Ange blessé

      Руки засаднило в запястьях, и он попытался подтянуться ближе к изголовью кровати. Но рука, впутанная в белоснежные локоны придавила его лицо к постели, перекрывая воздух и комкая пряди в кулак. Омега содрогнулся, когда его ухо оказалось в тисках чужих зубов, а по ягодице скользнуло нечто горячее. Такое знакомое ощущение, такое привычное...       Не успел он расслабиться, точно зная, что произойдет дальше, как тело пронзило болью. Он вскричал в матрац, чувствуя, как чужой член движется в нем, разрывая и втискиваясь глубже по смазке из крови. Тело крупно задрожало, бедро, в которое мертвой хваткой уцепилась ладонь альфы, свело судорогой. Мышцы непроизвольно начали сокращаться, а в кончиках пальцев на ступне невыносимо покалывало.       — Тшш... — альфа дернул его за волосы, поднимая лицо и он шумно сглотнул. — Ты снова такой узкий.       Марсель прикусил губу, чувствуя, как лицо взмокло от слез и слюны, смутно видя под лицом мокрые пятна. Его замутило, но он лишь тихо хныкнул. Он узкий, потому что три недели к нему никто не прикасался. Максиму доставляло удовольствие терзать его тело, так, чтобы оно было вновь чистым от синяков и ран, а нутро тесным и тугим. Таким, которое приятно осквернять.       — Подними зад, — Макс рыкнул и звонко шлепнул его по ягодице, но это не заставило омегу и охнуть.       Он напрягся еще больше, ощущая каждую ранку и ссадинку своего тела. Но не смог встать на дрожащие колени, слишком тяжелый мужчина, больно уж он тесно прижался и навалился на него, пытаясь глубже засадить.       Фанрье зарычал, заставляя Марселя сухо зарыдать. Слезы больше не текли, но он продолжал судорожно ловить воздух и жевать его, хлюпая носом. Жесткие и острые толчки внутрь вынудили его сорваться на крик. Но такой тихий и сиплый, что более, чем выдохом, его трудно было назвать.       Максим ненавидел шум, ненавидел стенания и визги, что воспроизводил этот маленький ротик. Он затыкал его бесчисленное множество раз: игрушки, собственная плоть, пальцы, ладонь, ткань... Но все это было бесполезно. Не имея возможности дышать ртом, он задыхался, потому что нос забивало. А затрахивать своего милого мальчика до смерти он не планировал. Решение нашлось простое, но не сказать, что легко выполнимое. Стакан кипятка и немного терпения. По правде, ему самому стало плохо от того, как Марсель захлебывался от боли, смотрел на него умоляющим и горящими глазами, как до последнего молил о пощаде. Но он чувствовал себя в этот момент неким экзорцистом, проводящим обряд, с хирургическим терпением он пытался влить жидкость в его горло, не пролив на лицо. Иначе эта куколка была бы безвозвратно испорчена.       Но сейчас он в его власти, слабый и разбитый, тихий и выносливый.       Марсель дернул веревки, что туже затянулись на его руках. Макс, приняв это за жест сопротивления, схватил его за шею, стискивая так, что самому снесло крышу от власти и вседозволенности. Входить стало проще и он замедлился, растягивая удовольствие. Ничто не могло сравниться с этим телом, искусно вылепленным природой. Мальчик-омежка, который своими слезами пленил его еще тогда, с первого взгляда. Максим сразу в своих фантазиях увидел, как он плачет под ним, из-за него, для него. Изнеженный и такой красивый, что казался не человеком совсем. И какая удача, что эта маленькая рыбка сама плыла ему в руки, он получил свою извращенную мечту на блюдечке, и мог распорядиться ей как пожелает его душа.       — Сожмись, — он рыкнул над красным ухом и прижался губами к метке. Когда реакции не последовало, он уже рявкнул, заставляя полуобморочное тело вздрогнуть: — Сожмись!       Марсель всхлипнул и сглотнул, из-за чего кадык под рукой супруга с трудом опустился. Он сжал руки в кулаки и стиснул его ствол внутри, отчего стало только больнее. Короткие сильные толчки выбивали из него весь дух, а покусывание ненавистной метки заставило скрежетать зубами. Этот след был не скреплением их союза, но клеймом для скота. И так повернутый на своей вещице Максим не доверял самому себе: обнюхивал ее, обновлял, покусывал, напоминая то ли омеге, то ли себе, чей он. Метка горела и покалывала каждый раз после его выражения собственничества и гордости. А он никак не мог отмыться. Ни грязь, ни позор, ни запах... Все это так крепко впиталось в его поруганное тело, которое никогда ничего не желало.       — Кха... — Марсель зажмурился, вскинув голову назад. Очередной толчок оказался таким сильным, что в животе все содрогнулось от боли.       Показалось, что он теряет рассудок, уже не чувствуя ни боли, ни унижения, ни горя. Его захлестнула боль в животе, такая яркая, что даже ослепила.       Однако Фанрье принял это на свой счет. Даже ослабил хватку на горле. Еще пара тихих томных вздохов сбросила его с высоты на самое дно оргазма. Он зарычал, втрахивая парня в постель по инерции, отвесил еще один шлепок по и без того красной ягодице.       Марсель изогнулся, хотелось вырвать, даже желудок вон спазмами как свело... но было совершенно нечем. В горле першило от вышедшего желудочного сока. Из уголка губ потекло, в глазах заслезилось от собственного зловония и феромонов.       Фанрье провел вниз ладонями по узкой изящной спине. Он особо любил брать его сзади: ни тебе уродского шрама, ни этих молящих о помиловании ненастоящих глаз. Он красив, несомненно, но так сильно, что кажется фальшивкой без эмоций, и лишь одна мысль у него всегда плещется на дне зрачков: «хватит».       Потянув за кончик тонкой веревки, замысловатый узел вмиг распался, а Марсель опустил руки, стягивая простыню. Ухватившись ладонью за живот, он изогнулся в новом рвотном позыве и безвольно позволил слюне стекать по подбородку. Голова закружилась, а перед глазами замерцали яркие фосфены, будто в глазницы протискивались чужие пальцы, с намерением лишить его зрения.       Он зашевелил губами, краем глаза наблюдая, как Максим застегивает по очереди ремень, затем запонки на рукавах рубашки. Затягивает галстук легким привычным движением, коим обычно закрепляет его руки. Приглаживает волосы на виске, глядя в зеркало.       Не говоря ни слова, не бросив и взгляда, он выходит из их спальни, оставляя омегу одного. Обессиленного и подавленного. Он чувствует как по промежности течет кровь, разодранные внутренности пульсируют, пот остывает.       Даже при желании — не уснуть. Он приподнимается на локтях, скуля от боли и смыкая челюсти. Затем находит силы сесть на пятки и стянуть с запястий петли. Вздыхает, осознав, что веревки слишком тонкие, чтобы выдержать все его тело.       Пять минут на сборы, стоя у окна. Он движется медленно, чтобы не скрутиться от нового приступа. Машина Фанрье, мигнув фарами, выехала с парковки и совсем скоро скрылась из его поля зрения. Теперь оставалось совсем немного. Он, прихрамывая, вышел из комнаты, придерживаясь за стену, боясь свалиться.       — Господин Марсель... — новая домработница, Фелисия, кажется, поджала дрожащие губы.       — Нормально, — он натянуто улыбнулся и на миг прижал ко рту ладонь. Сдержавшись, покачнулся и указал на дверь. — Открой. Сигареты.       — Давайте лучше я схожу?..       — Открой, — резко повторил он, и хотя это не было громче, девушка вздрогнула и достала из кармана юбки ключи. Он никогда так с ней не обращался.       — Вы замерзнете... — девушка замолчала, встретив на себе лихорадочный взгляд. Она боялась обоих своих хозяев, но младшего своего господина она понимала, сердобольная и мягкая. Агрессии же Максима страшилась как божей кары. — Прошу Вас...       Она не договорила, но Марсель хорошо понял, что она попыталась сказать. Возвращаться? Беречь себя? Какая ересь. Что не может закончить его муж, завершит он сам: а там будь что будет, больше у него нет сил терпеть.       Он так боялся всего на свете. Что отец останется без лечения, если он прекратит стелиться под альфу. Что доброта к нему хоть кого-то всем вылазит боком, потому что Максим всегда и профессионально ломает кого вздумается. Он боялся того, как он подстраивается и смирно принимает все, что ему дают. Сам виноват, какой глупец, если бы он лучше старался тогда, десять лет назад, больше работал и меньше ныл — все было бы иначе. Но пожелал переложить груз тяжелых решений на такое, показавшееся надежным в тот момент плечо. И вот чем это закончилось.       Он задрал голову вверх и выдохнул. Парень не ощущал, как все тело пощипываело от мороза, и он дрожит от холода. Густой пар, что он выдыхал, казался завораживающим, будто он прежде не видел ничего красивее. Фонари у дороги не задевали его, только фары проезжающих машин на секунду проливали на бледного, как призрак, юношу мутный свет. Он схватился за оградку, чтобы не упасть. От высоты хмурого неба закружилась голова. Он будто осознал наконец, что свободен. Жалко только отца, но он его больше никогда не вспомнит, а там хоть кто-то позаботится о нем. Зато Марсель наконец мог вдохнуть полной грудью.       С трудом закинув ногу за железку, к которой приклеились пальцы, он быстро их оторвал и выдохнул теплый воздух на кончики. Преодолев такую мизерную, но ощутимую преграду, он покачнулся и позволил себе наконец расслабить тело. На лице появилось спокойствие, а в голове полнейший вакуум...       Подорвавшись на кровати, омега содрогнулся и вскочил на ноги. Секунда, чтобы привыкнуть к темноте, еще несколько — чтобы понять, где он, кто он и что с ним. Подняв правую руку, он сжал ее несколько раз, убеждаясь, что она такая, как была до того, как он лег спать.       Пот, стекающий по спине и лице ручьем, начал остывать и он задрожал от страха. Марс живой, этот кошмар произошел более полутора месяца назад. Он так много сделал, точнее, для него так много сделал Фабрис... Он...       Оглянувшись, словно тот мог оказаться рядом, он часто задышал. Настоящий? Конечно, ведь он в его доме, он буквально за стеной... Омега захотел убедиться в этом наверняка. Спешно распахнув дверь, он сглотнул, принюхиваясь к приятному, уже знакомому запаху и толкнул приоткрытую дверь Фабриса. Ночь выдалась безлунной, он больше двигался по наитию, так желая удовлетворить свою потребность в убеждении, что ему удалось рассмотреть альфу, лежащего на своей кровати. Запах все сгущался ближе к нему, почти полностью приводя в себя. Во время простуды это нормально, он так борется с болезнью.       Облегченно Марсель упал на колени у его кровати и уперся влажным лбом в уголок одеяла, сползший на край. Иначе и быть не могло, он спасен, в безопасности. Его больше не используют как вздумается, не мучают и не держат взаперти. Но с Росса ему хочется быть в одной клетке. В одиночной камере на пожизненном заключении. Чтобы они до конца были рядом.       — Кошмар?       Он содрогнулся от тихого шепота, что отразился от разлитой в комнате тишины. Вскинув голову, он всхлипнул, наконец давая волю истерике. Рука мужчины легла на его волосы. Видеть он еще не мог, но рваные движения дали ему понять примерную ситуацию.       — Не бойся, полезай сюда, — Росса похлопал по подушке рядом, надеясь, что это поможет так же, как два дня назад.       И омега даже не задумался. Он вылез на постель и обхватил рукой чужую шею, прижимаясь к плечу. Он столько уже выплакал, любой бы от него устал. Но Фабрис не жалел, и утешал самим своим пребыванием рядом. От его слов всегда хорошо; прикосновения, что прежде он всем нутром ненавидел, в его руках превращались в самое надежное подтверждение его свободы от удавки на шее.       — Расскажи мне, — Росса опустил руку на дрожащую спину, поглаживая, и выдохнул в его лоб, медленно притягивая ближе, лишь бы не спугнуть.       Ему казалось, что он все еще спит, так все это виделось ему ненастоящим. Марсель, сам пришел к нему среди ночи и беззаботно согласился прилечь с ним на кровать? На секунду сотрясла мысль, что он при смерти, и это все галлюцинации его мозга. Простуда затянулась, но ему, видимо, действительно требовалось время переболеть по-человечески.       — Я хотел... ум-мереть... — он заикнулся, едва выдавливая это противоестественное слово. — В тот день.       — Когда тебя привезли в больницу?       — Да, — Элли хлюпнул носом и добровольно придвинулся ближе, шепча надрывно, но уверенно. Он успокаивался, дыша все размеренней, в ритм поглаживаний.       — Это тебе приснилось? Тот день?       — Да.       — Но сейчас ты живой, ты рад этому?       Фабрис убрал с его лица волосы, полностью привыкнув к мраку. Он был так близко, что и без очков можно было рассмотреть. Только веснушек в такой темени не видать. Стер влажные потеки пальцем и запустил их в волосы. Ожидая ответа.       Марсель ухватился за его плечо, поди его утягивало под землю. Рад? Ему плевать на свою жизнь, покуда она так пуста. Но Фабрис превращал ее в что-то инородное. Такое полное: чувств, опыта, знаний. Он дал ему уверенность в том, что он станет... Нормальность ему не светит, но более здоровым. Только Росса нашел в себе силы попытаться слепить из него, дикого забитого зверька, хоть какого-то человека.       — Да.       — Ты меня слушаешь, или просто со всем соглашаешься? — Фабрис мягко засмеялся, рывками вдыхая.       — Да... — Блондин взял его лицо ладонью и провел большим пальцем по нижней губе.       От неожиданности Фабрис замер, а после его дыхание перехватило. Прохладные и маленькие губы прижались к его собственным в целомудреном поцелуе. Но он затягивался все больше, будто Марсель не осмеливался развернуть боевые действия первым.       Росса прикрыл глаза и нежно прошелся по чужим устам, приоткрывая их, исследуя зубы, что неожиданно тоже приоткрылись. Марсель напрягся, вставая на локте, чтобы было удобнее и тихо застонал от осознания того, что Фабрис не оттолкнул его, что он сам взял на себя ответственность. Снова, оставив его в блажи и роли заложника. Но на сей раз добровольного.       — Не забывай дышать, — Фабрис улыбнулся в его губы, что Марс мог услышать только в его голосе. В ответ омега только показательно вздохнул. Ведь он, Росса, сам забыл о воздухе.       Он снова поймал его губы, на сей раз проявляя инициативу: прикусил нижнюю, параллельно оглаживая затылок с короткими мягкими волосами. Омега поочередно втягивал в рот его губы, изучал, прислушивался к альфе... Нет, не просто альфе, именно к Фабрису. Он и вообразить более не мог, чтобы это был кто-то другой. Только он.       — Элли... — Фабрис медленно сел, но блондин продолжал покрывать поцелуями его губы, как если просил продолжить это, лишь бы он не прерывал его. — Ты мне нравишься.       Омега сглотнул вязкую слюну и опустился, держась за его плечи. Ткнувшись лбом в ключицу мужчины он затих. Он хотел переспросить, но губы горели и отказывались двигаться. Силы и смелость постепенно покидали его, а взвинченное состояние оставляло после себя только следы, стремительно размываемые волнами упоения. Он сделал это, и это было вовсе не так, как рисовало ему воображение. Так горячо, с горьким привкусом, наверное, от лекарств альфы, и соленым, от его слез.       — Элли? — Фабрис провел по его уху пальцем, так болезненно мягко и аккуратно, что блондин зажмурился и сжался. — Останься со мной, даже когда ты сможешь уйти, останься.       — Нет, — Марсель стиснул его футболку в пальцах и вскинул голову.       Он понимал, что это значит. Он может уйти, когда пожелает. В будущем, вероятно, еще и появится место, куда он сможет вернуться. Это значит, что его никто не пришпилил к одному месту, как редкую бабочку в рамке. Значит, что несмотря на отчаянье, что сквозит в его голосе, он не станет его привязывать. Что Фабрис всегда на его стороне.       Мужчина замер, его руки, лежащие на талии дрогнули. Эгоистичный и с завышенными требованиями. Вот что он за человек. Но это стремительно разрастающееся доверие к нему, эти права на близость омеги вскружили ему голову. А этот поцелуй он принял слишком серьезно.       — Не смогу, — он улыбнулся, чувствуя, как на миг сердце в грудной клетке мужчины остановилось.       — Хорошо, — Росса прижался губами к светловолосой макушке. — Я никогда не стану удерживать тебя силой, если тебе станет плохо.       Марсель недовольно насупился, хоть и позже осознал, что он пытается сказать, что вовсе не такой, как его муж. Это вызвало у омеги приступ сдавленного смеха. Будто до сего дня это не стало для них абсолютно очевидно и кристально понятно.       — Ты смеешься над моими чувствами? — мужчина хмыкнул. — Слова мне никогда не давались.       Зато давались действия.       Фабрис провел носом по виску блондина и оставил на нем поцелуй. Это заставило Марса умолкнуть и прислушаться к ощущениям. Поцелуи посыпались на его лицо, как только он его поднял. Никогда бы не подумал, что Фабрис настолько изголодался по кому-то. Это укрепило веру Марселя в то, что он может еще и нравиться. Именно ему, идеальному по умолчанию мужчине. Ведь сейчас он именно его доводил до обморока, задаривая столь приятными чувствами. О, дьявол, разве может ему стать плохо рядом с этим человеком? Единственным его утешением на всем гнусном свете? Такая сладкая пилюля развеяла всю горечь от сна. Даже заглушила тоску от пережитого наяву. Если бы у него отобрали Росса, он согласен был выстрадать еще десять лет, лишь бы его вернули. Но только при условии, что Фабрис его принимал бы снова и снова.       Фабрис же, уложив омегу на спину, навис над ним, глядя в глаза. Он всегда думал, что Джованни никто не способен заменить. И лишь сейчас понимал, что нужна не замена, нужен кто-то, кто станет новым витком в его жизни. Противоположность ему, нуждающаяся, но не требующая. Вероятно, он ждал Марселя, а после еще понадобилось немного времени на осознание, что сорвалось с его губ прежде, чем он успел обдумать его. Однако, не было причин для сожалений.       — Еще поздно, давай спать, — Фабрис подул на шею омеги, щекоча, и тот улыбнулся, наивно и мягко.       Общее дыхание раскалило воздух между их лицами. Альфа над ним его не пугал, как прежде. Наоборот, дарил чувства защищенности и покоя, но лишал сна. Он еще не насытился, хотел ощутить больше, хотел выразить, что отдает себя, растеряв последний страх. Он страшился слишком долго, теперь не было сил и для этого.       Фабрис ожидал ответа, по прежнему сомневаясь в происходящем. Он точно бредит в горячке, не иначе. Но все кажется таким реальными, что плевать. Альфа лег рядом, притягивая парня к себе. Будь он трижды проклят, если позволит ему снова пострадать. Он нравится ему так сильно, что никто больше не сможет его оторвать, в какую цену ему бы это не обошлось — он заплатит за его защиту. За то, чтобы Марсель был рядом. Такой спокойный и доверчивый.       Это оказалась самая спокойная годовщина. Он не чувствовал себя виноватым, впервые не чувствовал. Вместо этого был уверен в твердости принятых решений.