Возлюбленный Фортуны

      Диана проснулась от того, что корабль сильно качнуло, и от яркого солнца, светящего ей прямо в глаза. Она откинула одеяло и села, не сразу вспомнив, где же она находится. Но пышная перина, мягкий ковер под ногами, веселые блики в зеркале и прочая роскошь маленькой каюты были слишком настоящими, чтобы казаться сном. Память Дианы поспешно воскресила все события столь насыщенного ушедшего дня. Как ни странно, некоторые события — нападение пиратов, письмо с требованием выкупа, дерзкая выходка капитана Митчелла и собственное ее ответное возмущение — уже начали меркнуть, уступая воспоминаниям о вчерашнем вечере. Слово, которое дал ей капитан, его учтивая любезность — и порой пробивающееся сквозь нее откровенное, страстное восхищение, взгляд его сияющих глаз, от которых хотелось спрятаться — и одновременно смотреть и тонуть в их глубине…       «Лицемерка!» — сказала Диана сама себе. — «Ты так настаивала, чтобы вы с ним оставались не больше, чем друзьями, и при этом сама мечтаешь о нем! А еще вчера ты обзывала его негодяем, убийцей и насильником. Неужели ты так скоро сдалась и готова переступить черту? Неужели дойдет до того, что ты сама упадешь в объятия этого человека, как падали до тебя многие другие женщины? Неужели сама бросишься ему на шею? И что ждет тебя потом?»       Диана вздохнула. Здравый смысл победил призрачные грезы, и она прекрасно понимала, что никакого «потом» у них нет и быть не может. Мимолетный роман во время совместного путешествия, а затем она вернется домой и никогда больше не увидит его, а он забудет ее на следующий же день, стоит ему только встретить очередную красавицу, готовую на все. А ей самой предстоит неизбежное замужество, если, конечно, ее путешествие, пусть и против воли, с подобным человеком никак не отразится на ее репутации. Но она знала одно: кого бы ни выбрали родители ей в мужья, ему будет далеко до капитана Митчелла — во всех отношениях.       Что решено, то решено, и иного пути нет, как бы ни было велико искушение. Диана забылась в привычных женских хлопотах — утреннем туалете, выбрав тот же наряд, который был на ней вчера днем. Потом взгляд ее упал на миниатюрные часики, что хранились в шкатулке, — небывалая роскошь — и оказалось, что уже почти одиннадцать. В этот миг раздался стук в дверь.       — Доброе утро, мисс, вы уже встали? — послышался голос Джонни. — Я могу войти?       Диана отодвинула засов. Мальчишка поклонился, но остался стоять на пороге, не входя в каюту. От взгляда Дианы не ускользнуло, что одежда юнги сегодня была более чистой, а на ногах красовались чулки и башмаки.       — Прикажете подать вам завтрак, мисс? — спросил он. Диана кивнула, и мальчик дернулся было уйти, но остановился и добавил: — Капитан просил узнать, как ваше самочувствие, и напомнить, что нынче вечером он так же ждет вас к себе.       — Что ж, передай капитану, что я превосходно себя чувствую и благодарю его за заботу. И, разумеется, буду у него сегодня вечером.       Джонни мгновенно исчез и вскоре вернулся с подносом. Завтрак оказался скромнее, чем вчерашний ужин, но, как подозревала Диана, все же получше, чем у матросов, — вряд ли их столь же щедро оделяли свежими фруктами. Она догадывалась о причинах, и это слегка смущало ее, но не слишком влияло на ее аппетит.       Через некоторое время юнга вернулся, чтобы унести поднос, и поинтересовался, не желает ли она еще чего-нибудь. Диана ответила отрицательно и отпустила его, но затем сказала ему в спину:       — Джонни, ты не мог бы… предупреждать меня заранее, если капитан вдруг захочет прийти ко мне?       — Это вряд ли случится, мисс, — ответил мальчик. — Капитан у нас — человек занятой, и днем у него всегда полно дел. Вот вечером — дело другое, но тогда вы сами сможете к нему прийти. И вообще, мисс, если капитану вздумается навестить вас без предупреждения, то не мне ему перечить.       Только сейчас Диана разглядела на щеке мальчишки след от недавнего удара — и невольно всплеснула руками:       — Он тебя еще и бьет?!       — Нет, что вы, капитан и пальцем не тронет. Это боцман, но у него порядок такой… — Джонни шмыгнул носом. — И рука тяжёлая.       — И тебе не обидно?       — А чего обижаться-то? Надо — значит, надо. Капитан вон тоже служить начинал с самых низших чинов и говорит, что так везде. — Тут Джонни осекся, сообразив, что сболтнул лишнее, и поспешно добавил: — Мне пора, мисс, дел невпроворот… если вам что-нибудь…       — Нет, спасибо. Ступай. — Мальчишка вышел, и Диана на всякий случай вновь заперла дверь. Мысли ее вновь устремились к тому, что со вчерашнего дня не давало ей покоя.       Итак, вот и появился небольшой просвет в тех тучах, что окутывали прошлое капитана Митчелла. Значит, он с юности служил на корабле. Но на каком — на пиратском или на военном? И тут Диану осенило: конечно же, разве бывают у пиратов такие манеры, такая выправка? Наверняка он служил в военном флоте… но почему же тогда оставил службу и стал пиратом? По своей ли воле или против нее? Диану мучило любопытство, но вчера она не решилась открыто задать вопрос и, скорее всего, вряд ли когда-нибудь осмелится.       Солнечные лучи и ветер словно сами просили впустить их. Диана распахнула окно, и в каюту вместе с ветром ворвался шум моря, мелкие горьковато-соленые брызги и доносящиеся с палубы голоса. Над всем этим разнородным хором пронзительно взлетал один, удивительно громкий голос, и порой ему вторил другой, ничем не тише, сопровождаемый отрывистыми свистками боцманской дудки. Со стороны казалось, что голоса, вернее, их обладатели, ссорятся между собой, но Диане подумалось, что на самом деле они находят в своих вечных спорах некое удовольствие.       А потом она различила среди пестрого, как восточный ковер, гомона звуков еще один голос, который не слышала со вчерашнего дня, и сразу же невольно стала прислушиваться, надеясь и дальше улавливать его характерные интонации. Слов Диана не расслышала, да и вряд ли поняла бы, ибо совершенно не разбиралась во всех этих фалах, шкотах, гротах и марселях. Но ей довольно было просто слышать сам голос, даже произносящий что-нибудь вроде «держи на северо-запад», и знать, что обладатель его где-то там, наверху, и что судьба этого корабля и всех, кто на нем находится, — а, значит, и ее тоже — зависит от него.       Диана взялась было за чтение, потом за вышивку, но ни музыка французской или итальянской поэзии, ни шелковые узоры не могли сегодня увлечь ее. Всякий раз она невольно прерывалась и ловила себя на том, что старается расслышать в летящем через окно шуме голос капитана Митчелла или даже отдельные слова. Исколов себе пальцы иглой, Диана оставила свое занятие и устремила рассеянный взор в окно, на море, всем своим существом впитывая его шум. Как было бы замечательно подняться на палубу — сейчас, при свете дня, ощутить, как ветер треплет волосы и платье, ощутить то, что она мысленно именовала вкусом истинной свободы. Но она не осмелилась, ведь там наверху полно пиратов, и кто знает, как они отнесутся к ее появлению на палубе. Диана знала не понаслышке о суеверии моряков, как и о том, что они считают присутствие на корабле женщины дурным знаком. Что ж, для команды несчастной «Лилии» эта примета сбылась.       Время тянулось медленно. У Дианы не оставалось иных занятий, кроме как праздно ждать вечера, — ни голова, ни руки не слушались ее. Ждала же она не ради простого разнообразия или ради того, чтобы попросить у капитана позволения выйти завтра днем на палубу. Она поняла, что начинает по-настоящему скучать по нему, томиться в его отсутствие, с нетерпением ожидать встречи. «Нет». Диане пришлось приложить усилия, чтобы выбросить эти мысли из головы. Что бы она ни чувствовала, подавать виду нельзя. Капитан Митчелл и без того наделен особым даром превосходно читать людей — порой Диане казалось, что он видит все ее мысли. Придется держать себя в руках и не позволять ему никаких вольностей, иначе, стоит ей хотя бы слегка ослабить защиту, он может решить, что она сдалась.       Наряд для вечера Диана приготовила заранее. Совсем простое, даже скромное платье насыщенно зеленого цвета, на фоне которого ее волосы сияли красновато-рыжей медью, а глаза казались темнее. К нему Диана выбрала изумрудное ожерелье и серьги, а прическу решила сделать еще проще, чем вчера, и уложить волосы на темени. Престранный парадокс: вместо того, чтобы подчеркивать свою красоту, она вынуждена прятать ее. Но могла ли она поступить иначе в подобном положении?       Вечером, когда Джонни вновь проводил ее в каюту к капитану, последний встретил ее по-прежнему учтиво, но уже не прожигал своим пламенным взглядом, хотя в его глазах Диана уловила радость, которую сочла искренней. Как и вчера, они поужинали практически в полном молчании, и лишь когда со стола было убрано, Диана решила обратиться к капитану с просьбой, но отчего-то не осмеливалась первой начать разговор.       Он пришел ей на помощь, вежливо спросив о ее самочувствии.       — Благодарю вас за заботу, капитан, — ответила она, — но, признаюсь, я сегодня целый день умирала от скуки. Так тяжело постоянно оставаться взаперти…       — Разве вчера мы не разрешили этот вопрос? — улыбнулся Митчелл. — Вы сами держите себя взаперти, мисс де Лэйси. Кто или что мешает вам открыть дверь и выйти на палубу?       — Именно об этом я и хотела попросить вас, капитан, но я не знала, позволите ли вы мне…       — Любое ваше желание — закон, помните? Отчего мне запрещать вам это?       — Но как к этому отнесутся ваши люди? Я слышала, моряки считают, что женщина на борту — это не к добру.       Капитан заулыбался — так весело и заразительно, что Диана не смогла не ответить. И вдруг улыбка его исчезла, словно унесенная порывом ветра или смытая волной, а взгляд сделался острым.       — Кто вам это сказал? — спросил он.       — Не помню… Ходят такие слухи.       — Что ж, я их развею. Да, женщина на корабле часто бывает причиной бед — зависти, ссор и поножовщины. Но никаких суеверий за этим не стоит. Мои же люди давно привыкли к моему нраву и почти не обращают внимания. Тем более, их самих интересуют женщины несколько иного рода. Поэтому вам не стоит их бояться — как и верить пустым слухам. Признаться, я считал вас выше этого. — Митчелл смерил ее испытующим взглядом. — И, можно подумать, на суше от женщин меньше бед.       Эти слова неприятно резанули по сердцу Дианы, рождая невольное возмущение. В памяти всплыло еще кое-что, сказанное вчера. Молчать не оставалось сил, и слова вырвались наружу, приправленные плохо скрытой обидой.       — Капитан, — произнесла Диана, — вчера вы коснулись одной темы, которая, скажу вам откровенно, очень уязвила меня. Вы сказали, что все женщины, независимо от происхождения, продажны. По-вашему, я тоже продажна? И не кажется ли вам, что подобными речами вы оскорбляете свою собственную мать?       На миг Диана испугалась, что капитан разгневается, но он лишь умолк на минуту. Пышные кружева на его груди колыхнулись от тяжелого вздоха. И тогда он ответил:       — Мою мать — Бог весть, жива она или нет, — называли чуть ли не святой женщиной, а она вышла за отца ради денег и не испытывала любви ни к одному из своих детей. Что же касается вас… Возможно, я несколько резко выразился, но давайте рассудим. Пусть не все женщины продажны, но все они — товар для продажи. Возьмем вас: когда вам настанет время выходить замуж, вряд ли вам позволят самой выбрать жениха — нет, это сделают ваши родители и при этом не станут руководствоваться его умом, нравом и внешностью… не спорьте, для женщин это важно. Но ваши батюшка и матушка посмотрят на его доходы, положение в обществе, размеры его плантаций, что, конечно, является главнейшей составляющей семейного счастья. Да и вашего будущего супруга гораздо сильнее будет интересовать ваше приданое, нежели красота и добродетель. Что же это, по-вашему, как не самый настоящий торг? И чем это отличается от торговли рабами?       — Вы считаете, что все заключают браки именно так? — вспыхнула Диана.       — К счастью, не все, иначе наш мир, наверное, давно уже погиб бы. Не знаю, насколько заключенные по любви браки прочнее и счастливее, но, пока они есть, человечество достойно существовать.       — Легко рассуждать, ничего не зная об этом, — несколько сурово заметила Диана. — Разве вы сами женаты, чтобы с такой уверенностью говорить подобное и ставить на людях клейма?       — Нет, разумеется, и упаси меня Бог, — ответил Митчелл. — По мне, кольцо на пальце ничем не лучше петли на шее. Если бы я когда-нибудь и решил жениться, то лишь на той женщине, которая сумела бы перевернуть полностью мое сознание и заставила бы меня передумать. Без которой я на самом деле не смог бы жить на свете.       — Значит, вы меняете женщин одну за другой, надеясь найти ту единственную?       — Нет. — Он качнул головой, и сапфир в серьге ослепительно заиграл. — Я никого не ищу и не надеюсь отыскать. Однажды я поверил, что такая женщина есть, но… словом, я ошибся и не хотел бы еще раз пережить подобное.       — В таком случае, мне жаль вас, капитан, — произнесла Диана. — Сейчас вы молоды, но однажды вы состаритесь и обнаружите, что совсем одни на свете и никому не нужны.       — Такие, как я, не доживают до старости, — вновь улыбнулся капитан. — Мы гибнем либо в бою, либо на виселице — вы помните, почему я предпочел бы последнее. Поэтому я живу сегодняшним днем и наслаждаюсь жизнью, пока молод. Жизнь дала мне достаточно, но гораздо больше я взял сам. Недаром вышитая на моем флаге Фортуна столь щедро сыплет на «Альбион» свои милости. Но эта богиня весьма ветрена и своенравна, и однажды она изменит мне, как это в обычае у женщин.       — Вы — разумный человек, капитан, — вздохнула Диана, — но при этом так беспечно распоряжаетесь собственной жизнью, словно она — ничто, а не величайший Божий дар нам…       — Я никого не просил об этом даре и волен распорядиться им, как пожелаю. И более того — я распоряжаюсь не только своей жизнью, но и чужими.       — И это доставляет вам удовольствие?       Капитан вдруг вздохнул, задумчиво и слегка печально.       — Когда вы впервые отнимете жизнь, вы поймете, а пока мне будет трудно объяснить вам это.       Диана покачала головой.       — Женщины дарят, а не отнимают — в том числе и жизнь.       — О нет, — глаза капитана вновь сверкнули знакомым жгучим блеском, — отнимают. Вы отнимаете у нас покой и разум, мы в порыве страсти отнимаем у вас честь, оскорблённые отцы и мужья отнимают жизнь у оскорбителей — или сами ее лишаются. Таков наш жестокий мир, мисс де Лэйси.       Диана посмотрела на него, не сдержав очередного вздоха. Ее не покидало ощущение, что капитан Митчелл возводит вокруг себя некую стену, фасад, который придаст ему какой угодно облик — и при этом скроет его истинную сущность. Он словно нарочно говорил то, что могло бы оскорбить или же потрясти ее до глубины души. Зачем? Не может ведь он на самом деле так думать?       — Я не хочу так жить, капитан, — тихо ответила Диана. Голова ее слегка поникла, но тут же поднялась вновь, глаза твердо встретили его взгляд. — Я хочу созидать, а не разрушать. Я хочу любить, а не ненавидеть. Я хочу дарить жизнь, а не отнимать. И я не верю, что кто-то сможет помешать мне это сделать.       Она ожидала, что капитан возразит ей или, хуже того, поднимет на смех ее наивность. Но он молча смотрел на нее с каким-то непостижимым выражением, а потом Диана увидела, как его щеки слегка заалели. Не сразу она осознала, что он на самом деле покраснел — от стыда.       — Простите меня, мисс де Лэйси, — тихо произнес он, — я сейчас наговорил вам черт знает чего… извините, вырвалось. Я вовсе не намерен был оскорблять или смущать вас, но всего лишь имел несчастье позабыть о том, кто вы — и кто я. Зато теперь вы можете совершенно не опасаться меня, ибо посягнуть на вас отныне будет для меня равносильно осквернению святыни. Я, конечно, негодяй, но негодяй честный, в том числе и с самим собой. Я могу рассчитывать лишь на ваши молитвы, если вы удостоите меня подобной чести.       — С вами трудно говорить, капитан, — непонятно, серьезны вы или нет. — Диана вновь качнула головой, но на душе у нее отчего-то сделалось легче и теплее. — И если да, то я с радостью буду молиться, чтобы Господь вразумил вас и направил на истинный путь. Мне думается, вы считаете себя хуже, чем вы есть на самом деле. Но, если говорить начистоту… — Она ощутила, что краснеет, и закончила едва слышно: — Та женщина, которую вы по-настоящему полюбите, станет самой счастливой на свете.       — И вы мне этого желаете, Диана? — так же тихо спросил капитан, и нельзя было вновь не поразиться красоте и глубине его голоса. Диана даже не заметила, что он впервые назвал ее просто по имени.       — От всей души, — искренне ответила она.       Митчелл подошел к ней и взял за руку. Диана поднялась, готовая уже распрощаться, но словно чувствовала, что разговор их не закончен. Его нужно было продолжить, и с уст Дианы сорвались совсем не те слова, которые она собиралась произнести.       — Значит, вы позволяете мне завтра прогуляться по палубе, капитан? — спросила она, поборов очередной душевный порыв.       — Разумеется. Только не удивляйтесь и не смущайтесь виду моих людей, они все же пираты.       — Я заметила. — Диана улыбнулась, и капитан охотно ответил, затем с поклоном поцеловал ей руку.       — Должно быть, вы — ангел, посланный мне, не знаю, за какие заслуги или за какие прегрешения, мисс де Лэйси. Если бы я знал, какой окажется моя пленница, я бы сделал крюк в сотню морских миль, но обошел бы стороной вашу шхуну. Но чему суждено сбыться, то сбудется. Я счастлив оттого, что мы с вами встретились. Вы вправду необыкновенная женщина и заслуживаете всяческого уважения.       — Вы преувеличиваете, капитан. — Диана отвела взгляд и вновь сказала вовсе не то, что рвалось из глубин ее сердца: — А между тем, я так и не попросила у вас прощения за то… за то, что я…       — За то, что отвесили мне оплеуху? — В голубых глазах опять засверкали веселые искорки, и Диану посетила крамольная мысль о том, что таким он ей нравится больше. — Вам не за что просить прощения. Кроме того, не сделай вы этого, мой интерес к вам уже остыл бы. Но вы по-прежнему продолжаете меня удивлять, как удивили сегодня. Редко встретишь столь… необычную собеседницу.       Где-то в коридоре послышался шорох и скрип, словно чьи-то осторожные шаги. Диана встревоженно оглянулась, но капитан жестом успокоил ее. Когда же он проводил ее до каюты, то у порога они вновь остановились, как будто оба растеряли все слова. Наконец, Диана еще раз протянула ему руку для поцелуя с пожеланием доброй ночи. Дверь каюты закрылась за нею, послышался скрип засова в петлях.       Митчелл не сразу прошел к себе. Взгляд его мгновенно отыскал в темноте еще более черные тени. Он выждал несколько секунд, затем тихо произнес в темный коридор:       — Выходите, оба!       Из густых теней появились боцман и марсовый. Несмотря на почти полную темноту, было видно, что они разочарованы чем-то.       — И как это понимать? — спросил Митчелл.       — А ты себя об этом спроси, капитан, — сказал Стэнтон. — Похоже, ты спускаешь флаг и ложишься в дрейф. Где это видано, чтобы ты просто болтал с бабой о всяких пустяках?       — Верно, капитан, дурной пример подаешь, — поддержал Миллиган. — Ты же сам говорил, что у баб мозгов меньше, чем у мышей, и что они, бабы, ни черта ни в чем не соображают.       — Стало быть, у вас мозгов больше, джентльмены, так? — отозвался капитан. — В таком случае, почему бы вам не задуматься, какого черта вы суете носы не в свое дело? Я обращаюсь с женщинами так, как они того заслуживают, а эта леди заслуживает лучшего. И, полагаю, столь умные головы, как ваши, понимают, что все матросы, в том числе и вы, обязаны относиться к ней с почтением. Она пожелала завтра прогуляться по палубе, и я позволил ей это. И если кто-то из вас осмелится сказать ей что-нибудь непристойное… — Он умолк, но его молчание было красноречивее любых слов. Тем более, оба пирата отлично знали, что капитана лучше не сердить.       — Мы поняли, капитан, не злись. Просто такому, как ты, нельзя ронять свою, эту, как ее… репутацию.       — Это уже моя забота. Ступайте. И, надеюсь, ничего подобного больше не повторится.       — Разумеется, капитан! — Оба отдали честь и мигом исчезли.       Митчелл вернулся к себе и задумался, вновь и вновь прокручивая в голове беседу с Дианой. Нет, он никогда не верил, что окажется способен на подобное, — вернее сказать, не позволял себе верить. «Познай самого себя», — говорили древние. Что ж, порой случается узнать себя с совершенно неожиданной стороны и открыть в себе то, чего не ожидал найти.       И помогла ему в этом она, Диана де Лэйси.       Она совсем не походила на прочих женщин-дворянок — утонченных, жеманных, лицемерных и алчных, безмерно алчных до богатств и мужского внимания. Митчеллу вспомнились недавние слова боцмана — да, он действительно позволял себе подобные высказывания. Порой ему казалось, что в душах некоторых несчастных обитательниц портовых таверн и борделей, падчериц судьбы, можно отыскать больше человечности, доброты и искренности, чем у дам высшего света. Но это юное дитя, воспитанное во Франции, отличалось от них всех.       Сегодня он устроил ей второе испытание. Разговоры, которые он вел, должны были смутить или же разгневать Диану, и отчасти это удалось. Ее ярость или слезы могли бы только развеселить, а после разочаровать его. Но она удержалась. Ее ответы наполняла простая женская мудрость и удивительная, светлая чистота. Никогда прежде судьба не сводила его с подобными женщинами.       Мог ли он отнестись к ней так же, как к прочим?       Он благословлял тот миг, когда заметил в море французскую шхуну. Благословлял свое решение оставить Диану де Лэйси заложницей, пусть им руководили сперва несколько иные желания. И сейчас, наслаждаясь каждой минутой, проведенной с нею, он словно сам не позволял себе поверить, что подобное возможно. Словно эта девушка может в любое мгновение исчезнуть, как исчезает в голубой дымке горизонта далекий берег за кормой корабля.