — нет. Фабрис же на несколько секунд выпал из реальности. Что это значит? Просто позволить ему продолжать измываться, как последнему живодеру? Это было чересчур даже для Тони, потому он запустил сложный процесс анализа его слов, пытаясь вставить на места. И зря, только голова разболелась пуще прежнего. — Заведи юриста, — Горье со вздохом опустил на его плечо теплую маленькую ладонь. Пусть он старше Фабриса, но выглядит так, что едва ли ему больше двадцати пяти, природа знатно постаралась, создавая прекрасных во всех смыслах омег. — Самых беспощадных, бескомпромиссных, черных и грязных, как само зло. А лучше нескольких, чтобы они прижучили его. Как юрист Максим профессионал, но как человек — тот еще сукин сын. Я, честно, боюсь, что у него на каждого клиента грязного бельишка не одна корзина. — Ты же никогда не стеснялся своих потаенных скелетов, — Фабрис хмыкнул, повернув лицо и вдыхая сладкий запах, смутно похожий на персики. — Но я понимаю о чем ты, совет вполне резонный, так я и поступлю. В таком случае, ты все-таки согласишься с ним поговорить? Горье поджал губы, с волнением в глазах. Большой палец с легким усилием надавил на чужое плечо, и у Фабриса в груди возникло давящее... нет, скорее, душащее ощущение. Ему необходим был Тони, он подходил просто идеально: мужчина-омега, харизматичный, чертовски умный и подкованный в вопросах обращения с замкнутыми пациентами. Его единственная надежда. — С меня «Арманьяк»? — Дьявол, Росса, да согласен я, согласен, — все его колебание моментально сошло на нет, стоило упомянуть любимое словосочетание. — Против меня моим же оружием, стыда у тебя нет. — Прости, — однако, сожаления в голосе альфы не прибавилось абсолютно. Он расплылся в довольной улыбке. — Тогда после восьми вечера заглянешь в его палату. Горье кивнул, насупившись, будто его принудили к этому силой, а не просто слегка надавили на больную мозоль. Фабрис хмыкнул. Хоть он и слегка трусил получить отказ, было очевидно, что он согласится, просто необходим был какой-нибудь стимул. Росса был благодарен, очень, безмерно сильно. Следовало ещё провести тяжёлый разговор с эндокринологом, но Адриана Герен — очень уж дотошная. Если она тоже каким-то образом связана с этим адвокатом дьявола, то ничего не выйдет. Но он все же готов был пуститься в крайности. Потому что не мог смотреть на то, как омега, живой человек, беспрестанно страдает. К тому же, были причины бояться за его жизнь. Ведь Росса до сих пор считал, что Марсель пытался свершить самоубийство. Просто не имел никаких приложенных к этому доказательств. Но уверен был в этом свято, а оттого укреплялась его твердость в собственных действиях. Незамедлительно, сейчас, уже. Ему необходимо было двигаться, если этого не может делать сам омега.4. Кинестетика.
25 октября 2020 г. в 14:32
— Здравствуйте? — Фабрис тихо приоткрыл дверь и сразу встретился глазами с омегой. — Ещё очень рано, почему Вы не спите?
Войдя в палату, он бесшумно закрыл за собой дверь и подошёл к койке. Всего пять утра, он остался на всякий случай. Лоретта спала в его кабинете, как крохотный сурок. Конечно, он не считал, что это здоровый образ жизни: спать в больнице, к тому же на диване. Это не та атмосфера, что он хотел создать вокруг лисенка. Но уговоры о том, что он быстренько отвезёт ее домой, а утром заберет — не сработали. Умная и непрошибаемая, она по-взрослому решила, что так он потратит кучу времени, а значит, это совсем непрактично. Росса сдался, проиграв эту битву. Мыслей, в кого же она такая рациональная и не возникло, она особо сильно впитывала информацию об окружающем мире из его собственных уст, абсолютно все слова брата возводя в абсолют. Эта их любовь была совершенная, построена на таком крепком доверии, что на нее не повлияло бы ничто в этом мире. Если бы такие сильные чувства возникли у кого-то другого, не связанного с ним родством, он бы решил, что это фанатизм чистой воды. Но Лоретту он не учил ничему дурному, понемногу вкладывая в ее голову нужные, да и не очень, вещи. И она была уже не по годам развита.
— Устал, — Марсель прижал ко щеке внешнюю сторону ладони и с опаской взглянул на доктора.
— Устал спать? — Фабрис улыбнулся, приоткрывая занавески, и взглянул вниз. — Это хорошо, значит, силы восстанавливаются.
Марсель спокойно кивнул, наблюдая за ним во мраке. Зима, солнце вставало поздно, а световой день укоротился, что кажется, моргнуть не успеваешь, как уже сумерки. Подсветка в палате слабая, а основное оснащение Фабрис включать не стал, чтобы не раздражать глаза пациента ярким светом.
Марс сжал в пальцах одеяло, поджимая губы. Бета относился к нему так хорошо, пусть кажется, что это просто его обязанности врача, но омега так не считал, не получалось. Его улыбка, обеспокоенные взгляды... Порой ему казалось, что у них дыхание в одном ритме.
— Хотите взглянуть? — Фабрис повернулся к омеге, указывая на окно, и тот с опаской кивнул.
Вся основная слабость прошла, он уже мог самостоятельно ходить в уборную, чтобы не терпеть прикосновений других людей. По его искаженному отвращением и болью лицу все прекрасно видели, как тот себя мучает, чтобы терпеть. Он ненавидит контактировать с людьми, хотя те не делают ему ничего плохого. Фабрис усиленно пытался найти этому какое-нибудь оправдание, и только начинал злиться на Максима. Это казалось ему лежащим на поверхности объяснением — он запугал его. Матье упомянул о его реакции в тот день, когда его привезли: он закричал, когда его переместили на операционный стол. Это либо было из-за чужих рук, либо связано с самим ощущением холодной поверхности под спиной. В любом случае, у Фабриса это вызывало толпу неприятных ощущений в затылке.
Росса присел на корточки, копаясь в прикроватной тумбе. Свежий набор постельного белья, на случай, если его придется срочно сменить, чистая пижама, резиновые перчатки, тапочки, его одежда в пластиковом пакете. Халата он не нашел, а ведь за пределами палаты достаточно прохладно, а так, хоть какое-нибудь ощущение на теле.
Пока он глубоко размышлял о том, куда же он делся, рядом с ним на пол опустились босые ступни. И он перевел на них взгляд. Такие же маленькие и аккуратные, как и весь омега. Естественно, он не ожидал ничего другого. Картину портили только круглые разбросанные шрамы по всей правой ступне и маленький поштучный пластырь на левой.
Марсель неловко поерзал, подтягивая к себе ближе капельницу и сжимая ее в пальцах. Он буквально чувствовал осуждение в чужом взгляде, его шрамы от этого горели и покалывали. Подогнув одну ногу, парень принялся чесать круглые впадинки на коже, сосредоточенно прикусив губу. Он был твердо убежден, что сможет таким образом от них избавиться, содрать как старый слой краски, а под ними снова будет обычная кожа. От усердия он даже подогнул пальцы на ногах и тяжело задышал.
— Мсье Марсель? — Фабрис поставил на пол перед ним пару тапочек, не сразу заметив механизм разрушения. Но когда на коже загорелись яркие полосы от ногтей, он понял, что на деле ему причиняют дискомфорт не физические ощущения, а все дело в его восприятии. — Все хорошо.
— Нет, — омега задрожал, но ступню терзать прекратил. Его лицо горело, а глаза бегали по полу, в поисках чего-то, за что можно зацепиться взглядом, фокусируя внимание.
— Правда, — Фабрис медленно уперся рукой с одной стороны от него, не преграждая путь, а в попытке выразить поддержку. Так, если Марсель падал, а он показывал, что обязательно его поймает. Прикоснуться он не может, но находиться в непосредственной близости пока что было позволено. И это сработало. — Помочь?
Омега покрутил головой и прижал забинтованую руку к боку, подтягивая ее к телу, как резиновый протез. Теперь все ожоги превратились в струпы и он ощущал под бинтами бугорки. Ему хотелось содрать эту корочку, он даже пытался поддеть ее, когда Фабрис не замечал. Он думал, что не замечал. На деле краем глаза Росса это видел так же четко, как осознавал, что у Марселя серьезная дерматомания. Он непроизвольно цеплялся за любой изъян на своей коже: растирал синяки, разрывал струпы на царапинах, давил на малейшие шрамы. Это приносило ему невыносимый дискомфорт, но как только Фабрис смотрел на него — он останавливался, либо четко осознавая, что это не здоровое поведение, о чем напоминал обеспокоенный взгляд врача, либо это был рычаг, установленный Фанрье.
Свои искренние желания и природное любопытство, что культивировал таким образом Марсель, Фабрису приходилось заталкивать куда подальше. Он не мог даже вычислить его доминирующий канал восприятия, чтобы углубить технику НЛП. Основы было мало, он хотел серьезно и ответственно подойти к вопросу чужого здоровья.
— Удобно себя чувствуете? — Фабрис улыбнулся, оставаясь на корточках и глядя в глаза собеседника снизу вверх. Он пытался выудить его тип основного восприятия.
Марсель замер, чуть сводя светлые брови и подвигал ступнями в тонких больничных тапочках. Не то, чтобы эта была лучшая пара обуви в его жизни. Но до этого он много ходил босиком. К тому же, уродские шрамы скрылись, и Фабрис больше не смотрел на них так... пристально и изучающе.
Омега кивнул, поднимаясь на ноги, когда врач отодвинулся, и ухватился за ножку капельницы, медленно шагая к окну. Его заинтересовало то, что с таким усердием там выглядывал Фабрис прежде, чем приблизиться к нему.
Оперевшись о подоконник ладонью, отекшей от капельниц, он восхищенно выдохнул. Снег опускался на тихие, достаточно пустынные улицы. В такое время даже оживленный и бодрый Париж, кажется, погружался в дрему. От чувства красоты он даже рот приоткрыл, хаотично хватаясь глазами за клочки снега, медленно опускающегося на крыши.
— Говорят, такого снегопада в Париже не было целых тридцать лет, — Росса наконец встал, говоря с таким тоном, будто пояснял что-то ребенку.
Несмотря на то, что Марселю без малого двадцать шесть, он не мог воспринимать его как достаточно взрослую и зрелую личность. Да и, кажется, омега не был против, чтобы в обращении к нему сквозила вся эта снисходительность к его положению и ненавязчивая ласка. Не было никаких сомнений в его развитии или интеллекте. Но как омега, как существо, лишенное человеческого обращения со стороны, как неустойчивая к стрессовым факторам личность... он совсем не отрицал свою слабость и незащищенность. Чисто подсознательно стремился к тому, чтобы хоть кто-то его окружил заботой. Но в то же время боялся этого.
По несколько раз на день Фабрис анализировал одно и то же в повадках и реакциях его пациента, противоречил сам себе, путался, начинал все сначала. Но было сложно подобрать такую модель, чтобы удовлетворила все потребности Марселя. Потому что он, откровенно говоря, ничего и не хотел. Фабрис улыбался, заботился по мере своих умений, отбросив собственную неловкость, он посвящал именно этому пациенту столько своего времени, что даже во сне продолжал размышлять. И что же? Прогресса особо не намечалось.
— Ха... — Марсель коснулся ладонью к стеклу, прижавшись к ней же и лбом и часто задышал.
— Вам плохо?
— Нет, — омега бросил за плечо меланхоличный взгляд и махнул на себя ладонью. — Прохладно.
Мужчина удивлено моргнул и снял свой халат.
— К нему привязался запах Лоретты, я думаю, — он прижал ткань воротника к носу, на деле опасаясь, что там останется отпечаток его собственного. — Позже я принесу другой, это ничего?
Марсель чуть кивнул и вздрогнул, когда на его плечи опустилась тонкая, но разогретая чужим телом ткань. Она действительно пахла маленькой альфой, свидетельствуя о том, что невролог проводил с ней очень много времени рядом, и от этого внутри потеплело. Он не имел опыта наслаждения семейной близостью уже десять лет, на то были свои причины. И младшеньких братьев и сестер не было, только отец, добрый любящий отец...
Встрепенувшись, он вернул взгляд в окно, сжимая ткань в пальцах и пытаясь не смотреть на мужчину, устроившегося рядом. Он привык к его пристальным взглядам, но чувствовать их своей кожей не перестал. Это было совершенно не то же самое, что взгляд Максима, жесткий и властный, от которого к его горлу непроизвольно уже подступали спазмы рыданий, как у выдрессированной собачки. Это нечто на совсем другом уровне ощущений.
Росса рассмотрел слегка спутанные белокурые пряди, что скрыли добрую половину маленького лица и опустил голову, глядя на свой автомобиль внизу. Эта сторона крыла выходила окнами на парковку, отменная просто планировка, ничего не сказать. Но все замело белым чистым ковром, так что жаловаться на неинтересный вид было излишне, сейчас все одинаково красиво. Париж являлся невестой, облаченный в белое свадебное платье.
Для себя Фабрис принял решение воспринимать Марселя как человека с доминирующим признаком кинетического канала. Он чувствовал себя комфортно до того, как встать с койки, а после взгляда на снег — стало холодно. Не это ли значит, что у него развито именно чувство тактильности, и оперирует он памятью на физические ощущения? Его глаза действительно чаще всего двигались по направлению прямо и вниз, до того, как впасть в приступ страха. Это вызов в памяти телесных ощущений, которые он невольно примеряет на себя, даже не отдавая себе отчета. Прискорбно лишь то, что у него превалировали не самые приятные воспоминания. Откровенно говоря, вообще ужасные, судя по состоянию. Но Фабрис был твердо уверен, что сможет заместить хотя бы некоторые из них, исправить пускай хоть малую долю спусковых крючков. Это объясняло столь многое, что он удивился, почему не пришел к такому заключению ранее.
Фабрис широко улыбнулся своей догадке, удовлетворённый таким своим просветлением. С кинестетиками он дело имел очень редко, оттого особенность для него именно этого пациента снова возросла в разы.
Удивившись такой беспричинной воодушевленности со стороны беты, Марсель удивленно осмотрел его и шумно сглотнул. Зачем он ему так широко улыбается? Это одновременно напугало и... смутило. Вместо холода, что он ощущал, лицо вспыхнуло жаром и он неловко провел ногтем по бинту, отводя взгляд. Ямочки, морщинки и трещинки на губах врача... все это он не хотел запоминать, ему не должны так вот беззаботно улыбаться, он не должен привыкать. Не имеет права.
— Простите, я Вас стесняю? — Росса разгладил выражение на лице и чуть отодвинулся. Это уняло дрожь в плечах омеги, и он поднял на него благодарный взгляд. — Мы можем пройтись по коридору, сейчас там никого нет.
Кажется, молчание затянулось, но Марсель не спешил отвечать. Он привык к нахождению в одной комнате и не нуждался в том, чтобы расширять границы своего собственного маленького мира. Это вынудило его отрицательно покачать головой и вернуть взор на снег и ползущие по небу облака, не дающие прорезаться росткам рассвета. Этого уже было много.