Возлюбленный Фортуны

      Оставшись одна, Диана принялась осматривать свою тюрьму, величаво именуемую каютой. Помещение было небольшим, но светлым и великолепно убранным. Деревянные стенные панели покрывала резьба, на полу — дорогой ковер. Меблировку составляли небольшой стол, стул, кресло, затем туалетный столик с зеркалом и, наконец, кровать с пышными подушками и покрывалом. Все это явно вышло из-под резца искусного столяра и стоило немалых денег.       Вслед за этой мыслью пришла другая: сколько еще дам побывало раньше в этой каюте, и что могло здесь происходить? Диана сперва покраснела, а потом сердце ее заледенело от ужаса. Рассеянно опустившись в мягкое кресло, она закрыла лицо руками и думала, думала… Что же ей делать?       «Нет». Диана решительно выпрямилась. Она будет сопротивляться, она не станет покорной жертвой этого насильника, которым он, разумеется, и является, несмотря на свою столь привлекательную внешность. «О, зачем только я об этом подумала?» Капитан предстал перед ее мысленным взором, как живой, его глаза улыбались, завораживали, манили, звали, обещали… «Нет. Он негодяй, пират и разбойник. Боже, зачем Ты создаешь подобных мужчин и даруешь им столь черное сердце? Или же они сами делаются такими?»       Но тут Диана мысленно осеклась. Она вспомнила, как капитан обошелся с командой «Лилии», и осознала, что подобные поступки у пиратов не в обычае. Зачем он это сделал? Почему? Если ему нужен был посланец, чтобы отвезти письмо ее отцу, достаточно было бы и одного человека. Может быть, он хотел впечатлить ее? Или… или он таков сам по себе?       Довольно. Как гласит древняя мудрость, кто предупрежден, тот вооружен. От пирата можно ожидать чего угодно, а, значит, следует принять меры.       Диана еще раз оглядела каюту в поисках чего-нибудь, что могло бы послужить ей оружием. Тяжелый золоченый канделябр, стоявший на столе, она поднять не смогла, но высокий подсвечник с одной-единственной свечой розового воска оказался достаточно легким и удобно лег ей в ладонь. Свечу она выбросила; слегка влажная от пота рука крепче стиснула «оружие». Теперь оставалось ждать.       Время шло. Несколько раз Диана слышала за дверью шаги, и тогда она испуганно вскидывалась, поднимая руку с подсвечником, но всякий раз шаги удалялись. Порой до нее доносился через приоткрытое окно звон колокола — звон прозвучал не менее четырех раз, прежде чем в коридоре вновь послышались шаги и замерли у ее двери. В замке заскрипел ключ. Несмотря на страх, Диана высоко подняла руку, размахнулась и, как только дверь начала открываться, нанесла удар по вошедшему, надеясь попасть в голову. Возможно, это удалось бы ей, если бы не слишком шумный замах.       Капитан Генри Митчелл услышал свист воздуха и легкий возглас ярости, стремительно отпрянул в сторону, и пустой подсвечник пронесся в четверти дюйма от его лица. Рука его перехватила кисть девушки и выкрутила ее, вырванный подсвечник глухо стукнул по полу.       — Пустите меня! — прошипела Диана, едва сдерживаясь, чтобы не закричать от боли.       Пальцы капитана тут же разжались, и Диана проворно отпрыгнула на несколько шагов, растирая запястье. Оно горело, на коже остался красный след от крепкой хватки, и это лишний раз напомнило Диане, насколько пират силен. Впрочем, это и так было видно по его фигуре — с красивым разворотом плеч, широкой грудью и тонкой талией, стянутой кожаным поясом, на котором висела длинная шпага.       Диана ожидала, что он ударит ее в ответ. Но капитан стоял неподвижно, скрестив руки на груди, и разглядывал ее с неким затаенным любопытством.       — И зачем вы это сделали, сударыня? — спросил он совершенно будничным тоном, как будто не произошло ничего особенного.       — Чтобы защититься, — ответила Диана, тяжело дыша, и ощутила, что под его взглядом ее щеки запылали. Как все-таки глупо вышло. Надо было или бить насмерть, или вообще не бить. Кто знает, что он теперь за это с нею сделает?       — Защититься от меня? Но почему?       — Вы же пират!       Капитан приблизился на два шага, и Диана поспешно отступила.       — Да, вы правы, я — пират, но я также в некотором роде исключение. Поверьте мне, дитя, я не намерен причинять вам вред. Кроме того, ваша смелость делает вам честь; не каждая девушка могла бы решиться на подобный поступок, хотя он, мягко говоря, неразумен.       — Если вы не намерены причинять мне вред, зачем вы похитили меня? Зачем привели сюда, в эту каюту, где все напоминает о…       — О чем?       Диана решительно выдохнула и закончила мысль:       — О ваших прежних жертвах, которых вы запирали здесь!       Митчелл улыбнулся и задумчиво провел пальцем по своей бородке. Диана отвела взгляд, чтобы не поддаться снова его чарам.       — Почему вы решили, мисс де Лэйси, что они были жертвами? Многие дамы скрашивали мое одиночество во время морских путешествий вполне добровольно. Не все женщины столь жестоки, как вы.       — И вы еще смеете говорить мне подобное? — К щекам Дианы прилила кровь, на сей раз — от гнева. — Если уж я вынуждена терпеть ваше общество, капитан, потрудитесь не причислять меня к тому роду женщин, с которыми вы, видимо, привыкли иметь дело!       — Видели бы вы себя сейчас! — Глаза капитана засверкали просто гипнотически, он подошел еще ближе к Диане, пока ей не стало некуда отступать. — Вы так прекрасны, когда гневаетесь. Кто из мужчин смог бы устоять перед сиянием ваших глаз, перед вашими дрожащими губами? — Он обхватил ее за талию, прижимая к себе, а другой рукой приподнял ее голову за подбородок. Взор его глаз цвета морской воды казался острым, точно клинок шпаги, и от него не было спасения.       — Оставьте меня! — едва слышно прошептала Диана и уперлась руками ему в грудь, хотя понимала, что сопротивляться бесполезно. — Уйдите!       — Ни за что… Вы сводите меня с ума… — Митчелл склонился к ней и крепко поцеловал в губы.       Во время пребывания во Франции Диане случалось дарить поцелуи некоторым кавалерам, но те поцелуи были совершенно невинными, просто детскими по сравнению с тем, которым наградил ее капитан. Ноги Дианы подкосились, закружилась голова, зашумело в ушах. Она поняла, что сейчас упадет или даже потеряет сознание и таким образом невольно разрешит ему делать с нею все, что он пожелает. Но она вовремя вспомнила о своем намерении сопротивляться до конца, сумела высвободить одну руку и изо всех сил отвесила капитану пощечину.       Он отпустил ее и отпрянул. На его щеке алело пятно от удара. Багровая от возмущения Диана стояла в углу, сжав руки у груди, и испепеляла его ненавидящим взглядом; если бы человеческие взгляды могли убивать, капитан Митчелл сейчас лежал бы на полу мертвым.       — Полагаю, бесполезно говорить вам, что вы — бесчестный человек, капитан, — с трудом выговорила Диана. — Я вас ненавижу! С какой радостью я бы посмотрела на то, как вас повесят, и я молю Бога, чтобы это поскорее случилось!       Капитан печально улыбнулся и покачал головой; серьга в ухе изящно качнулась, сверкая в лучах солнца.       — Неужели, сударыня, вам было так неприятно, когда я поцеловал вас? Позвольте в это не поверить. Если ваше заветное желание когда-нибудь сбудется, и меня правда поведут на виселицу, я бы пожелал в своей последней просьбе именно вашего поцелуя. Вы ведь не отказали бы мне тогда?       Диана так и не поняла, говорит ли он серьезно или издевается, и решила ответить в тон:       — Говорят, что последняя просьба приговоренного священна, и ее нельзя не исполнить. Поэтому — да, в таком случае я бы вам не отказала.       — Что ж, ловлю вас на слове. — Очередная улыбка. — Вы пообещали мне. А сейчас я, с вашего позволения, вас оставлю. Думаю, вам стоит немного успокоиться и смириться с неизбежным. — Капитан направился к двери, но у самого порога оглянулся. — Надеюсь, я не разгневал вас настолько, мисс де Лэйси, что вы окажетесь столь безжалостны и не пожелаете сегодня вечером поужинать со мной.       — А если не пожелаю?       — Увы, это не обсуждается. На этом корабле моя воля — закон. И, поскольку вы теперь — моя пассажирка, вам придется следовать этому закону. Поэтому я жду вас. Вечером за вами придут и проводят. — После очередного изящного поклона капитан развернулся и вышел, не позабыв повернуть снаружи ключ.       Диана тут же бросилась к двери и с радостью обнаружила засов, на который можно было запереться изнутри, что она и сделала. Ощутив себя в относительной безопасности, она с тяжелым вздохом прислонилась спиной к двери. В груди сделалось тесно от целой гаммы чувств, незнакомых и противоречивых.       Каков наглец! Должно быть, привык к тому, что при одном только взгляде на него женщины теряют голову и становятся готовыми на любые безумства. В таком случае, капитану Митчеллу было явно неприятно получить отказ, да ещё и оплеуху в придачу. Диана готова была торжествовать, но отчего-то не ощущала себя победительницей, а его — побежденным.       Почему он не тронул ее, почему отпустил и ушел? Исходя из того, что ей было известно о пиратах, она ожидала, что он скорее насильно заставил бы ее подчиниться ему, в крайнем случае, оглушил бы или связал и силой взял бы то, зачем приходил. Неужели он надеется добиться ее взаимности? И эти его странные разговоры: не поймешь, серьезно он говорит или нет. А теперь он зовет, вернее, вынуждает ее прийти к нему на ужин. «В качестве главного блюда?» — горько усмехнулась Диана, размышляя о том, как же ей быть. Зачем становиться очередной в, несомненно, весьма длинном списке его любовных побед, далеко не первой и, конечно же, не последней? И вдруг в сердце просочился едва слышный шепоток: как было бы прекрасно, стань она для него последней — и единственной.       Диана в ужасе замотала головой и прижала ладони к щекам — лицо ее горело. Вновь и вновь она переживала незнакомые до сих пор ощущения, не могла забыть, какими нежными и при этом настойчивыми были губы капитана, когда он целовал ее; еще немного — и она сама стала бы отвечать ему… Нет, довольно! Диана тряхнула головой, словно изгоняя недолжные мысли. «Он обошелся бы точно так же с любой другой женщиной, которая оказалась бы на твоем месте, а ты уже наивно решила, что небезразлична ему. Такие мерзавцы, как он, не способны любить — они способны лишь вожделеть, и ты ни за что не станешь предметом для удовлетворения его похоти».       С очередным глубоким вздохом Диана подошла к своему сундуку — и только сейчас заметила на его крышке свою шкатулку с украшениями. Диана схватила ее, дрожащие пальцы быстро перебрали содержимое — все драгоценности оказались на месте. Очередной вопрос-загадка: почему пираты их не забрали? Неужели потому лишь, что им не позволил капитан — он ведь упоминал, что обладает на корабле абсолютной властью. Значит, это его решение? Почему?       Шкатулка заняла место на туалетном столике, а Диана откинула крышку сундука, решив, что, если заняться делами, посторонние мысли мигом исчезнут. Хочет она того или нет, но на ужин к капитану идти придется. Если она начнет отказываться, это будет признаком трусости. Да, ей страшно, но она ничем этого не покажет и не склонится перед этим пиратским главарем. Пускай у него достаточно сил, чтобы подчинить ее тело, но волю ее ему никогда не сломить.       Платья одно за другим падали на кресло, стол, стул, а Диана никак не могла выбрать, что же ей надеть. Слишком нарядной быть ни к чему — вдруг капитан решит, что она передумала и теперь на все согласна, но и предстать перед своим тюремщиком в затрапезе тоже не годится. В конце концов, она остановила свой выбор на темно-синем платье, расшитом по юбке и рукавам крупными золотыми цветами. Вырез у этого наряда был относительно небольшим, открывал лишь шею и самую верхнюю часть груди. Именно то, что нужно: неброско и при этом элегантно. Диана отложила выбранное платье, остальные отправились обратно в сундук. Теперь пора было заняться своим туалетом. Одеваться самой, без помощи горничной, было нелегким делом, но Диана уже привыкла к этому после гибели несчастной Мадлен и справилась достаточно быстро. Затем она уселась перед зеркалом, ее невидящий взор рассеянно уставился на отражение в блестящей серебристой глубине.       В Париже многие кавалеры и даже дамы говорили Диане, что она красива, но она не особо им верила, уже убедившись, как мало значат для большинства светских людей слова и как они порой далеки от истины. Теперь же, глядя на себя в зеркало, она не без тайного удовольствия поверила в правоту этих слов. Цвет выбранного туалета удивительно подчеркивал глубину ее глаз, обычно голубых, но меняющих оттенок в зависимости от наряда и освещения, и оттенял ее яркие волосы. Диана взяла щетку и хорошенько прошлась ею по длинным локонам, отчего те засияли на извивах чистой медью. Подумав немного, она уложила волосы по бокам головы, но оставила по локону с каждой стороны лица свободно падать на шею. В шкатулке нашлось и подходящее украшение — довольно скромная нитка жемчуга вроде тех, что уже поблескивали в прическе переливчато-молочными зернами. Вдевая в уши такие же серьги, Диана отчего-то задумалась об украшении, которое носил капитан.       Она знала, что у моряков принято носить серьги, а пираты их носили почти поголовно. Но эта вещица была изящной и явно вышла из рук искуснейшего ювелира. Быть может, это дар любви от какой-нибудь очередной красавицы, и капитан носит ее в память о той женщине, которая, возможно, так же хранит у себя вторую серьгу в память о нем?       За этой мыслью потянулась следующая: какой же должна быть та, которая сумела заставить такого человека, как капитан Митчелл, помнить ее всю жизнь? Но Диана решительно стряхнула эти думы. Она уже поставила на нем крест, ведь ясно, что подобный мужчина не способен на истинные чувства. «И зачем же ты, в таком случае, сидишь здесь и наряжаешься, стараясь подчеркнуть свою природную красоту? — раздался в голове ехидный шепоток. — Не затем ли, чтобы произвести на него впечатление?»       Как ни тяжело было Диане признать это, но капитан и вправду задел некую струну в ее сердце. Она пыталась глушить звон этой струны рассуждениями о том, какой он негодяй, грабитель и убийца, как и все пираты, но здравый смысл подсказывал иное: судить о человеке следует по его поступкам. А сегодня капитан, каким бы он ни был, совершил несколько поступков, которые явно свидетельствуют в его пользу. «Я сошла с ума!» — в ужасе подумала Диана. — «Я пытаюсь оправдать собственного похитителя и преступника! Но… Боже, прости меня и слабость моего женского сердца, как же он красив!»       О чем думал сам капитан Митчелл, не узнал никто. Когда он поднялся на палубу, и команда со смешками и сальными улыбочками поинтересовалась у него, «как все прошло», он лишь отшутился и тотчас оборвал разговор. А сам продолжал стоять рядом с рулевым, изредка поправляя курс, и порой пальцы его касались щеки, по которой его ударила Диана.