Драбблы с поцелуями

Девять улыбается, глядя на затылок Гэвина — во сне волосы примялись и теперь образуют неопрятные вихры, и это почему-то вызывает у Девять не раздражение. Не желание поправить. Девять не любит беспорядок, но… Протянув руку, он осторожно гладит Гэвина по голове. К нежности примешивается печаль. — Гэвин, проснись, — тихо зовет он. Спать на столе неудобно, у Гэвина наверняка будет болеть все тело, и Девять заранее кривится: никто не виноват, что у них такая работа, что сейчас пять часов утра, а они в участке, и Гэвин заснул за столом, пока Девять ходил за кофе. Никто не виноват, что преступники не уважают их рабочие часы и не стесняются устраивать переработки. Никто не виноват. Но Девять все равно расстроен. — Гэвин? — повторяет он погромче и ставит стаканчик на стол. Гэвин вздрагивает под его прикосновением, поворачивает голову и открывает глаза, и у него такое сонное лицо, что у Девять внутри все переворачивается. Но потом Гэвин видит кофе, переводит на Девять взгляд, и в этом взгляде столько благодарности и тепла, что то, что переворачивалось у Девять внутри, теперь легонько трескается. Что-то, похожее на его насос. Девять даже не замечает, как наклоняется. Это порыв — иррациональный, нелогичный, но Девять отдается ему без малейшего колебания: — Доброе утро, — говорит он и легко касается губ Гэвина своими. В конце концов, технически уже утро, разве нет? — Пора вставать, Гэвин. У Гэвина непонимающий, растерянный вид — но следом его усталые глаза светлеют, загораются, а на губах появляется слабая, но счастливая улыбка. Как после этого Девять может сожалеть о каких-то там порывах? Да он способен на любые глупости в мире, лишь бы Гэвин так улыбался. Лишь бы Девять делал его счастливым. — Доброе утро, Девятка, — сипло шепчет Гэвин. И берет кофе.