Boku o shinjite hoshī Я хочу, чтобы ты мне поверила. Massugu ni kimi dake o mite Я смотрю только на тебя, Doko ni mo ikanai yō ni Чтобы ты никуда не ушла. BTS — your eyes tell
Ендже воодушевленно рассказывает Джет, какую комнату хочет для себя и Беверли. Его желания и фантазия могут быть умилительными для кого угодно, но Фиби оставляет оживленно лепечущего малыша с подругой, а сама уходит смотреть масштаб будущих перемен в доме. Каждая комната, как ностальгия, особенно детская, не говоря уже о постоянно запертой комнате самого хозяина этого дома. Она не собиралась менять их жизнь, в которой всегда была эта закрытая дверь, за которой хранились трепетные и самые яркие воспоминания. Для Ендже — комната его отца, стала местом их первой осознанной ребенком встречей. Если бы любовь была похожа на сказку, все бы не раздумывая бросились на ее поиски. Когда-нибудь она переварит сказку родителей Ендже полностью и расскажет ему их историю, в которой маленький ребенок стал спасением, а не обузой. А пока, она открывает дверь ключом, который хранит в одном из цветков, висящем на стене почти под потолком. Ее свидетели — лучи солнца, соединяющиеся в квадрат, аккуратно омывающий ручку двери. Она готова поклясться, что до сих пор чувствует его запах и ощущает его присутствие в каждом предмете простого интерьера. Фиби протягивает руку к замысловатой формы полке, которую он сделал из дерева сам. Проводит по гладко отшлифованной поверхности рукой, и только после этого вытягивает одну из книг, садясь в кресло. Роман «По ком звонит колокол» холодит кожу рук, а ведь все любимые выражения, которыми он пользовался принадлежат именно этому автору. Фиби пролистывает книгу, ища то, что может быть предназначено только ей. Маленькую подсказку, которыми он учил ее пользоваться, почти играючи. Нет, не заставлял читать книги, а делился своими мыслями, которые совпадали со словами автора, подчеркнутые оранжевым или красным карандашом. Он варварски портил страницы книг, которые покупал в переиздании, а лучшие старые, полученные из коллекции мистера Ли, хранил на отдельной полке. «Я такой серьезный, что мне можно шутить»* Подчеркнуто простым карандашом, но бросилось ей в глаза, как основная характеристика владельца книги. Основательно выверено всем его амплуа ни от кого независящего молодого человека, который ни раз заставлял ее вспомнить те отрывки из детства, которые остались. На его губах играли серьезные умозаключения, но в глазах при этом всегда горело озорство. Он напоминал ей родного отца. И все больше строк о любви, обведены красным грифелем и посвящены не ей. «Но среди ночи он проснулся и крепко прижал ее к себе, словно это была вся его жизнь и ее отнимали у него. Он обнимал ее, чувствуя, что вся жизнь в ней, и это на самом деле было так…»* В конце концов, она не жалеет. Их общие чувства не касались этой трепетной темы, а отношения были далеки от нормальных, о чем слагали свое мнение местные, пока все не утонули в своих заботах, смирившись с последствиями, которые он после себя оставил. Если бы он был рядом, даже его последние слова звучали бы Хемингуэем: «…В жизни ты можешь рассчитывать только на сегодня и завтра, сегодня и завтра, и так будет и дальше (надеюсь)… и поэтому используй то время, которое у тебя есть, и будь благодарен…»* «Ты теперь — это и я. Ты — все, что останется от меня…»* Упорство видеть то, что хочется видеть — тот же талант. У него он был развит до автоматизма. Из-за него он и умер, не желая гасить любовь к женщине, которая умерла. Пожалуй, сказки уже не бывать, но он всегда умел говорить красиво. Услышав шаги, раздающиеся с лестницы, она забрала с книги конверт, то, зачем пришла в эту комнату первоначально и, оставив роман на столе, вышла из комнаты. Ендже застал ее растрепанную от переизбытка эмоций, с легкой улыбкой на губах. В карих больших глазах, доставшимся ему от отца, был тот же лукавый блеск, характерный для людей, любящих авантюры. — Как ты смотришь на то, чтобы после обеда отправиться в путешествие? — Ты покажешь мне что-то интересное? — от этого детского любопытства у нее до сих пор потеют ладони. — Тебе понравится, — лукавит Фиби. — Но Беверли придется оставить дома за главную. Малыш хмурится, обдумывая этот факт более тщательно. Отвлекается даже, больше не вспоминая свой интерес о месте, куда они отправятся. Случайная идея, пришедшая в ее голову на фоне того, что после приезда Ендже они проводят слишком мало времени. Это сложно, работать одной, чтобы покрывать хотя бы часть расходов собственными средствами. Не оставь им с Ендже счет, с той суммой, на которую они еще долго могут жить беззаботно, она бы просто не вытянула то, что унаследовала после его смерти. Например, от мыслей по поводу слов Юнги об аренде, ее настроение стремительно мрачнеет. — А я могу взять с собой Тимми? — спрашивает о своем втором друге (плюшевой собаке), Ендже. — Можешь даже собрать в свой рюкзак все необходимые для путешествия вещи. — А мы поедем далеко-далеко? Как к бабушке с дедушкой? Фиби не сдерживая улыбки, мотает головой, не позволяя маленькому проныре выведать у нее все заранее. — Скорее, как искатели сокровищ, — на ходу выдумывает она. — Будем искать клад по карте? А где ты ее нашла? — Секрет. Будем следовать интуиции и плыть по течению, — глумиться она, видя, как Ендже хмуриться, явно воспринимая ее слова не так, как нужно. А после, вереща уноситься в свою комнату, что-то лепеча Беверли, которая ни на шаг не отходит от своего маленького хозяина, молча защищая его, куда бы он не пошел.***
С сайтом было бы работать удобнее, но найти человека, который бы смог смастерить для нее то, что она хочет все никак не хватало времени. Прошлая ее помощница, которая помогала в общении с клиентами, ушла через три месяца, никак не объяснив свое решение, хотя, Фиби это и не нужно было, чтобы понять в чем дело. Дело было в Юнги. В Мин Юнги и его друзьях. После его смерти, он вернулся в город только спустя четыре месяца, сразу же требуя не объяснений, а здание, которое принадлежало его брату. Фиби душило смертельное желание отказать ему, но она не смогла, понимая, что тому, кто оставил их не хватило того прощения со стороны Мина, которое теперь получить могла лишь она. Это стало ошибкой. Получив то, что хотел, Юнги не ушел ни через год, ни через два. Слишком тонко изводил ее и по всей видимости, поджидал, пока сдастся и отдаст ему все. Только в последний год, они ужились друг с другом, а она наконец нашла с кем оставлять Ендже, да и сама решилась оставить его с кем-то другим. Что изменилось? Ничего в принципе, кроме того, что с приездом Ким Намджуна, сам Мин впервые вспомнил о племяннике в том тоне, от которого у нее не сводило зубов. Перестал клевать ее без повода и приводить своих подружек в тату-салон, который появился на первом этаже. Не перестал лишь злиться за то, что забрала его брата и свела в могилу, получив все, чего недостойна. Нанятые ей работники, по всей видимости, тоже были недостойны нормального отношения, хотя, по большей части он игнорировал всех людей, которые окружали Фиби, кроме Ендже. Это было тяжело до тех пор, пока не появился Чонгук. И нет, они не сменили роли, но в чем-то Фиби стала такой же расчетливой, как и Мин Юнги. Стоит ей открыть дверь, как ее чуть не сбивают журнальным столиком. На массивной крышке, трещина в два пальца, будто от удара молнии. — Что случилось? — Торн чуть взволновано смотрит на Джуна, который словно страдалец пытается вытянуть стол наружу. — Это ужасная история, — вздыхает он, качая головой, будто стряхивает со своих фиолетовых волос наваждения от воспоминаний, на его губах при этом играет такая гаденькая улыбка, которая о многом может ей рассказать. Например, что виновник этой почти пробоины явно кто-то из первого, а произошел инцидент, скорее всего, на пьяную голову. — Не буду спрашивать, если отнесешь его в мою мастерскую, — сама не до конца осознав, что творит, выдает Фиби. Джун смотрит на нее неверующе, из-за того, что первая предлагает свою помощь, хотя никогда в ней не отказывала. Его глаза даже расширяются, видимо от удивления, а после он выдают самую глупую вещь в мире: — Юнги сказал, чтобы я его выбросил. Она не может не злиться из-за этого. Выбросить — это так легко и так в стиле Мина. Не нравится — выброси. Испорчено — выброси. Выброси и забудь. Легче простого. Никакого глубокого смысла, никаких воспоминаний и тяги к вещи, которая больше года являлась частью их повседневной жизни. Торн пересиливает себя, чтобы не нагрубить, не перейти на личности. — Я могу исправить, — даже немного раздраженно сообщает она. — Считай, что это часть моей работы или личное увлечение. Если не понравится, то выбросишь. Выполнишь самое простое действие из возможных, хотя с учетом того, как у нас строго относятся к сортировке мусора, тебе придется и к этому приложить некоторые усилия. Уже через полчаса, Фиби вооружившись всеми необходимыми инструментами, закрывает дыру с обратной стороны столешницы, с помощью мужской силы, отделив ее от ножки. Они разговаривают о цветах, которые она будет использовать, работая с эпоксидной смолой. — Если, у тебя запись, то можешь идти. Дальше я справлюсь сама, и через два дня стол будет, как новенький, — обращается она к грозящему ее свести с ума вопросами, Киму. — Ты разве не заметила, что у нас сегодня тихо? — забирая у нее с рук защитную маску, уточняет он. — Звукоизоляция, — коротко напоминает она о лучшем, что могло с ней случиться. — А, точно. Но я сегодня один, потому и записи все пришлось отменить. Тэхен придет только к вечеру. У него курсы по вождению, — он не говорит ни слова о Юнги, а Фиби не спрашивает, хотя, честно говоря, любопытно. Ей казалось, что в последнее время, он только здесь и живет. Она ставит перед собой три емкости со смолой разных цветов, рядом стоит Ким, который с горящими глазами, впервые наблюдает за ее работой. Фиби улыбается, замечая это, но улыбка пропадает за защитной маской и остается невидимой. Мужчина больше не задает вопросов, после ее подробной инструкции шагов, которые она будет совершать. — Расскажешь мне, как вы познакомились с Юнги? — в очередной раз задумавшись о настоящем возрасте Ким Намджуна, невзначай спрашивает она. И от этого любопытства будто бросает в пропасть неизвестности, которую может притянуть за собой ответ на заданный ею вопрос. — Уже и не вспомню как именно. Он просто появился в моей жизни и по факту больше не исчезал, — задумчиво отвечает мужчина. — После университета я ведь проходил практику в одной компании, занимался тем другим, но быть под чьим-то постоянным надзором это не мое. Родители остались в Германии, вместе с младшей сестрой, пока я обучался в Амстердаме. Новая информация завораживает Торн. Бывают же у людей такие насыщенные жизни, а главное приоритеты и цели, которые приводят к тому, что они имеют на сегодняшний день. Хотя решение Кима переехать в тихий и скучный Энс — выглядит достаточно странно. — Я не стал возвращаться домой после увольнения. Знакомые предложили работу. Ту, где придется рисовать для души, — он улыбается. — Я согласился, даже не задумываясь в чем она состоит. Главным стало то, что за мои идеи, которые никто бы не пытался как-то исказить — платили. А знаешь, я боялся иголок до жути, да и место, — Ким начинает смеяться, стягивая маску, углубляясь в воспоминания, которые, по всей видимости, состоят из достаточно красочных пазлов. — Тату салон в который меня привели был устрашающим. Джун молчит, и в тоже время присаживается в кресло-мешок, явно поспешно уходить не собираясь. Он проводит ладонью по своему запястью, где контурная татуировка часов, стрелка которых всегда стоит на двенадцати. Остальная часть кожи на его руках чиста, но этот человек может скрывать от посторонних глаз все, что угодно. — Что было дальше? — сбрасывая с себя очарование этим моментом, торопит она Кима. — Дальше? — в раз насупившись, спрашивает он. — Ты действительно хочешь узнать только историю нашего знакомства, или же тебе нужен секрет того, почему я терплю Юнги до сих пор? — в его глазах легко прочесть сосредоточенность и серьезность, но Фиби может ответить тем же, только не делает этого. Ее страх недоверия к ней от окружающих почти исчез, осталась лишь честность, с которой всегда было проще жить, пока не пришлось держать чужие тайны глубоко в памяти, под замком. Но ее честность, никак не относится к чужим секретам. — Я не считаю нас с Юнги врагами, и мне незачем знать его слабые стороны, если ты об этом. Я никогда ими не воспользуюсь. Он смотрит на нее задумчиво, вместо того, чтобы защищать своего лучшего друга или как-то оправдывать его, чаще всего, скотское поведение. — На одной из тусовок, проходящий в нашем тату-салоне. Да, именно там, Юнгс и заставил меня набить ему татуировку, хотя сам был пьян в дрова, а после того, как протрезвел, пришел ко мне с жалобой. Джим, владелец и главный мастер, не выгнал его по двум причинам: первая — это действительно была моя самая ужасная работа из всех, а вторая — Мин заявил, что отдаст свой байк за работу. Смех в том, что он все равно выбрал одну из моих работ. Не стану рассказывать, что было дальше, но я уж точно не нуждался в двухколесном звере, который может свести меня в могилу и не собирался исправлять то, что сделал, — Джун остановился, посчитав что этой истории достаточно, но лишь разжег в ней интерес к продолжению еще сильнее. — А ты? Юнги говорил, что ты отправила к его родителям вместо себя подругу. — Тебе интересно знать, как мы стали друзьями с Джет? — уточняет Фиби, поглядывая на время. — Джет? Странное имя. Я думал, что это прозвище. — Джетта Стоун. Ее отец был немцем, насколько я знаю, — невзначай кивает она. Видно, как Ким укладывает эту информацию в голове, но вопросов не задает. Фиби бы и не ответила. Джетта после смерти отца, с которым прожила почти всю сознательную жизнь, на год попала под соцобеспечение, пока ее не нашла мать, которую она едва ли смогла принять и лишь из-за своего упорства, решилась переехать с ней в Ливерпуль, где у нее давно была уже новая семья. — Мы познакомились в колледже, — нехотя говорит Фиби. — В Ливерпуле. Не могу сказать, что мы сдружились, но, когда я хотела все бросить, она помогла мне не допустить этой ошибки. Если бы не она, я бы потеряла все. В этот раз молчание также ядовито, как и откровение, на которое она решилась. Джетта бы так не выразилась. Не с тем темным оттенком, которым она украсила их первые годы дружбы, которая не всем нравилась. Стоун была дикой кошкой, к которой было сложно подступиться. Она могла укусить или до крови разодрать кожу. Фиби животных, если и не боялась, то опасалась, потому так легко определила в лице новой соседки того, кого без лишнего повода лучше не трогать. — Не та тема для обсуждения? — спокойно спрашивает Джун. Она не знает, в какой из моментов, этому человеку захотелось довериться. Немного подумал, Фиби решила, что прошлое больше уже не сможет потревожить ее и накрыть волной отчаяния. — Старших детей не особо хотят брать на попечения в семьи, потому, когда я попала в другой «дом», я не думала, что смогу найти там что-то новое для себя, но наш директор, удивлял. Там, все были семьей, и они приняли меня к себе слишком легко, чтобы это не настораживало, — Фиби проводит пальцами по руках, обнимая себя. — Я перестала переживать только благодаря Марии, самой старшей из нас. Ей было почти двадцать и половину жизни она провела в инвалидном кресле. Именно она стала моей первой подругой и заставила поверить в себя. За два года, что у меня были рядом с ней, я смогла попасть на одну из программ в колледж, которая полностью мне подходила, где мне могли полностью оплатить учебу и дать даже больше, чем я могла рассчитывать. Это было мечтой. Я закончила первый курс, когда мне сообщили о ее смерти, хотя еще только на рождество мы обменивались самодельными подарками. Она умерла нелепой и, наверное, мучительной смертью. Я не могла обвинить кого-либо из «семьи» в том, что они оставили девушку-инвалида одну в огромном здании, потому что я тоже оставила ее. Это было двухсторонним предательством. Я — предала ее. Они — отказались от меня, как только я решила вернуться обратно. Если бы Джет не остановила меня, я бы осталась на улице. Ни с чем. — Твои родители… — Да, их больше нет, — казалось, что с этими словами сбросилось все напряжение с плеч. Все же, прошло достаточно времени, чтобы смириться. И в тоже время… — Я не знаю, как объясню все Ендже, — смотря в пол, прошептала Фиби. В глазах уже стояли слезы, жирной пеленой застилая всю четкость. — Ты сильная, Фиби. Она не позволила ему утешать себя или подбадривать, а может Ким Намджун, лучший друг Мин Юнги, и не был способен на такие роскошные выпады. Однако, было бы неправильно судить человека, которого она не знает так поверхностно. Тем не менее, она вспомнила о приключениях, которые обещала Ендже и пора было уходить, даже если она совершенно не решила свои вопросы по работе, полностью отдав имеющееся в свободном распоряжении время Джуну. Фиби устремилась к выходу, не став дожидаться действий второй стороны. Не закрыла студию, зная, что Чонгук может прийти порисовать. — Уже уходишь? — уточнил Ким, когда до выхода оставалось всего пара шагов. — Сегодня я обещала свое время тому, ради кого пытаюсь быть сильной, — ответила Торн. Она не видела улыбки Ким Намджуна, которая быстро растаяла, слетев с его лица, как маска. В его глазах отражалось все то, что творилось на душе: смятение, досада, разочарование. Он наблюдал, как Фиби уходит все дальше, начиная выделяться в его глазах с той силой, на которую были потрачены его мысли, когда он пытался понять своего лучшего друга. Просчитать его решения, на счет переезда в Австрию и связать всю ситуацию с его братом. Последнего сделать не получалось. Зато осознание того единственного отрицания, которым он был сыт, пришло мгновенно. Мин Юнги мог быть еще тем бунтарем, безбашенным психом и лицемерной сволочью, но не тем, кто станет унижать или топить того, кто слабее его. Мог часто без сомнений сметать лишнее, достаточно часто менял подружек, чего не заметишь за ним в последние полгода. Мин Юнги был его другом и тем, кто вдохнул в него силу, которая позволила стать тем, кем он хотел быть в совершенстве — свободным. Мин Юнги не ненавидел Фиби Торн, а ревновал. Ошеломляющая правда подкрепилась раскрытием действий друга, которые он до последнего не решался комментировать. Он ревновал ее, а не ненавидел, а значит… «Что же произошло в этой чертовой семье?» — подкрепленный в голове вопрос следовало обдумать, а еще решить, как вывести друга на чистую воду. Может, еще, наконец, осознать, что уезжать он больше не планирует и не хочет. На этой улице ничего не было ему знакомо, но стало по душе. Люди, живущие здесь были спокойнее и во многих человеческих аспектах «чище». Никуда не спешащие прохожие, немного замедленный ход времени, который не мог остановить на месте его возраст. И Джет. Джетта Стоун. Последняя составляющая в этом рецепте, почему-то стала наиболее важной.***
— Так, насколько ты собираешься оставить меня? — в очередной раз допытывается Джет. — Завтра вечером мы уже будем дома, — повторяет Фиби то, что говорила подруге пять минут назад, не называя точного места, так как и сама не знает, сможет ли она забронировать место в том домике, где они побывали когда-то. — А я не могу… — Прости, — перебивает она ее. — Это подарок Ендже, — терпеливо, и как можно нежнее говорит Фиби. — Ладно, мой помощник все равно не ответил на мое письмо. Начну без него, и ты права, ребенку нечего делать в шуме, а тебе не мешало развеется, — по мере того, как девушка меняет свое мнение, Фиби решает, что та задумала какой-то очередной «бум», хотя доверяет ей, как самой себе. Времени на споры у них просто нет, потому, она хватает сумку и взяв Ендже за руку, ведет его к выходу. — Как приедем, отзвонюсь. Моя карточка в комнате, первая полка. И, пожалуйста, оставь стены на своих местах. — Счастливого пути, — махает им Джет, смеясь от замечания в свой адрес. Машина отъезжает, стремительно теряясь из вида. Джет собирает пальцами свои кудри, скручивая их в узел. Буквально через час появятся рабочие, а ей еще нужно убраться во дворе, чтобы освободить пространство для некоторых вещей, которые Фиби наверняка захочет оставить. Натянуть тент в конце концов, потому что подстраховаться, все же, надо. Только выполнить этот маленький план не удается. В комнате Ендже она находит толстый альбом, который Фиби с названным сыном часто заполняют самыми простыми и в тоже время невероятными снимками. Счастье — это не фотокарточка, но даже маленький кусочек фотобумаги пропускает через ее тело искрящийся разряд. Она решает, что в этом доме помимо цветов, должны стоять фотографии, по крайней мере тех, кого Торн охотно включает в состав своей маленькой семьи. За новой, горящей в ее глазах идеей, она не замечает, как быстро летит время. Но легкая улыбка скользит по ее губам, не исчезая от предвкушения заказа, за которым она следующим утром отправится. Вещи из комнаты Ендже забивают всю гостиную на первом этаже, а кровать даже приходится вынести на улицу, чтобы рабочие смогли спокойно передвигаться. Она поражена профессионализмом этих крепких поджарых мужчин. Из комнаты, которая была забита под завязку, выходит совершенно пустая коробка. Простор есть, как и воображение, потому она делает пока только набросок в своей голове. Джет чувствует себя феей, когда, подобрав нужный цвет для одной стены, начинает, как по взмаху палочки руководить горячими рабочими, а они лишь усмехаются, объясняя, что не время. Дуться не на что, да и мусора столько, что двух рук не хватает. Раф, бригадир сей спецгруппы забирает у нее из рук доски и отдает пакет с совсем уж невесомым мусором. Решив, что обтекать слюной из-за таких больших рук, она не будет, потому завязывает с мужчиной разговор. Хотя, рассматривать его, все же, не перестает. Лицо у него породистое, глаза кофе сильной обжарки, улыбка обольщающая, а сам… на такого только и смотреть. Но вместо того, чтобы задуматься о любой конкуренции из претенденток на его внимание, Стоун непроизвольно начинает думать о Лукасе. И вот, что странно, они словно две противоположности. Черное и белое, инь и янь. Вот во что она действительно не верит, так это в то, что кого-то среднего из двух типажей, в общем, идеального парня, просто не существует. — Джетта? Из-за грузовика, в который они укладывали мусор, выходит… фиолетововолосый лис. Чарующий тембр голоса заставляет оторопеть. Противоречивость, которую она испытала, увидев этого человека так близко, как-то быстро ушла на второй план. — Добрый день… Джун? — неуверенно отвечает она, разом задвинув красавца Рафа на задний план. Они слегка оценивающими взглядами рассматривают друг друга, пока из дома не выходит очень злой Юнги. Как он настолько незаметно проскользнул прямо у нее перед носом, Стоун почти догадывается, ведь привычку летать в облаках не пропьешь. А вот то, с каким видом фурии он направляется к ней, явно накрутив себя и напридумывав всякие небылицы… Она подбирается, готовая в любой момент за кого-нибудь спрятаться. В таком состоянии Мин Юнги ей совсем не нравится. — Где Фиби? — что-то шипяще-ядовитое, вместо нормального голоса. — Уехала, — ни моргнув, отвечает девушка. — Одна? — С Ендже. — Куда? — Не знаю. Она делает шаг назад, когда ее сканируют такими бешеными глазищами, которые вроде бы словно щелки, но принадлежат будто гадюке. Когда Мин отступает, что-то шипя себе под нос и уходит, с нее слетает пленка этого момента, который растянул время, как жвачку. — Джет? Она снова обращает все свое внимание на лучшего друга Мина. — Я немного подслушал ваш разговор, поэтому, может тебе нужна моя помощь? И не то чтобы она глупо моргает после этого, скорее за необходимую паузу, она прикидывает, насколько ей может пригодиться такая компания. И «была ни была», думает Джет, соглашаясь. Прикидывая, что неплохо бы приобщить к делу и мальчишку Чона. А еще… — Юнги немного пугает, но он еще тот чудак, правда? — внезапно задается вопросом Стоун, произнеся тот вслух. — Еще тот чудак. «А у него оказываются и ямочки от улыбки…»***
Фиби с трудом вспоминает своих родителей и тем более не знает, как самой справиться с этой ролью, но ей хочется надеется, что она справляется. Достаточно слышать звонкий смех рядом, видеть переливающееся счастье, подобное самоцветам, в детских глазах, слышать беспрерывные вопросы и умозаключения. Этого достаточно для награды за нелегкий путь, по которому приходится идти, чтобы достичь подобного результата. Счастье, оно и в первых шагах, первом слове, даже в плаче из-за разбитого носа. Енжде падает на мягкую сочную траву рядом с ней и вдыхает полной грудью свежий воздух. Уставший, встрепанный, маленький человечек, который только начинает свой путь. — Мне нравится проводить время с тобой, — нежно касаясь волос Ендже, мягко произносит Фиби. — Нравится смотреть на тебя, быть рядом и ни о чем больше не думать. — Мам, — от детского голоса и этого самого простого отклика, Фиби ежится, словно теплый воздух касается ее лица. — Ты странная, — заканчивает малыш. — Я люблю тебя. — Ма, я тебя тоже. А еще, бабушка говорила, что я могу любить папу и дядю Юни. А еще, не забывать о стариках и приезжать чаще. Но мам! Бабушка с дедом совсем не старые, а еще, ты то тут со мной, а папе я не знаю, как сказать о том, что его я тоже люблю. Его же нет. — Бабушка просто хочет, чтобы ты не забывал о папе, поэтому так говорит, — осторожно отвечает Торн. — Наверное, ей очень грустно. Грустнее чем мне, правда? — Знаешь, думаю, что так и есть. Это сложно и очень… грустно терять кого-то, особенно, когда привязываешься к кому-то. Например, как ты к Беверли. — Биви же не уйдет? — округлившимися глазами, переспрашивает малыш. — Она подождет, когда ты вырастишь, а после ей придется уйти. — А тетя Ди мне рассказывала о своем кролике, но у меня ведь собака, — в детском голосе проскальзывают даже нотки возмущения и Фиби благодарна подруге за такую малость, как собственный пример. — Тем не менее, когда-нибудь тебе придется отпустить ее. Животным дан более маленький срок жизни, нежели людям. — А папа ушел, а я ведь не отпускал его, — сердится мальчишка. — В саду у всех есть папа, ну кроме, Луизы-подлизы. Она вечно плачет из-за этого и врет всем о том, что ее папа уехал. Мне вечно приходится давать ей свои игрушки, чтобы она успокоилась. Мне не жалко, конечно, но они же мои. — Ты такой молодец, — решив, что Ендже, как и любой ребенок, быстро переключился на что-то более легкое для восприятия, притянула его к себе Фиби. — Ну, мам, не надо. Пришлось ей поднять руки и снова улечься на траву, наслаждаясь солнечной ванной. — И вообще-то я мужчина. И если папы у нас нет, то у тебя буду я, чтобы защищать и помогать. Ей ничего не оставалось, как засмеяться, скрывая за этой реакцией свое истинное настроение. Сложно отбирать у ребенка все, такой невеселой сказкой, которая является правдой. — Готов сегодня научиться плавать, маленький мужчина? — И ничего я не маленький!***
Перенеся Ендже на кровать с дивана, на котором он уснул, Фиби выходит из дома и садится на одну из ступенек. От насыщенности второй половины дня, по мышцам расползается истома. Она берет в руки телефон, решив перед сном поговорить с Джет, но как только загорается экран, и она вводит незамысловатую комбинацию цифр, приходит звонок от Юнги. Это даже забавно, что после того, как вызов завершается, он звонит снова. С тем упорством, которым каждый раз умудряется отталкивать ее от себя. — Фиби? Ты с ума сошла, пропадать, не сказав никому куда направляешься? — громоподобное шипение, заставляет вспомнить обо всех каверзных сравнениях от Джет, хотя, подруга единственный человек, который смог найти общий язык с Юнги. — Вспомни прошлый год. Мы уехали с Ендже к твоим родителям, а после еще на неделю отправились в Ливерпуль, чтобы встретиться с Джет. А тот славный день, когда мы не успели на свой рейс в Зальцбурге, потому что я подвернула ногу? Я рассказываю это к тому, Юнги, что помимо работы, я достаточно много времени уделяю твоему племяннику и раньше как-то обходилась без того, чтобы отчитываться перед всеми подряд, — ровным голосом отвечает Торн. — Значит, я для тебя «все подряд»? — зло спрашивает он. — Удивительно, что тебя заинтересовал лишь этот момент. Видимо, ты до сих пор слышишь и видишь лишь то, что хочешь. Наступает блаженная тишина. Прохлада вечернего воздуха, ничуть не сглаживающая напряжение, будто электричеством повисшее в воздухе. Фиби не может признать того, что от неожиданных поступков Юнги, которые со стороны могут показаться чем-то непримечательным на первый взгляд, ее выворачивает наизнанку от противоречивых чувств. Когда Ендже был слишком мал и перетягивал все ее внимание на себя, у нее просто не оставалось сил на открытые пререкания. Возможно, Мин ведет себя также, как и обычно, но, банально, вспоминая те разы, когда он произносил ее имя, вместо «Ендже», она не может вспомнить ни одного случая. — Я устал нервничать, — после долгой паузы его голос звучит иначе, а произнесенное и вовсе противоречит тому, что мог бы сказать ей Мин Юнги. — Скажи мне где вы находитесь, пожалуйста. «Что это изменит?» «Зачем?» «Зачем тебе это знать?» Ей хочется рассмеяться ему в лицо, но Фиби точно знает, что закончится это лишь ее слезами. Ей хочется перестать быть благородной перед человеком, который умер, ни взяв с нее ни единого обещания. Она сама их дала и теперь немного жалеет. Возможно, лишь об одном из них: «Не отталкивать Мин Юнги». — Завтра, в четыре часа дня, можешь встретить нас на вокзале. Если наши планы поменяются, я сообщу тебе. Сбросив вызов, она снова выключает телефон. Сердце уходишь вскачь от волнения, какого-то странного чувства, которому нет названия. Для нее нет никакого удовлетворения от того, что поступает именно так. Нет и никакого манящего превосходства от ситуации, скорее, некая неизбежность того, что… сколько бы Мин Юнги ее раз не отталкивал, она уже никогда не сможет отвязаться от его общества. Говорят, люди иногда входят в привычку. Может и Мин Юнги стал ее привычкой. Слишком отрицательной и вызывающий невидимую зависимость.***
Они стоят на платформе, усыпанные светом жалящих лучей солнца и ждут. Ждут рыцаря, который спасет их от этого пекла и поскорее вернет домой. Только Юнги нет, ни через пятнадцать минут, ни через полчаса. Фиби не может позволить себе большего, да и потеряться в Энсе фактически невозможно. Но это не отменяет того факта, что она злится. — Как ты смотришь на то, чтобы прогуляться? — обращается она к малышу. — А мороженое купим? — сощурившись от солнца, уточняет Ендже, выискивая любые плюсы для себя, которые может вытянуть из Фиби. — Чур не повторять за мной, — протягивает мальчишке руку и улыбается. — Ты всегда берешь шоколадный и ванильный шарик, даже неинтересно. Спорят они за эту прогулку достаточно, как и успевают испортить аппетит. Подойдя к дому, Фиби тут же теряется, не понимая, что за разруха такая твориться прямо у входа. Повсюду шум, состоящий из смешков и веселой ругани, множество незнакомых лиц. Лишь Беверли, будто почувствовав, что они прибыли, скуля встречает их, сразу же отбирая у нее Ендже, который тянется к верному псу, как магнит. Она осторожно входит в дом, прежде всего, отправив сына во двор. Стоит ли говорить, что там стоит его кровать, вместе с мебелью из ее комнаты? Раздражение в ней растет стремительно, а злые слова готовы сорваться с языка неумолимым потоком. К чему она точно не готова, так это к восторгу, в который ее приводит фактически готовая детская комната, пока она не замечает остановивших работу Джет и… Намджуна? Ей всегда было сложно представить рядом с подругой кого-либо, но сейчас картина перед ее глазами выглядит как нечто само собой разумеющееся. — Вы вернулись! — воодушевленно восклицает Стоун. — Как тебе? Нравится? А Ендже где… — Джет, — не позволяя себя унести этим вихрем, прерывает она подругу. — Мне нравится, но мы договаривались лишь немного изменить комнату. Дело даже не в финансах, а в том, где мы будем жить, пока это… будет продолжаться? На кухню вообще не пробраться… — Стоп! — выставляет перед ней ладони подруга. — Мы решили, точнее, Намджун предложил нам пожить у него. Согласись, умоляю! Это займет всего несколько дней. Он предлагает вам свою квартиру, мы останемся тут. Думаю, от пиццы мы не умрем… Вместо того, чтобы слушать, Торн смотрит на Намджуна. Выискивая в его глазах хоть один подвох, но лишь удивляется его невозмутимости. — Мы решим этот вопрос позже, — решает Фиби. — Мы можем сходить отобедать все вместе, а потом я могу проводить вас к себе, — не слишком уж уверенно предлагает Джун. Фиби почему-то одолевает сарказм, потому что не может все после одного откровенного разговора так измениться. Она не верит в такие вот… чудеса. — Спасибо, — тем не менее, обращает она свою благодарность к Киму. — Но для начала я хочу разобраться с одним своим непреодолимым желанием, — непонятно для всех сообщает она о смерче поселившемся в душе. — Отведу пока что Ендже к миссис Чон. Сколько еще времени нужно, чтобы привести его комнату в порядок? — Вечером приедет новая кровать, — выдыхая свое напряжение, отчеканивает, как бравый солдат, Джет. — Ладно. Я скоро вернусь. Фиби и правда отводит Ендже к Чонам, только вместо того, чтобы вернуться идет прямиком к Юнги домой. Немного блуждает среди трехэтажных домов, в которых расположены апартаменты, ориентируясь только на отрывки в памяти, которые были словами Ендже, ну и в конце концов вспоминает о заметках в телефоне, где одной из последних был вбит адрес Мина на тот «всякий случай», который наступил прямо сейчас. Она обрывает звонок двери, стоя на длинном балконе третьего этажа. Немного злая, нервничающая, но больше, все же, злая. Она собирается бросить ему в лицо все лицемерие, которым вытирается словно бумажными полотенцами каждый день, когда видит Юнги. Пусть лучше все станет, как прежде. Прохлада и отрешенность, никакого контакта и все это Фиби приравнивает к целости своих нервов. — Фиби? Она не сразу находит источник девичьего голоса, а после встречается со взглядом льдистых глаз Триш, девушки, которая работает помощницей Джулиана в магазине автозапчастей и, пожалуй, она знает об этом, лишь потому, что как-то видела ее гуляющей вместе с Чонгуком. — Впервые вижу тебя тут. Ты к Юнги? — не умолкает Триш, продолжая, вообще-то лезть не в свое дело. Хотя, это и неудивительно с учетом того, что в их городе не спрятаться. — Да, — прежде чем все обдумать или же уйти, отвечает она. — Ты видела, как он ушел? — Ага, где-то минут двадцать назад. Ты не думай, я за своими соседями не слежу, просто раньше всегда ощущала запах его сигарет, а сегодня он так спешил, что снес наш горшок с полудохлым цветком. Пообещал, кстати, новый принести, — пожимает она плечами, произнося последние слова, при этом высунувшись из окна почти наполовину. — Может ты позвонишь ему? Точно, можешь и подождать даже. Он хранит запасной ключ в ячейке над дверью. Так примитивно, но кто из соседей захочет связываться с Мин Юнги? — ее смех звучит как-то совсем невесело. — Я не собираюсь пользоваться последним советом, — медленно произносит Фиби, переваривая ту порцию информации о Мине, которую за раз не проглотить. — Знаешь Эмму? — неожиданно спрашивает у нее девушка. Фиби на этот вопрос лишь качает головой, не зная, как сбежать как можно дальше от этого проклятого места. — Такая рыженькая сучка, голосистая, еще выступала часто в том году в барах и… точно, на фестивале прошлым летом. Ей еще тогда сорвал майку один из поклонников… В целом, один такой случай она припоминает. И угораздило ее поддаться на уговоры Ендже и остаться на концерте до вечера, но лица девушки она не помнит, как и теряет нить событий, к которым ее медленно пытается привести девушка. — Так вот, Эмс заявилась сюда посреди ночи. Скандалила, как самая, что ни на есть сирена, когда Юнги не впустил ее. Хотела к нему вернуться, они полночи никому спать не давали своим скандалом. После того, как Джордж пригрозил вызвать копов, он увел ее куда-то, а вернулся только утром. Так я это все к тому… — кажется не только у Фиби взрываются фейерверки в голове, но и у Триш, которая в своем повествовании о жизни Мина и сама сбивается. — Ну, он изменился, понимаешь. Никаких плоских шуточек и подколов. Как-то так. А Ендже такой трещотка, постоянно о тебе только и говорит. Ты не подумай, я не хожу к Мину, но он пару раз просил у меня совета, как приготовить что-нибудь для малыша. Ой, я же обещала никому об этом не рассказывать. — Спасибо Триш, — как-то удается выговорить Фиби, а на зубах будто песок трещит. — Я пойду и пожалуйста, не говори Мину, что я приходила. — А… Фиби разворачивается, так и не дослушав еще какую-нибудь глупость, которая может свести ее с ума окончательно. Фатальным становится спуск с лестницы, когда на первых ступеньках вырисовывается мятная макушка собственно говоря того, с кем она жаждала встретиться. Мятая футболка на этот раз белого цвета, четко контрастирующая с чернильными узорами на руках, за одну из которых цепляется девушка. Та самая рыжая… «сучка»… Эмс. Темные, как ночь глаза смотрят на нее растерянно, стоит ему поднять голову и увидеть ее. Фиби не останавливается, еще быстрее начиная перебирать ногами, пока не врезается двумя руками в грудную клетку Юнги, толкая его настолько, что он чуть не падает, отходя от нее на приличное расстояние. — Все дальнейшие вопросы мы будем решать теперь через нотариуса, а до этого даже не смей надеяться, что я позволю тебе забрать Ендже, — на повышенных тонах начинает свою тираду Фиби, даже не думая урегулировать все происходящее как-то иначе. — Разберись для начала со своей жизнью, прежде чем поучать других. Что ж, она справляется со своей злостью весьма корректно, а ведь хотелось сказать куда больше. Ее колотит, когда она чуть не бежит, держа направление в сторону родной улицы, пока ее не ловят. Юнги сжимает ее обеими руками со спины так крепко, что тут же выколачивает весь воздух с ее тела. — Фиби, — почти угрожающе рычит он. — Скажи мне, что ты шутишь. — Нет, я сейчас же отправлю уведомление о встречи мистеру Пирсу, — тихо выплевывает она. — Отпусти меня. — Отпущу, если ты выслушаешь меня, — ее волосы и ухо обдает горячим дыханием. — Ладно, — коротко бросает она в воздух, остро ощущая его руки, все его тело, прижимающееся к ней. Проходит еще как минимум десять секунд, прежде чем Юнги ее отпускает. В ушах стоит хруст собственных ребер, которые на самом деле целы. Она даже не оборачивается и Мину самому приходится встать ровно напротив нее. Фиби смотрит на асфальт, опустив голову так, будто ей сломали шею. Знобить начинает еще больше, а от внезапно нахлынувшей волны страха за себя, пришедший к ней из-за Юнги, начинает жечь глаза. Руки словно окаменели, а пальцы и вовсе не выпрямить, но когда он произносит лишь первое слово… имя ее сына, которое он не смеет прямо сейчас бросать в воздух, Фиби хлестко сталкивается с его кожей на лице уже ладонью. Они ошеломлены. Оба. И в этот раз он не смеет ее остановить, не смеет убеждать ее выслушать, только не в этот раз.