***
Только на четвертый день, покончив с починкой судна, пополнив запасы провизии и оставив в тавернах немало золота, пираты покинули Тортугу. И теперь западный ветер надувал паруса «Альбиона», с каждым днем приближая корабль к Барбадосу. Однако, пираты не радовались доброй погоде, ибо настроение капитана невольно передавалось всей команде. Они знали своего предводителя и в горе, и в радости, но таким видели его впервые. Он оказался на грани — и теперь переступал через эту грань. Привыкший побеждать учился принимать то, что впервые в жизни не добился желаемого. Привыкший повелевать учился смиряться. Когда Стэнтон, подговоренный любопытной командой, тихонько поинтересовался: «Что, капитан, неужели правда от ворот поворот?», Митчелл только отмахнулся: «Переживу». И никто не посмел прибавить ни слова. Но однажды юнга услышал, как капитан тихо пробормотал себе под нос, глядя на починенный гафель: «Лучше бы воткнулся на три дюйма ниже!» Капитан не привык позволять мыслям брать над собой верх, поэтому безжалостно изнурял себя трудом. Давно зажившие раны его больше не беспокоили, и он не давал себе ни минуты отдыха. На палубе часами стоял звон оружия; капитан отражал нападение сразу троих или четверых пиратов и даже радовался в глубине души, когда они задевали его. Он всерьез занялся образованием юнги Джонни и начал учить его навигации — мальчишка оказался превосходным учеником. Но наступала ночь, и капитан вновь оказывался наедине со своими мыслями и чувствами. Он заставлял себя спать только многолетней привычкой к дисциплине. Много же будет от него толку в бою, если его заживо сгложут бессонница и душевные терзания! Возможно, все опасения напрасны, и им ничто не угрожает. Они приплывут на остров, высадят заложницу, заберут выкуп, и на этом все закончится. Нет, не закончится. Слишком хорошо Митчелл знал нрав губернатора, хотя не был знаком с ним лично. Кроме того, как быть с собственным сердцем, которое не желало покоряться голосу разума?***
Диана по-прежнему получала по вечерам приглашения на ужин и не решалась отказывать. Но их с капитаном беседы, когда-то доставлявшие обоим столько удовольствия, сейчас почти сошли на нет и скатились до банальных любезных фраз. Диана не смела лишний раз глянуть на него и старалась поскорее уйти. Он ее не провожал. Целыми днями Диана сидела у себя и думала: могла ли она поступить иначе? Могла, но это привело бы ее в тупик. Сейчас же, лишив себя любви капитана, она опасалась, что потеряет и его дружбу. Что-то сломалось в них обоих, вернуть былые непринужденные отношения никак не удавалось, хотя Митчелл ни разу не выразил ей ни единого упрека, ни словом, ни взглядом. И все же Диана ощущала, что поневоле нанесла их взаимным чувствам тяжелейшую рану. Могла ли она поступить иначе? Замкнутый круг. «Вряд ли он будет долго страдать по мне», — решила она. Возможно, он гораздо сильнее тяготится тем, что получил отказ, и неважно, кто ему отказал. Но даже если так: что делать с собственными чувствами? Она мечтала стать ему женой, он же видел в ней лишь любовницу. Она сидела и перебирала в пальцах бриллиантовое ожерелье, то самое. Разумеется, его придется вернуть — потом, когда путешествие закончится, а пока переливчатая игра камней успокаивала и заставляла ненадолго отвлечься от тяжелых дум. Потоки радужного огня перетекали из ладони в ладонь под тихий шелест и звяканье, и Диане казалось, что так утекает ее жизнь, ее радости, ее счастье, которому не дозволено сбыться. Однажды, устав от безделья, Диана вспомнила еще об одном подарке капитана. Пистолет уже привычно лег в ладонь, не вызывая ни ощущения тяжести, ни страха. В открытое окно ворвался соленый ветер. Диана прицелилась и выстрелила. Не без удовольствия она провела пальцем по длинной царапине на гладко оструганном дереве, и вдруг в дверь постучали. Это оказался Джонни. — Простите, мисс, но капитан велел передать вам, чтобы вы не портили стены каюты, а лучше вышли на палубу, если желаете пострелять. — Хорошо. — Диана взяла пороховницу и лядунку и вышла на палубу. Никто не обратил на нее внимания, а те пираты, что оказались поблизости, лишь вежливо кивнули. — Поднимайтесь на шканцы, мисс де Лэйси, внизу вы будете мешать, — раздался сверху голос капитана. Диана с горечью вздохнула — обращение по фамилии показалось ей сухим и равнодушным — и повиновалась. Митчелл приветствовал ее любезным поклоном, после чего занялся своими делами и ни разу не оглянулся на нее. Упражняясь в стрельбе, Диана порой вставала так, чтобы видеть его лицо хотя бы в профиль. Казалось, он постарел на несколько лет — даже во время болезни он выглядел лучше. А сейчас черты его слегка заострились, меж бровей залегла складка, под глазами — темные круги. «Неужели это из-за меня?» — ужаснулась мысленно Диана, позабыв про свои недавние думы. — «Неужели он на самом деле страдает?» Руки дрожали, но дело мало-помалу шло на лад. Чтобы не портить планшир «Альбиона», Диана взяла вместо мишени найденный в сундуке кусок писчей бумаги и теперь с увлечением пробивала в нем дыру за дырой. — Мои поздравления, мисс де Лэйси. — Капитан заговорил так неожиданно, что оружие едва не выпало из руки Дианы. — Вы добились немалых успехов, хотя ума не приложу, где вы сможете их применить. Вся решимость Дианы исчезла. Она пробормотала благодарность и застыла, не зная, что сказать. Наконец, у нее вырвалось: — Долго нам еще плыть? — Понимаю, вам не терпится вернуться домой. Благодарите Бога и попутный ветер. Если так будет продолжаться, через три дня мы достигнем Барбадоса. — Три дня? — Глаза Дианы распахнулись, брови невольно поползли вверх. — Так скоро? — Да. Ваше столь долгое заключение подходит к концу. — Митчелл приблизился на полшага. — И прошу вас, мисс де Лэйси, оставьте свои тревоги. Поверьте, я нисколько не сержусь на вас и не помню обиды. Вы поступили верно. В самом деле, что может быть у вас общего с таким, как я? — Вы опять за свое, капитан? — прошептала Диана. — Вы говорите серьезно или насмехаетесь? — Я серьезен, как монах за книгой. Зачем нам с вами портить отношения? Если мы пообещали оставаться друзьями, давайте расстанемся друзьями и не будем ничего таить. Это мудрое решение. — Вы правы. — На сердце чуть полегчало, хотя голова поневоле поникла. «Боже Всемогущий, всего три дня!» — Это мудрое решение.