***
В воздухе повисла неловкая тяжелая пауза. Росса держал спину неестественно ровно, то ли пытаясь казаться выше, то ли от нервного напряжения, что охватило его как только дверь перед ним открылась. Он подъехал прямо к дому, координаты которого нашел по наводке Рюйтель, что оперировал, кажется, не только такими данными, как какой-то там адрес, но и подробнейшим генеологическим древом династии Фанрье. Такой кропотливый труд Росса оценил по достоинству, это оказалось как нельзя кстати. Потому что их эпоха должна закончиться. Об Алессандро — дед Максима — Фабрис знал не очень много, но отец и сын разворотили делов, утомительная оказалась семейка. Ни на работе, ни в собственной квартире его не нашлось. Пришлось тащиться за город, в его некое подобие резиденции. Или убежища. Коттедж, вилла или еще какое модное название, больше подходили к этому дому. Росса попросту не разбирался во всей этой терминологии и чем отличаются такие понятия не особо вникал. Спору нет, престижный частный юрист, наверное, действительно может иметь такой вот дом, хотя даже навскидку Росса не знал, каков его ежемесячный доход. Но что странно, Марселя он тут совершенно не представлял. Об местонахождении Фабрис его не спрашивал, как-то повода не было, да и толку от этой информации не так уж много. Но если он находился здесь когда-либо, то представлялся Росса бледным, как с головы до ног обсыпанный тальком, блуждающим по короткой траве босиком, точно средневековый призрак, после кончины привязанный к месту своей смерти. Почему так — Фабрис не знал. Для него было чем-то естественным видение скитающегося неприкаянного парня, что так устал от мучений, что превратился в духа. Хотя, конечно, в потустороннее Фабрис никогда не верил. В то же время, он видел перед собой живого мертвеца. Максим смотрел на него ввалившимися глазами, кажется, состаренный на два десятка лет. Все вены на его лице были видны черными сеточками под еще хоть сколько-то загорелой кожей. Если бы на него взглянул кто другой, а не Росса, тут бы любой подумал, что этот человек убивается по поводу лишения его дорогого супруга. Фабрис даже удивился, но виду не подал, и посчитал, что он вполне заслужил нахождения в подобном состоянии. Насколько бы цинично это ни было. — Ну... — сипло выдавил из себя Фанрье, щурясь. — Мне сказали, Вы приходили ко мне домой. Решил нанести ответный визит. — Как остроумно, — без былой горячности язвительно отчеканил Максим, отходя в сторону, как если бы приглашал внутрь, но Фабрис и не шелохнулся. — Я не собираюсь гостевать столь долго. Лишь хочу забрать свое. Фанрье на секунду застыл, будто его окатили водой в сорокаградусный мороз и он сразу замерз. Но невидимая плотная оболочка треснула после его вздоха. Он устало опустил руку, которой держал дверную ручку и покачал головой. Даже в таком состоянии его волосы находились в идеальном состоянии, как и одежда, пусть и домашняя. Но выглядело это еще более жалко, чем если он был растрепанным. Будто свалка, которую облили хлоркой, в желании отмыть, но вопреки наружному блеску, мусор оставался обычным мусором. — Я люблю его, — тихо и едва разборчиво. — О, — ни единая мышца не лице мужчины не дрогнула, хотя Фабрису хотелось скривиться, будто он вляпался в что-то склизкое и зловонное. — И что с того? Даже если подумать, что это правда, просто предположить. Действительно, какой толк от этих слов? Он понадеялся, что Фабрис скажет вроде «само собой, я притащился сюда чтобы сказать, что возвращаю тебе Марселя»? Какой абсурд. Росса сунул руки в карманы пальто, пытаясь загасить раздражение. Но зря, ничего подобного не случилось, его злило все только больше. — Ничего, видимо, — Фанрье скрестил руки на груди, скорее от холода, чем решительного самоуверенного настроя. Он казался другим человеком. — От тебя несет Марселем. — Это комплимент? — Фабрис хмыкнул, сделав полшага назад, будто хотел, чтобы он не ощущал и запаха возлюбленного. Потому что он его, полностью, даже невидимый шлейф. — Так мы решим эту проблему без кровопролития? — Я хочу только увидеть его еще раз, — темные глаза зашарили по полу и он поднял их на лицо собеседника, с таким болезненным отчаянием, неприсущим и неестественным по отношению к выстроенному образу личности в голове Росса. — Поговорить. — Нацелившись на что? — Фабрис пригладил волосы на виске, сохраняя в голосе нейтралитет сродни безразличию, колеблясь меж злостью и сочувствием. — Просто... — Максим цокнул языком. — Мы были женаты десять лет, найдем о чем поговорить. — Нет, это не ответ. Максим пошатнулся, как если хотел сделать шаг, но остался на месте. Свежая, но по-прежнему сухая тишина не нравилась обоим. В темноволосой голове возникала сотня образов его дорогого омеги, которого он прежде ни во что не ставил. Он вроде как продолжение его тела. Максим всегда воспринимал его как должное, но если лишиться руки, начинаешь ощущать в ней острую нужду. Потеряв Марселя, он почувствовал себя как нельзя паршиво. Прошел через все стадии, осталось принятие, которые ни под каким предлогом не желало плыть в его грязные руки. Он оказался одержим Марселем, по-настоящему и тяжело, понял, как он заболел. Он не любил Анну, ни дня, взял ее в жены скорее потому, что она была от него без ума. Несчастная женщина. Ему это так льстило, что ради потехи своего эго он привязал ее к себе. И все-таки, долго ее не выдержал. Но как бы далеко он ее не отсылал, она возвращалась, точно верная собака к своему хозяину. Отрезать ей ноги было слишком жестоко даже для него, потому несчастный случай, когда она упала со ступенек, действительно пришелся кстати. Травма позвоночника, воспаление ее безумия на этой почве. И в одну из поездок в отдаленный от Парижа пансионат он встретил его. Маленького шестнадцатилетнего омегу, безутешно рыдающего из-за своего отца, стремительно теряющего даже понимание того, кем ему приходится этот мальчик. И весь этот план по заполучению милой куколки возник в его голове моментально. Уже через парочку часов Марсель рыдал на его плече, промочив пиджак насквозь. До смешного отчаянный и готовый на все ради любимого родителя. Глупо было не воспользоваться ситуацией, редкая птичка сама очутилась в его клетке. Через год Максим понял, что что-то пошло не так. Никогда не испытывающий любви или привязанности даже к родственникам, он начал видеть Марселя по-другому. Он колебал спокойную атмосферу вокруг его существования. Каждый раз, видя его улыбку, внутри что-то сводило. Его мягкий смех, когда он что-то рассказывал Максиму, пытаясь с ним сблизиться, как никак они же породнились, пусть и на бумажках. Его правильное мягкое тело, принимающее его всякий раз, даже если ему не хотелось. Он терпел, подчинялся добровольно. И это бесило. Фанрье начал сходить по нему с ума, не сознавая, откуда в нем такая тяга к другому живому существу. Свою монолитную тотальную самовлюбленность пришлось распилить пополам, чтобы уместить и понятие притяжения к Марселю. Жалкому, простоволосому и бесхитростному. Кроме внешних данных у него не было ничего, простая ведь пустышка. Это дезориентировало его, выводило из себя, хуже, чем было с Анной. Потому что в случае с этим омегой ему хотелось, чтобы он начал пред ним ползать, зависимый не только в финансовом вопросе, но и в полностью физическом и душевном. Не понимая собственных чувств и тяготения, он начал копаться в Марселе, пытаясь найти ответы на собственные вопросы в нем. И не мог, ни на один. Столько лет он просто угнетал его, даже позабыв о цели, он получил его задохнувшееся в мучительных болезненных криках «люблю», но забыл зачем. Его не волновала очевидная ложь, он хотел этого, а после пусть хоть умрет. Он больше не желал слышать ничего из его губ, одно единственное слово должно было стать последним, специально для него одного. И он залил его кипятком, горячим, как свое бешенство. Он надеялся, что на этом все закончится, будто он зацементировал эту необходимую ему основу, а все остальное возведет позже, на останках Марселя. Но так и не смог решить, что же еще ему нужно, было слишком поздно, а он по сей день не определился. Чего же он скажет Марселю, когда увидит? Что он может? Зачем? Но эта просьба вывалилась из его рта прежде, чем он нашел этому какое-либо основание. Он не хотел оправдываться и объясняться перед человеком, который носил давно забытый запах его Марселя. И если разумной частью он явно осознавал, что это значит, то животная и инстинктивная половина раздраженно шипела на противника, но была слишком слаба, как показывал опыт. Его агрессия Фабрису Росса все равно что надоедливая муха, от которой он отмахнулся уже дважды, а на третий раз мог и прихлопнуть. А он... Максим не мог противопоставить в сложившейся ситуации какой-либо контраргумент. — После встречи я отдам документы, — Макс свел брови, голос его звучал ровно, даже вопреки тому, что он растерялся. Ультиматум Росса встретил в штыки: — Как ты себе это воображаешь? — резко отрезал Фабрис, отвернувшись и спускаясь по ступенькам. — Он боится тебя, если ты его действительно любишь, должен понимать, что натворил, — не оборачиваясь произнес Фабрис и остановился только на вымощенной гладкими камнями дорожке. Он по-прежнему пытался представить Марселя тут, или где-нибудь еще, запертого в какой-нибудь большой комнате, такого холодного и раненного, забитого в угол и вздрагивающего от шорохов, рыдающего при звучании шагов за запертой дверью. Единственные звуки, которые он слышал: свое дыхание и, может, какой-нибудь скрип, сводящий с ума как стук капель. Сейчас, счастливый и свободный, пусть и рядом с ним, Марсель был тем, кем должен был быть все это время. Ярким, горячим, жизнерадостным. Он голодно и жадно наверстывал упущенное, и он, Фабрис, давал ему для этого все. Не вернутся ли они все трое к началу, если вдруг они встретятся? — Ты не в том положении, чтобы ставить нам какие-то условия. — Я знаю, — Макс наконец прикрыл дверь за своей спиной и опустился на ступеньку позади Росса. — Но мы оба хотим быстрейшего решения. — Ты не можешь говорить мне об этом, когда сам пытался все затянуть, — раздраженно рявкнул альфа, поворачивая лицо на Фанрье. — Ты, видимо, любитель потянуть время, тебе бы следовало наконец успокоиться и прекратить его мучить. Я не знаю, зачем или почему ты это делал, но теперь у него есть я. — Согласен, — Фанрье хмыкнул, на секунду становясь прежним собой. — Но поставь себя на мое место, просто дай мне попрощаться. — Мне даже от мысли о том, чтобы быть в твоей шкуре становится противно, — Росса подтолкнул очки согнутым указательным пальцем и вздохнул. — Я спрошу у Марселя, подумаю как это возможно сделать, но если он категорично откажется, ты отдашь все бумаги с подписями. Не ожидая ответа, он отправился к своей машине, сжимая в кармане ключи и подавляя желания всадить их в глаз Максиму. Он, хочешь или нет, понимал это его желание. Все равно что предсмертная агония. Но думал преимущественно о своем избраннике. Ему, может, тоже нужно было поставить в этой истории свою жирную точку. Но подготовка к этому, создание спокойствия, уверенность в том, что они, пока что только он, планируют его несколько смущали своим отсутвием. Хотя это может стать ключом и концом всему.25. Ключ.
20 ноября 2020 г. в 17:49
— Считаете это странностью?
Юдо Рюйтель поднял брови, как бы всем своим видом выражая свое отношение к поставленному вопросу. Удивление по поводу того, что никто больше не считает выложенную Фабрисом информацию странной. Даже сумасшедшей. Алета Элои молча прижала к губам прозрачный стакан с эмблемой кафе. Ее не смущало ни то, что они в ее кабинете, а значит, стакан украденный; ни то, что ее клиент поведал своим юристам. Ее невозмутимую беззаботность можно было даже приблизить к термину «безалаберность», что вписался во всеобщую картину так же естественно, как дерево в лесу. Ей было безразлично на то, что Рюйтель в одиночку разбирал завалы в рыжей голове клиента, сама она нуждалась в том, чтобы в ее собственных сугробах пооткидали снег лопатой. Видимо, сегодня она была совсем не в духе и не подкидывала колючих словечек в разговор.
А дело было в следующем неоспоримом феномене: внезапно объявившийся Фанрье. И нет, он до сих пор не подписал бумаги, а может и подписал, но никому об этом ничего не было известно. Он, кажется, совсем выжил из ума. За время отсутствия в Париже Росса он набрался смелости заявиться к нему домой и орать под дверью всяческие угрозы, вероятно, не в трезвом состоянии. Об этом ему рассказал тот самый сосед, когда пара поостыла. Он оправдывался, что хотел сразу уведомить владельца квартиры, но ситуация была не та. К тому же, рассказывал он это извиняющимся тоном, будто Фабрис в этом мог обвинить лично его.
Чего он не знал, так это того, что этот мужчина его побаивался по известным ему одному причинам.
Копаться в таком к себе отношении Фабрис не находил занятием ни интересным, ни полезным, но весьма энергозатратным, а потому предпочел просто не обратить внимания. Он слушал его рассказ в оцепенении, сжимая в руках бумажный пакет с покупками, потому как застали его с этой новостью по возвращению из продуктового. Выслушав все до последнего слова, он скупо поблагодарил мужчину, чье имя тут же улетучилось из его памяти, как только он его произнес, и тут же назначил встречу Элои и Рюйтель. Весы, на чаше которых с одной стороны стояло его всеобъемлющее терпение, вдруг круто накренились. Терпимость полностью иссякла. На второй находилась враждебная злоба, тяжелым камнем раздавившая все его решение быть спокойным и договариваться мирно, но остатки отчаянно боролись за жизнь, как насекомые под булыжником в лесу. Он довольно много протерпел, не каждый так сможет. Но теперь это его выжигало, дерзость в действиях Фанрье превратилась неприкрытой инфантильностью. Этот человек явился к нему домой (адрес ему был оставлен для того, чтобы если он надумает, прислать курьера с бумагами прямо на дом, этого пожелал сам Росса), возможно пьяный и одуревший. Если бы Марсель был дома, это обернулось бы чем-то страшным, но Фабрис не думал об этом в подробностях, с ужасом содрогаясь всякий раз, как вдруг в голове его всплывали картинки промерзших глаз Марселя, как он непроизвольно вспоминал о, пока еще, муже.
Его тошнило.
— Нет, вполне нормально объективно выдающемуся юристу приходить домой к практически истцу и исполнять подобный маскарад, — неприкрыто издевающимся тоном выдал Юдо, после, поняв, что прозвучало это довольно резко, добавил: — Это не странно, это подозрительно.
— Если разглядывать его с точки зрения не юриста, а как супруга Марселя, это по-прежнему кажется несоответствием? — раздражаясь, спросил Росса. Ему самому не доставляло удовольствия «оправдывать» его, он поскорее желал избавиться от паразита, невидимо высасывающего его кровь.
— Как бы там ни было, — устало откинувшись на спинку кремового кресла, Рюйтель опустил голову, обращаясь к прозрачному журнальному столику, вырезанному из цельного куска грубого стекла, — оставлять это просто так более нельзя. На этот раз обошлось, но он становится непредсказуемым.
Это, как раз таки, было то мнение, с каким Фабрис оказался солидарен. От всего этого разговора на его языке возник мерзкий привкус. Казалось, двинь он им еще хоть немного и скажи хоть слово — на зубах захрустит. Потому он промолчал в ответ, выражая свое полное согласие с последним оратором. И все же, совершать маневр с судом у него тоже откровенно не было никакого желания, потому как это обязательно затянется на долгие месяцы, а то и годы. А он уже сейчас четко знал, чего ему хочется, но для этого нужно было подвести итоговую черту между ними с Марселем и Максимом.
— Я поговорю с ним еще раз, сам, наедине, — с расстановкой, будто боясь что-то напутать, произнес Росса.
— Я категорично против, — вдруг подала голос, поди вернулась к жизни, Алета, до этой минуты остававшаяся непричастной ко всему. — Я присутствовала на вашей предыдущей встрече, вы друг с друга кожу поснимать хотели. А до этого он ударил Вас, только раз, потому что между вами опять таки встрял посторонний.
— Я помню, — сухо хмыкнул альфа, поправляя очки. Ему до сих пор жгло в затылке от той ситуации, за которую он не расплатился.
— Кто знает, что произойдет в следующий раз.
— Это, собственно, я и собираюсь проверить.
— Согласен с мсье Росса, — Юдо сцепил пальцы, похожие на длинные и тонкие лапы тарантула, с четкими сочленениями, и закинул их на колено ноги, лежащей поверх второй ноги. — Это для Максима вроде последнего шанса одуматься и проанализировать свои потуги. А уж мсье Росса не выглядит как человек, которому необходима помощь в «вербальной» стороне этого вопроса.
— А вы не думали, что Анна как-то вовремя умерла? — вдруг резко сменила тему Алета
Рюйтеля этот вопрос не потряс, внешне он остался совершенно спокоен, этим самым выражая ответ:
— Конечно, предположения были. Но без вмешательства беспристрастного следователя, как я уже говорил, эту гипотезу ни подтвердить, ни развеять не получится, — он резко рассоединил руки и огромный паук разорвался, обращаясь назад в ладони. — Это кому угодно покажется странным, согласитесь. Но думаю, у Фанрье там уже все на мази и не подкопаешься.
Фабрис на несколько секунд прикрыл глаза. Он уже не знал, правильно ли решил все предыдущие вопросы. Может, стоило для устрашения разочек двинуть ему в челюсть и списать на самооборону? Или уверенно пригрозить ему тем, что у него есть полк желающих дать показания, не только касающиеся их дела? Он чувствовал, что слишком осторожно играл партию, и теперь ему казалось, что он должен перевернуть игральную доску, чтобы не проиграть. По-прежнему у него оставалось больше карт на руках. Удобных, действенных. Но Фабрис боялся, что Максим сделает ход прежде, чем он придумает, как бы их получше скомбинировать.
— Так своему клиенту говорить нельзя, но к черту, поступайте, как хотите, уж если что — мы примажем, — Алета бессильно вздохнула, откинув голову на подголовник и покрутились со стороны в сторону в кресле. — У меня скоро от всего этого невроз случится.
— Мы за это получаем деньги, — решил напомнить Рюйтель.
— Если я потрачу все на лекарства, то зачем они мне нужны.
— Как оптимистично, — Юдо хмыкнул, едва заметно кивнул, как бы соглашаясь, или в знак понимания и поддержки.
— Если ничего не выйдет, — Росса пригладил волосы на виске и убрал назад выпавшие на лоб пряди, — работы станет только больше.
Элои тяжело вздохнула, будто на нее повесили тяжелое ярмо и сказали вспахивать поле. Конечно, работенка не из лучших, да и против кого — самого Фанрье. Но альтернативных исходов не существовало, задержка Максима оказалась губительной и несвоевременной. Или он задумывал измотать всех ожиданием, чтобы подорвать на эмоции, ведь тогда люди совершают довольно глупые проступки? Неизвестно, тонкий ли он манипулятор или неуравновешенный тип, каковым его видел Росса со своего ракурса. Но продолжать это варить больше никто не собирался.